Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий - Юрий Безелянский

Строки в духе Серебряного века: острые и пряные. Но не только стихи посвящал Брюсов Нине Петровской, ей он посвятил свой прогремевший роман «Огненный Ангел». В главной героине – колдунье Ренате нетрудно угадать Нину Петровскую. В роли графа Генриха, земного воплощения Ангела, легко узнать Андрея Белого, а в роли рыцаря Рупрехта – самого Брюсова. То есть роман явился отражением реальной жизненной коллизии… «Там, на этих исписанных мною страницах, – отмечал Брюсов, – Ты, та Ты, которую хочу сохранить себе и миру – навек!»

В свою очередь Нина Петровская писала Брюсову: «Я полюбила тебя с последней верой в последнее счастье. Второй раз я бросила мою душу в костер и вот, сгораю, гибну, чувствую, что второй раз не будет воскресения».

Пик любовных отношений между Ниной Петровской и Валерием Брюсовым пришелся на лето 1905 года, когда они вместе жили в Финляндии, на озере Сайма. Но, увы, после каждого пика всегда следует спуск с высоты. Нина Петровская полюбила безоглядно, глубоко, сильно, но Брюсов при всем своем желании был не в состоянии ответить ей тем же. В письме от 8 ноября 1908 года он пишет Петровской: «…Да, я могу любить глубоко, быть верным в лучшем смысле слова, но я не могу, не способен отдаться любви, бросаться в нее, как в водоворот, закрыть глаза, дать стремить себя потоку чувства. Я знаю, я верно знаю, что это – есть «то, что люди называют» счастьем. Но я уже не ищу счастия, не жду его. И мне его не надо. К иному иду я, не знаю, большему или меньшему, но к иному…»

Для Нины Петровской любовь – это любовь. Для Брюсова это лишь очередной «миг», прекрасный вдохновляющий материал для творчества. Сублимировав свою эротическую энергию в литературную, Брюсов стал заметно охладевать к Нине. Заводил новые любовные романы.

Владислав Ходасевич пишет: «Она несколько раз пыталась прибегнуть к испытанному средству всех женщин: она попробовала удержать Брюсова, возбуждая его ревность. В ней самой эти мимолетные романы (с «прохожими», как она выражалась) вызывали отвращение и отчаяние. «Прохожих» она презирала и оскорбляла. Однако все было напрасно. Брюсов охладевал…»

Что оставалось делать Петровской? Она в ярости ломала мебель, бросалась предметами, которые летали «подобно ядрам баллисты», как сказано в «Огненном Ангеле» при описании одной такой сцены.

Тщетно прибегала она к ворожбе, к картам, к вину. Наконец весной 1908 года попробовала морфий. Затем сделала морфинистом Брюсова, и это была ее «настоящая, хоть не осознанная месть», отмечает Ходасевич.

В ноябре 1911 года, вся больная и психически надломленная, Петровская покидает Москву, безвозвратно оставляет Россию.

Так случилось, что Брюсов умер раньше Нины Петровской (одна из причин его ухода – роковой морфий). «Я не видела Брюсова в гробу, – писала в мемуарах Петровская. – Но в моей памяти он жив и бессмертен».

Однако, помимо Брюсова и Белого, жизнь ее пересекалась с еще двумя представителями Серебряного века: Владиславом Ходасевичем и Сергеем Ауслен- дером. С последним у нее был роман в Италии, но, как написала она в одном из писем: «Мальчик просто скучен. У него душа бездарная, неподвижная, чувства без оттенков…» Ходасевич был иным человеком, Нина Петровская звала его «милым зеленым другом», он стал ее конфидентом: она поверяла ему все свои сердечные тайны. Приглашала не раз в поездки, чтобы «побыть у моря ночью», но Ходасевич постоянно отказывался.

В одном из писем Нина написала Ходасевичу: «Ах, зеленый, когда же придет счастье? А Вы мне скажете: ишь чего захотела»… Да, глупо. Никогда не придет».

Не пришло счастье в России, а уж на Западе, в эмиграции, тем более. Сначала Рим, потом Берлин. Везде было несладко. В ночь на 23 февраля 1928 года Нина Петровская покончила счеты с жизнью, отравившись газом. Ей шел 44-й год…

Вот и вся довольно печальная «лав стори» о Нине Петровской. Лучше всего о ней написал Валерий Брюсов: «Женщина светлая, безумная, которая возлюбила много и от любви погибла…»

Что поделаешь… Максималистка любви. Экстремистка чувств. Лично мне ее безумно жаль…

Мышеловка для Мигеля (Михаил Кольцов)

В июне 1998 года журналистский цех отметил 100- летний юбилей Михаила Кольцова. Корней Чуковский считал его первым журналистом своего времени. Я думаю, что он был лучшим журналистом не только 20-30-х годов, но и всего советского периода. Блистательное перо. Язвительный ум. Талантливейший организатор СМИ. Достаточно сказать, что Кольцов был одним из создателей журналов «Огонек», «Смехач», «Крокодил», «За рулем», «СССР на стройке», «Советское фото», «За рубежом». Он организовал и редактировал газету «Трудовая копейка». Он написал около 2000 газетно-журнальных материалов на актуальные темы внутренней и внешней политики. Свое журналистское кредо он сформулировал так: «Все надо посмотреть, почувствовать, оценить и не ошибиться. Надо быть честным ухом и глазом своих читателей, не злоупотреблять их доверием и не утруждать их чепухой под видом важного и не упускать мелочи, определяющей собой крупное».

