История моей матери - Семен Бронин

Рене дождалась глубокого вечера: на море быстро темнеет - и повела больную, шатающуюся от избыточной дозы брома, к родственникам. Она отказалась от гостеприимства доктора и сказала, что пойдет спать в каюту второго класса. На деле она провела ночь в семье больной, где к ней отнеслись как к принцессе берберского племени: отец вышел из палатки, и она заночевала в ней: на ковре, укрытая одеялом и со всех сторон подоткнутая подушками. Ночь была свежа, и эти предосторожности оказались нелишними.

Утром никому в голову не пришло проверять билеты на выходе - все с нетерпением ждали города. Алжир вскоре показался впереди, на курсе: широкая подкова из европейских домов и улиц, окруженная по бокам серо-желтыми песками и дюнами побережья, а сверху и снизу - какой-то особенно чистой, бездонной голубизной неба и моря: пестрый, телесного цвета моллюск, стиснутый сверху и снизу полукружными синими раковинами.

Пассажиры вышли толпой на берег. Арабы чинно распрощались со своей спасительницей: они спешили в горную часть Алжира. Пароходный доктор подошел к ней.

- Где вы были? Я везде искал вас ...- И ей пришлось дать ему понять, что его любопытство не вполне прилично. Он обиделся, запоздало приревновал ее, назвал сквозь зубы шлюхой и оставил в покое. У него, как он думал в эту минуту, были самые серьезные намерения на ее счет - поэтому он и счел себя вправе обозвать ее таким образом...

Она была в Алжире. Было два часа дня. Ей нужно было попасть в городок Джемму. До него было пять километров и шел автобус: если верить Шае и его клочку бумаги. Автобусная остановка была в дальнем пригороде. Она прошла через старую арабскую часть Алжира, где вместо улиц были узкие крутые лесенки, по которым могли забраться только ослы и люди, дошла до окраины города, за которой тянулась сухая степь, ничем не отличимая от пустыни. Автобус оказался перестроенным автомобилем со снесенным верхом и со стоящими в ряд дощатыми сидениями, так что никто не смог бы угадать, какой модели он принадлежал изначально; он не отправился в путь, пока не заполнился людьми до отказа. Так или иначе, но она добралась до Джемму. Это был военный городок, главным украшением которого была высокая железная решетка вокруг военной части. У ворот стоял часовой, тут же по соседству - окно для справок. У нее хватило ума назвать себя невестой рядового. За перегородкой сидел усатый рослый сержант: в первую минуту он показался ей любезным, в следующую вежливость его обернулась наглостью.

- У вас есть разрешение на свидание? - спросил он.

- Нет, я только что приехала.- Тут-то он и переменился:

- Оставьте заявление и приезжайте, когда вызовут.

- Когда?

- Может, через две недели, может - никогда. Как вести себя будет. Вот если вы б были проституткой, тогда другое дело!..- неожиданно прибавил он и засмеялся - вместе с молчаливым напарником, который сидел рядом.

Ей бы обидеться за себя и за всех невест Франции, но ей было не до этого.

- Вы шутите, конечно,- сказала она.- А мне нужно сегодня же с ним повидаться.

- Только по разрешению капитана! - повторил он, и в голосе его зазвенели медь и железо армии, после чего окошко с шумом захлопнулось: видно, она не приглянулась ему своим ученым видом и педантической назойливостью.

На площади перед воротами ходил армейский патруль, вокруг были дома, лавки - среди них должна была быть гостиница, о которой сообщал ее предшественник, любивший ездить с удобствами.

Гостиницу она нашла быстро. Хозяиномь ее был загоревший до черноты испанец: она поняла это по обрывкам фраз, которыми он обменялся с работником. Ему было около пятидесяти - возраст внушил ей спокойствие, но приветливым его назвать было трудно: говорил он с привычным и застарелым ожесточением.

- Не пустите меня переночевать?

- На сколько?

- На ночь. Завтра к капитану пойду - просить о свидании с солдатом. Я его невеста.

Он поглядел испытующе, поверил ей, спросил на всякий случай:

- Совершеннолетняя? Документы есть?

- Нет. То есть документы есть,- и полезла за ними в сумочку, с которой не расставалась.- Но мне нет еще восемнадцати.

- И не доставай. Несовершеннолетнюю не возьму.- Это было второе упущение Шаи - не менее опасное, чем первое.

- Куда ж мне деться?

- Туда, откуда приехала. Тут военная зона: видишь, патрули ходят. Найдут тебя, так меня взгреют, что не откупишься. Поезжай в Алжир - пока автобус не уехал.

- Возьмите хоть до утра посудомойкой.

