Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий - Юрий Безелянский

Весной 1819 года Мицкевич сдал экзамен на звание магистра и был определен в Ковно (нынешний Каунас) преподавателем литературы в гимназии. Работой он тяготился и в письмах жаловался на косность «жмудских лбов». С куда большим увлечением молодой педагог сочинял баллады, причем одну за другой. Педагогическое начальство было им недовольно, и ему пришлось перебраться в Вильно, потом снова вернуться в Ковно. А тут еще неудачная первая любовь… Все это угнетало молодого человека. В очерке о Мицкевиче в дореволюционной серии ЖЗЛ читаем: «Доведенный до крайней степени нервного расстройства, поэт целыми днями ничего не ел и поддерживал свои силы лишь неумеренным употреблением кофе и табаку, которое, конечно, еще более ослабляло его нервную систему».

Сам Мицкевич в письме к одному из своих товарищей так обрисовывал тогда свои занятия и настроения: «Я привыкаю к школе, так как мало читаю, мало пишу, много думаю и страдаю и поэтому нуждаюсь в ослином труде. По вечерам играю в бостон на деньги, никаких обществ не люблю, музыку слушаю редко, игра же в карты без денег не доставляет мне интереса. Читаю только Байрона; книги, написанные в другом духе, бросаю, так как не люблю лжи; описание счастья семейной жизни возмущает меня так же, как вид су- пружеств; дети – это моя единственная антипатия».

«Мало пишу» – это рисовка, на самом деле Мицкевич много писал и даже за ярко выраженные свободолюбивые мотивы в своем творчестве угодил в тюрьму. Не сталинскую, конечно, а времен Александра I – в монастырь базилиатов, в котором поэт мог спокойно встречаться со своими товарищами, другими узниками, и вести беседы на излюбленную тему: свобода и независимость Польши.

После отбытия срока заключения последовала ссылка: Мицкевич был отправлен во внутренние губернии России для службы по линии министерства народного просвещения. Тогдашний министр – адмирал Шишков – предложил опальному поэту по собственному желанию выбрать место службы. Сначала это была Одесса, потом Москва. Такая вот «ссылка»…

В Москве Мицкевич сблизился с князем Вяземским, Пушкиным, Баратынским, братьями Киреевскими, Козловым, Полевым и… Фаддеем Булгариным (не надо удивляться: их объединяло национальное чувство – оба любили Польшу). Здесь прервем хронологическое повествование и поговорим о дружбе двух великих поэтов.

Они были почти ровесники (Пушкин был моложе Мицкевича на пять месяцев), имели много общего в своих взглядах и разделяли гуманно-либеральные идеалы, свобода пленяла того и другого. В августе 1834 года Пушкин отмечает в стихотворении, посвященном Мицкевичу: «Мы его любили…» И далее:

…. НередкоОн говорил о временах грядущих,Когда народы, распри позабыв,В великую семью соединятся.

В «Памятнике Петра Великого» у Мицкевича дана следующая картинка дружбы двух поэтов: «Вечером под дождем стояли два юноши под одним плащом, взявшись за руки: один был пилигрим, пришелец с запада, неизвестная жертва злой судьбы; другой был поэт русского народа, прославившийся песнями на всем севере. Знакомы были они недолго, но тесно, и уже несколько дней были друзьями. Их души выше земных преграц, как две родственные альпийские вершины, которые, хотя разорваны навеки струею потока, едва слышат шум своего врага, склоняя друг к другу поднебесные вершины».

О дружбе Мицкевича и Пушкина написаны сотни статей и не одна диссертация. В пику этой апологетике хочется привести выдержку из воспоминаний Лидии Чуковской об Ахматовой. Запись от 18 декабря 1955 года:

«Анна Андреевна заговорила о Пушкине и Мицкевиче.

– У нас очень радуются легенде, будто Пушкин и Мицкевич были друзьями. Склацно выходит. А между тем это выдумка. После отъезда из России Мицкевич совсем не интересовался Пушкиным, что видно, например, из его статьи, которую перевел Вяземский. Ничего о Пушкине Мицкевич не знал, не читал его новых стихов, хотя все ездили за границу и могли привезти что угодно, даже и «Медного Всадника». Пушкин же в черновиках «Он между нами жил» честил Мицкевича отчаянно. И в «Египетских ночах» – импровизатор, это, конечно, Мицкевич – и до чего же он там неприятный!»

Мицкевич – импровизатор. Да, в Петербурге именно своими импровизациями на французском языке он покорил многих. Однажды во время одной из них, по воспоминаниям современника, Пушкин вскочил с места и, ероша свои кудри, почти бегая по залу, восклицал: «Какой гений! Какой священный огонь! Что я рядом с ним?..»