Публикации Кольцова были остроумными, аргументированными и разящими. Они били всегда в десятку. Вот как в 1924 году Кольцов писал о рождении нового советского гривенника взамен скончавшегося совзнака:

«Сгоните с лиц улыбки, я пришел с некрологом.

Мрачные совработники, хмурые хозяйственники с беременными портфелями, веселые пролетарии и удрученные буржуи, коммунисты, беспартийные, честные и нечестные деревенские шкрабы (школьные работники. – Ю. Б.), спекулянты, рвачи, пенкосниматели, все добродетельные и злодейские персонажи великого российского детства, встаньте.

Преклоните головы.

Почтите память усопших.

Совзнак скончался. Гривенник родился…

…Гривенник – это приятная вещь. Это этап. Это завоевание…

Гривенник – это такая хорошая, крепкая синица в руках после небесных журавлей!..»

Оцените стиль Кольцова! А сейчас немного биографических данных. Михаил Кольцов (его настоящая фамилия Фридлянд) родился 31 мая (12 июня) 1898 года в Киеве в семье ремесленника. Учился в Петроградском психоневрологическом институте. С 1916 года начал заниматься публицистикой. В 1918-м вступил в партию. В 1920 году перебрался в Москву и стал постоянным сотрудником всемогущей тогда «Правды». Его фельетоны, очерки, корреспонденции шли почти в каждом номере. Чтобы почувствовать материал, он временно менял профессию и становился классным руководителем в школе, шофером такси или делопроизводителем в загсе. Журналист меняет профессию – это придумка Михаила Кольцова.

Вас интересуют живые свидетельства? Пожалуйста. Софья Виноградская пишет о Кольцове: «Всю жизнь, с самого детства, его терзала мучительная мигрень… Невысокий, ладный, красивый, слегка косолапил левой ногой… Маленький рост, большие очки, миндалевидные, чуть грустные, но в разговоре мальчишеские, смешливые глаза; тонкое матовое, выбритое до синевы египетское лицо и нежный белый лоб…»

Илья Эренбург познакомился с Кольцовым еще в Киеве и отмечает в своих воспоминаниях, что Кольцов постоянно сопровождал известную актрису Веру Юре- неву. Выглядел он «как подросток, с неизменно насмешливым выражением лица». В свои юные 20 лет Кольцов женился на Юреневой, которая была значительно старше его. Брак этот распался. И в 1923 году Кольцов женился на Лизе, о которой можно прочитать в дневнике Корнея Чуковского. Вот его запись от 28 ноября 1927 года:

«Был у Кольцовых. Добрая Лизавета Николаевна и ее кухарка Матрена Никифоровна приняли во мне большое участие. Накормили, уложили на диван. Не хотите ли принять ванну? Лиз. Никол, очень некрасивая, дочь англичанки, с выдающимися зубами, худая, крепко любит своего «Майкела» – Мишу Кольцова – и устроила ему «уютное гнездышко»: крохотная квартирка на Б. Дмитровке полна изящных вещей. Он – в круглых очках, небольшого росту, ходит медленно, говорит степенно, много курит, но при всем этом производит впечатление ребенка, который притворяется взрослым. В лице у него много молодого, да и молод он очень: ему лет 29, не больше (28. – Ю. Б.). Между тем у него выходит 4 тома его сочинений, о нем в «Academia» выходит книга, он редактор «Огонька», «Смехача», один из главных сотрудников «Правды», человек, близкий к Чичерину, сейчас исколесил с подложным паспортом всю Европу, человек бывалый, много видавший, но до странности скромный…

Странно видеть Кольцова в халате – ходящим по кабинету и диктующим свои фельетоны. Кажется, что это в детском театре. И на полках, как нарочно, яркие игрушки. Пишет он удивительно легко: диктует при других и в это время разговаривает о посторонних вещах…»

Еще одна дневниковая запись Корнея Чуковского, спустя 4 года – 22 ноября 1931 года:

«…Я к Кольцовым. Они тут же, в Доме правительства. Он принял меня дружески, любовно… Роскошь, в которой живет Кольцов, ошеломила меня. На столе десятки закусок. Четыре большие комнаты. Есть даже высшее достижение комфорта, почти недостижимое в Москве: приятная пустота в кабинете. Всего пять-шесть вещей, хотя хватило бы места для тридцати. Он только что вернулся из совхоза где-то на Украине. «Пустили на ветер столько-то центнеров хлеба. Пришлось сменить всю верхушку…»