История моей матери - Семен Бронин

На шестой лекции профессор выглядел дряхлее прежнего, помятым и потертым. Он был бессилен опровергнуть обвинения врагов: он не отрекался от еврейства, но не мог и плюнуть им в лицо - ему не хотелось терять места, за его спиной стояли столетия унижений и преследований, и он невольно принимал их если не за должное, то за обычное, не впервые случающееся в истории свинство. Лекцию снова сорвали - на этот раз с особенным рвением и пристрастием. Взбешенная, Рене отправилась оттуда в Сорбонну и, не говоря ни слова, потребовала от Марсель, чтобы та немедля связала ее с Дюма.

- Зачем? - спросила Марсель, потому что все хотела знать и во всем принимать участие.

- Просто так.

- Но все-таки?

Рене разозлилась.

- Тебе этого знать не надо.

- Личное что-нибудь? - догадалась Марсель, и Рене согласилась, подумав про себя, что двести франков для нее теперь настолько личное дело, что ближе и не бывает....

На встрече с Огюстом, который не заставил себя ждать, она дала согласие на участие в нелегальной работе. Огюст сказал, что немедленно передаст это по инстанции,- попросил только написать подробную автобиографию и заполнить столь же пространную анкету. Ей было семнадцать лет, она была несовершеннолетней, но этот пункт анкеты ничего не значил для ее новых работодателей.

Так из-за улыбки Баталова: той, с которой он нахлобучивает на лоб шапку - и еще из-за того, что фашиствующие студенты, приверженцы полковника Рокка, не дали ей заниматься полюбившимся ей Гуго Гроцием, да еще, конечно же, из-за нищеты, сызмала к ней приставшей, Рене перешла на подпольное положение и вскоре самым естественным образом стала рядовым Красной Армии.

21

Не прошло и трех дней после разговора с Марсель, как она увидела Огюста, поджидавшего ее у ворот Сорбонны.

- Что через Марсель не передал? - спросила она. Ее подруга задержалась в кругу умствующих и мудрствующих приятелей, и она пошла домой одна.

- Теперь она не передатчик,- сказал он.- Не почтовый ящик, как мы говорим. Надо найти какой-то другой способ вызывать друг друга. Но это потом - сейчас нас ждут люди. Очень важная встреча. Они прочли твои бумаги, остались ими довольны. За тебя Шая хлопотал - знаешь такого? - иронично спросил он.

- Знаю.

- Я знаю, что ты знаешь,- веско сказал он.- Ты только там не говори лишнего - а то можешь иной раз такое ляпнуть, что уши вянут.

Это ее не волновало: об этом еще думать, когда столько поставлено на карту.

- Кто будет? - спросила она только.

- Русский из Коминтерна, то есть поляк,- зашептал он, оборачиваясь и глядя с предосторожностью по сторонам.- Вообще-то он как будто бы Владимиров, но у нас проходит за Казимира. Шая тот же,- приревновал он (но это была ревность не любовника, а вербовщика).- Которого никто не видел, одна ты знаешь. И еще Филип, который у них как бы за главного. Хотя за ним стоят, конечно, другие... Ты не говори там про идею с письмами. Ту, что мы с тобой в прошлый раз обсуждали.

- Не прошла?

- Наоборот, прошла, мы провернем ее, но не хотим оглашать раньше времени... Так настоящую сеть можно создать. Мы немного иначе все сделаем как, я говорить сейчас не буду, но ею можно весь флот охватить...- Он помолчал многозначительно.- Это может стать нашей козырной картой. У нас достаточно сложные отношения с русскими и с частью партийного руководства я тебе говорил уже об этом. Русские ориентируются на Жака, а нами пренебрегают. И вообще, чересчур всем распоряжаются. Хотя у них деньги, конечно... Шая - человек Жака,- прибавил он для большей ясности и определенности.

- Кто это - мы?

- Группа товарищей,- дипломатично ответил он.- Руководители партии.

- Я в нее не вхожу?

- Нет, если б вошла, мы б тебе сказали,- отвечал он, не расслышав в ее голосе иронии.- Тебе всего знать пока не надо.

- Я и не стремлюсь к этому,- спокойно отвечала она.- Я не любопытна. Когда только я успею сегодня за римское право взяться? Там целый раздел наизусть учить надо.

- О чем? - безразлично спросил он.

- О семье, женах и конкубинках. А что?

- Ничего, но боюсь, оба института тебе, Рене, придется пока оставить. Ты еще молода - успеешь закончить. Перерыв сделай - оно и для головы полезно. И с секретарства в районе надо уходить. И сделать это хлопнув дверью.

- А это зачем?

- Ты хочешь, чтобы секретарь района коммунистической молодежи был еще и нелегалом? Чтоб нас снова обвинили в шпионстве в пользу Советского Союза? У нас были такие случаи. Разгром сети Креме знаешь?

- Слышала.

- До сих пор не можем отмыться. Из Москвы категорическое требование не вовлекать членов Компартии в нелегальную деятельность.

- И вы не вовлекаете?

- Вовлекаем, но тут же выводим из ее членов. Так что ты и из комсомола должна уйти. Если мы сегодня поладим.

В этом была своя логика, хотя и парадоксальная. Рене вздохнула.

- А ты как же? - спросила она Огюста.- Ты же член Секретариата.