Менее склонный к экзальтации, князь Петр Вяземский отмечал, что Адам Мицкевич «не корчил из себя политической жертвы… был веселого склада, остроумен, скор на меткие и удачные слова…».

Но еще раз обратимся к мнению Анны Ахматовой. Вот запись Лидии Чуковской от 13 ноября 1940 года:

«Она сидела в своем ободранном кресле, грустно и трогательно раскинув руки. Заговорили почему-то о Мицкевиче. Я сказала, что гневные стихи Мицкевича против Пушкина, в сущности, справедливы, и Пушкину, чтобы ответить с достоинством, только и оставалось, что отвечать с надзвездной высоты.

– Вы не правы, – сказала Анна Ахматова, – Пушкин вел себя гораздо лучше, чем Мицкевич. Пушкин писал, как русский, а Мицкевич звал поляков на бой, а сам сидел в Германии и разводил романы с немочками. Это во время восстания!

Я сказала, что передовые русские люди не сочувствовали все-таки стихам Пушкина о Варшаве. Например, Вяземский.

– Я и сама в этом деле скорее на стороне поляков, чем Пушкина, – ответила Анна Андреевна, – но Пушкин со своей точки зрения был прав…

Я поднялась. Провожая меня, Анна Андреевна говорила:

– Мною написана целая работа о Мицкевиче, о том, что Пушкин изобразил в «Египетских ночах», в импровизаторе – его. Это безусловно так. Пушкин ведь никогда не описывал внешности своих героев. «Офицер с черными усами» – и все. Только Пугачеву и Хлопуше он дал внешность – подлинную, историческую. И вот импровизатору – внешность Мицкевича. И третья тема на вечере, малопонятная, предложена им самим – импровизатором, Мицкевичем.

Я спросила, почему она не печатает эту работу.

– Сейчас не время обижать поляков. И тогда, когда я написала ее, тоже было не время».

Что остается добавить? Жаль. Тем более что окончательный вариант статьи Ахматовой «Пушкин и Мицкевич» пропал во время блокады.

Между Пушкиным и Мицкевичем было, помимо сходства, много и различий. Пушкин, выражаясь сегодняшним языком, был государственником, державником, вне зависимости от своего отношения к царю. Мицкевич же, напротив, был патриотом своего, польского, народа. В поэме «Дзяды» (1823) он поведал о мученичестве польских патриотов и обличал царских сатрапов. В «Дзядах» есть примечательный пассаж:

И русский гений тихо произнес:

«…Во весь опор летит скакун лихой,Топча людей, куда-то бурно рвется,Сметает все, не зная, где предел.Одним прыжком на край скалы взлетел,Вот-вот он рухнет вниз и разобьется.Но век прошел – стоит он, как стоял.Так водопад из недр гранитных скатИсторгнется и, скованный морозом,Висит над бездной, обратившись в лед, –Но если солнце вольности блеснетИ с Запада весна придет к России –Что станет с водопадом тирании?»

И еще одна цитата – из послания Мицкевича «Русским друзьям»: «…быть может, кто-нибудь из вас, чином, орденом обесславленный, вольную душу продал за царскую ласку и теперь у его порога отбивает поклоны. Быть может, продажным языком славит его торжество и радуется страданиям своих друзей…»

Более чем прозрачно. На вызов Мицкевича Пушкин ответил без эмоций, почти отрешенно:

Мы встретились, и были мы друзьями,Хоть наши племена и враждовали…

Восстание в Царстве Польском против тирании России (так и хочется написать: Центра) было неожиданным для Мицкевича, хотя он и призывал к нему постоянно своих собратьев. Многие из поляков-эмигран- тов поспешили встать под знамена восставших, а Мицкевич медлил. Почему? Не верил в конечный успех? Кто знает, что было в мыслях и на сердце поэта, но он все же так и не встал в ряды непосредственно сражавшихся за свободу своей родины, хотя и горячо сочувствовал тем, кто боролся с оружием в руках. Разгром восстания потряс Мицкевича. Может быть, именно это поражение способствовало тому, что в Мицкевиче постепенно умер поэт и он стал выступать и действовать как политический публицист и пророк.

И еще одна разница между Пушкиным и Мицкевичем. Пушкин как личность был ясным, светлым и на удивление гармоничным. Мицкевич кажется более темным, сумрачным и болезненным, недаром с годами в душе его так сгустился туман мистицизма.

Не находя удовлетворения в несовершенной жизни, Мицкевич искал спасения в определенных идеях. В Петербурге он становится членом масонской ложи Белого Орла, которой руководил живописец Иосиф Олешкевич.