- Зачем? - Он присмотрелся к ней, думая, что она предлагает ему нечто иное, отказался: - Езжай. Мне эти торги надоели. Зачем? Вечером целая орава понаедет - не буду знать, куда от нее деться. Жену не могу привезти: неприличное заведение стало. А оно всегда так и было. Армия не может без этого...- и, произнеся эти непонятные слова, ушел во двор своего заведения.

Она пошевелила мозгами и сообразила, что к чему. Это было второе указание оракула, но на подобное перевоплощение ей надо было еще решиться и не влипнуть при этом в историю. Пока что нужно было вернуться в Алжир: в этом малолюдном месте ничего не стоило привлечь к себе внимание - хотя бы из-за скуки, которая одолевала патрульных посреди пустой площади. Она уехала в том же тряском вездеходе, что и приехала сюда, и пошла к морю - снова через старую часть города. Положение ее было безвыходно, но философия, которую она только что сдала, учила ее, что таких положений в действительности не бывает: безнадежность - в нашем воображении, а в жизни полно потайных дверей: их надо только найти и - не взломать - а, смазав, тихонечко открыть, чтоб не скрипнули. Она увидела баню и пошла прежде всего туда: смыть с себя двухдневный пот и пыль, налипшие на нее на пароходе и в Алжире. Она заказала отдельный номер: несовершеннолетних туда, слава богу, еще пускали - растянулась во весь рост в теплой ванне и заставила себя расслабиться. Мысли ее сами собой выстроились в ряд и приняли верный оборот. У нее была зацепка. Надо было искать проституток: они наверняка собирались в Алжире - и ехать с ними, представившись невестой солдата, которой не дают свидания: слово "невеста" священно для всякой девушки. В конце концов, в достижении своих целей она уже не раз прибегала к помощи уголовного мира, и ничего страшного в этом не было: никто не посягал на нее - это были такие же люди, как она, только с другого берега жизни...

Пока она растягивалась в горячей бане, стемнело. На улицу вышли девушки, стоявшие в тени домов и в дверях кафе в ожидании клиентов. Она стала подходить к ним: как делают это неопытные молодые люди в поисках временной подруги,- от нее шарахались, не понимая, чего она хочет, или подозревая нечто особенное. "Проходи, проходи!"- слышала она от каждой второй и не могла объяснить им, чего хочет: здесь плохо знали французский для уличной торговли было достаточно двух-трех знаков и столько же чисел. Наконец она набрела на более приветливую особу, которая от нечего делать заинтересовалась ею и поняла, что ей нужно.

- Джемму? Кто туда едет - не знаешь, Фатима?

Фатима, стоявшая рядом, мельком глянула на предполагаемую конкурентку, проворчала:

- Кого везут, тот и едет... Саида надо спросить. Хочешь к ним присоединиться? Там без тебя много желающих.

Фатима слишком хорошо говорила по-французски, и сама ирония ее звучала по-марсельски.

- Да нет. У нее там парень служит. Повидаться хочет.

- Зачем? - пренебрежительно сказала та, но подошла ближе.- Посмотрела бы ты здесь на них - больше б не приезжала.

- Я люблю его,- сказала Рене с чувством.

Фатима насмешливо глянула на нее, но любовь - это вторая после свадьбы священная дойная корова для всякой нормальной девушки.

- Поговорю с Саидом,- обещала она.- Идти надо для этого. Он в кафе сидит, в кости режется. Просаживает все, что с нас собирает. Тоже вот - на кой с ним связались?

- Я постою,- сказала первая.

- А если снимут? Кто место стеречь будет? Не она же?..

Все, однако, кончилось благополучно, никто никого не снял, и через час Рене болталась в набитом до отказа девушками автомобиле, таком же необъезженном и тряском, как и первый. Девушки гоготали, толкали и щипали друг друга: предстоящая встреча с солдатами возбуждала их - несмотря на их профессию и на отвращение к любви, которое они должны были испытывать. Рене они словно не замечали. Они приехали в ту же гостиницу. Хозяин-испанец разместил девушек на первом этаже, в чуланах и подсобках, и велел до поры до времени не высовываться.

- Господи! Это ты опять? - только и сказал он, увидев дневную гостью. Рене пошла на обдуманную по дороге хитрость: заговорила с ним на ломаном испанском и довольно бойко произнесла приготовленные заранее фразы: по-немецки она говорила свободно, на испанском хуже. Но хозяину было достаточно и этого: на его языке в Алжире почти не говорили.

- Откуда ты испанский знаешь? - удивился он.- И что раньше не сказала? Я б тебя устроил - не пришлось бы с этими шалавами договариваться. Откуда ты?