- С такими, как я, сложнее. Мы как бы связные. Сами ни во что не лезем, но все знаем и как бы ведем вас за руку. "Пасем", если на их языке говорить.- Судя по тому, как ему нравился подпольный жаргон, он сам только учился этому новому для него делу.- Но и нам лучше не попадаться. Поэтому будем соблюдать предосторожности. Вот и дом. Ты дорогу запомнила?

- Конечно.

- А адрес забудь и не смотри на него. Чтоб лишнего не запоминать: чтоб не вспомнить потом где не надо...

Они вошли в большой многоэтажный красивый дом - такой, в каком жили преуспевающие коммерсанты, которые могли себе это позволить, и артисты и всякого рода авантюристы, которые жили шире, чем разрешали их средства. Внизу была консьержка, встретившая их более чем любезно. Они сказали номер квартиры, она кивнула и назвала этаж. Они поднялись на лифте, отделанном дорогим деревом, как каюта на океанском теплоходе. Встретил их невысокий средних лет толстяк в очках: с польским шармом и грацией в самых незначительных его движениях, делавшимися особенно заметными в обращении с девушкой. Взгляд у него был чуть рассеянный и исподволь изучающий; но он не злоупотреблял этим и старался смотреть в сторону: чтоб не смущать собеседницу. Говорил он с акцентом, но быстро и без запинок.

- Консьержка не спрашивала ни о чем?.. У меня с ней, правда, хорошие отношения... У меня с ними всегда хорошие отношения,- усмехнувшись, добавил он, беря у Рене пальто и делая это бережно и заботливо.

- Как вы этого добиваетесь? - спросил Огюст; он не хотел отставать от разговора и, сняв пальто, без приглашения вошел в гостиную. Казимира, с его церемонностью шляхтича, это покоробило, но он не подал виду.

- Да так и добиваюсь, как все. Подарки делаю да говорю приятные вещи. Шоколад помогает. А как еще с женщинами вести себя и разговаривать?.. Вы не так считаете? Вас ведь Рене зовут? - Он посмотрел на свою гостью внимательнее прежнего.

- Не знаю,- уклонилась от ответа Рене: ее заинтриговал этот человек, и интерес к необычным и одаренным людям со странной судьбой надолго задержал ее потом в разведке.- Я не ем шоколада.

- Ответ предельно ясен, хотя и зашифрован,- сказал Казимир.- Люблю ясность иносказания. Без нее в нашем деле никуда. А где Шая? - В его голосе послышалась озабоченность.- Он обычно не задерживается. А вот он...- Он открыл дверь Шае. Тот, как и в прошлый раз, был весел и подвижен, как ртуть, и круглое лицо его лучилось и щурилось в хитрой и лукавой улыбке, будто шел он не на конспиративную явку, а на свидание с женщиной.- Что задержался?

- Смотрел за консьержкой. Между парадными дверьми стоял: не будет ли звонить после вас. За вами шел,- кивнул он Огюсту и Рене.

- Мы вас не видели,- сказала Рене.

- А меня никто не видит. Прозрачный, как из целлулоида. А консьержка с телефоном - нет ничего хуже. Одной рукой вам машет вслед, другой номер набирает.

- Не звонила?

- Нет. Спросила только, не к вам ли и я тоже.

- Это потому что сразу после них. А Филип где?

- Теперь он смотрит: не звонит ли после меня. Что вы ей говорите хоть?

- Говорю, что набираю людей в колонию. В Пондишери, на работу с каучуком.- И уточнил: - Не бойтесь: администраторами, а не сборщиками гуттаперчи. Знайте, если спросит. Объявление дал для прикрытия. Не куда-нибудь, а в "Пти-Паризьен". Приходится отвечать на телефонные звонки, когда сижу здесь. Что, слава богу, не часто бывает. Вот и Филип. У него свой ключ.

- А почему у меня нет? - пожаловался Шая.- Мне как раз такой комнаты не хватает! - и подмигнул Рене.- В ней спрятаться ничего не стоит. В этом огромном гардеробе, например. Тут для двоих уголок найдется,- и огляделся по сторонам в поисках других укромных мест, в которых можно было скрыться, если бы вдруг нагрянула полиция...

Пришел Филип, они посерьезнели. Филип вел заседание: видно, занимался бумажной стороной дела.

- У нас сегодня Рене Марсо, дочь профсоюзного деятеля и крестьянки, секретарь Коммунистической молодежи девятого района Парижа. В юношеском движении с пятнадцати лет, недавно получила степень бакалавра по философии, сейчас студентка Сорбонны и Политической школы, но хочет целиком посвятить себя боевой нелегальной борьбе с международным империализмом. Самые лучшие рекомендации от нескольких известных коммунистов - каких, не буду называть, чтоб не очень зазнавалась,- пошутил он.- А если говорить правду, то такие рекомендации не оглашаются. Так что всем нашим требованиям ты, Рене, подходишь - давай теперь тебя послушаем, что ты хочешь найти для себя в этом закрытом для других участке международного рабочего движения, который, сразу скажу тебе, опаснее всех прочих. Мы, конечно, не оставим тебя в беде, если что случится, но об этом надо знать с самого начала, да ты и сама это понимаешь. Многие из товарищей, которых, как мы говорим, посадили за антимилитаристскую деятельность, на самом деле были связаны с нами. Не все конечно, но многие.