Агентурная сеть - Игорь Прелин

Так я понял, что окончательно созрел для того, чтобы встретиться с ним и обратить его в нашу веру.

И надо же такому случиться: как только я созрел, так из Центра поступила шифртелеграмма с принципиальным согласием на вербовку «Рокки». Правда, вместе с принципиальным согласием в шифртелеграмме была оговорка, что наиболее благоприятный момент для вербовки мне следует определить самостоятельно с учетом конкретной оперативной обстановки в стране.

Перекладывая на меня ответственность за принятие этого решения, Центр, как мне казалось, поступил достаточно благоразумно, поскольку было бы очевидной нелепостью, находясь в Москве, за семь тысяч километров от места событий, решать, когда именно наступит этот самый благоприятный момент.

Что касается оперативной обстановки, то нельзя сказать, чтобы за эти несколько недель в ней произошли какие-то изменения как в худшую, так и в лучшую сторону. Внешне все выглядело по-прежнему, и все же интуитивно я чувствовал, что лучше пока воздержаться от встречи с «Рокки» и еще немного подождать. На чем основывалось это чувство, я точно сказать не мог — на то она и интуиция, чтобы аналитический процесс проходил на уровне подсознания, а решение не оформлялось в виде каких-то конкретных слов или символов.

И вот, прислушавшись к этому внутреннему голосу, я принял к сведению санкцию Центра и поручил Базиленко через Косарева фиксировать каждое появление «Рокки» в советском культурном центре, но не пытаться вступать с ним в какие-то разговоры. По крайней мере, по своей инициативе.

В таком «дежурном режиме» прошло еще три недели, в течение которых я был похож на прыгуна, приготовившегося к решающей попытке и выжидавшего, пока утихнет встречный ветер, который может повлиять на разбег и снизить результат. Или на снайпера, замаскировавшегося на «ничьей земле» и внимательно наблюдавшего в оптический прицел за передним краем противника, чтобы подстрелить какого-нибудь зазевавшегося солдатика.

А моя жертва тем временем вела себя так, как и полагается человеку, не подозревавшему, что на него объявлена охота: «Рокки» регулярно посещал СКЦ и ничего необычного в его поведении не отмечалось. Казалось, ничего не могло помешать мне сделать прицельный выстрел.

И все же я выжидал. И наконец дождался!

Это было так, словно солнце слепило прямо в глаза снайперу, мешая ему видеть цель и заставляя воздерживаться от выстрела, чтобы преждевременно не раскрыть свое пребывание на «ничьей земле», а потом внезапно каким-то чудом переместилось ему за спину и четко высветило все, что происходило в стане врага.

Этим солнцем оказался телефонный разговор, произошедший глубокой ночью между Франсуа Сервэном и его непосредственным начальником — дивизионным комиссаром Ферданом — и зафиксированный аппаратурой в квартире Колповского.

Фердан разбудил своего подчиненного и сказал:

— Мне только что звонил Фоккар. Он весьма обеспокоен реальной перспективой победы социалистов на президентских выборах!

Всем, кому волею судьбы приходилось заниматься африканскими проблемами, хорошо известен Фоккар — один из наиболее реакционных политических деятелей Франции той поры. Он отвечал в правительстве за африканскую политику и в течение многих лет был весьма близок сначала к Шарлю де Голлю, а затем ко всем его преемникам на посту президента.

— И он разбудил вас, чтобы поделиться своим беспокойством?! — с явным раздражением спросил Сервэн.

— А разве вас не волнует такая перспектива? — Удивился Фердан. — Что, если социалистам придет в голову пересмотреть африканскую политику и отправить всех нас по домам?

Прослушав это место в записи разговора, я улыбнулся: оказывается, не только советские граждане цепляются за пребывание в загранкомандировке!

Впрочем, французам действительно было, за что цепляться: они не только зарабатывали в Африке значительно больше, чем во Франции, но и имели большие льготы при уплате налогов, а это было не менее важно, чем размер их африканского жалованья.

— Что будет, то будет, — философски заметил Сервэн. — Я думаю, нам и во Франции хватит работы… Так чего хотел от вас Фоккар?

— Он попросил провести какую-нибудь акцию, которая отвлекла бы общественность от выборов и уменьшила влияние социалистов.

— Я предпочел бы не участвовать в политических интригах, — довольно резко ответил Сервэн. — Я контрразведчик, а не марионетка в предвыборной борьбе!

— Причем здесь интриги! — воскликнул Фердан, который, в отличие от Сервэна, видимо, не отличался особой щепетильностью, когда дело касалось карьеры. — Просто мы могли бы, используя нашего майора, поймать советских за руку, а потом хорошенько раздуть этот скандал!

Не составляло большого труда догадаться, что «нашим майором» являлся тот самый Ндоу, на знакомстве с которым едва не сгорел резидент ГРУ Гаманец.

— Из этого вряд ли что выйдет, — пробурчал Сервэн, которого все больше тяготил этот ночной разговор. — Я уже докладывал вам, что советские утратили к майору практический интерес и не идут на дальнейшее развитие контакта.

— А вам удалось разобраться, почему это произошло?

— Я пришел к выводу, что майор проявил неосторожность и каким-то образом засветил свою связь с нами.

— Надо все же инициировать майора и постараться вовлечь советских в компрометирующую их ситуацию, — продолжал настаивать Фердан. — Мы не можем игнорировать просьбу Фоккара!

— О комиссар! — сбросив остатки сна, официальным тоном сказал Сервэн. — Я не считаю для себя возможным заниматься организацией провокаций только для того, чтобы помешать приходу к власти социалистов! И к тому же я не вижу, какая связь может быть между этими явлениями!

В трубке послышалось недовольное сопение Фердана.

— Мне очень жаль, что вы отказались выполнить просьбу Фоккара. Поверьте мне, он не из тех, кто прощает такие отказы, — наконец, произнес он и разъединился.

Из этого двухминутного разговора вытекало сразу четыре вывода.

Во-первых, я с некоторым удовлетворением отметил, что Сервэн придерживается строгих профессиональных принципов и не увлекается проведением мероприятий сомнительного свойства.

Во-вторых, окончательно стало ясно, что, предупреждая нас об опасности, связанной с разработкой Ндоу, «Рокки» действовал из своих личных побуждений, а не по указанию своего руководства или французских советников.

В-третьих, можно было с достаточной уверенностью полагать, что Сервэн не догадывается о том, что именно благодаря «Рокки» Гаманец утратил «практический интерес к Ндоу», а относит это исключительно на счет проявленной самим майором неосторожности при общении с советским дипломатом.

И в-четвертых, было очевидно, что Сервэн испортил отношения с влиятельным Фоккаром, но это уже были их проблемы и к предстоящей вербовке «Рокки» они не имели никакого отношения. А потому теперь было самое время реализовать наш замысел…

По случайному совпадению ближайшим мероприятием в СКЦ был просмотр кинофильма «Укрощение огня». Название фильма в какой-то мере ассоциировалось с тем, что мне предстояло сделать, и я счел это за доброе предзнаменование.

Четкость, с которой были осуществлены все подготовительные мероприятия, подтвердила, что это предзнаменование действительно было добрым: своевременное появление «Рокки» в СКЦ, звонок Косарева в посольство, условная фраза — и через десять минут я уже входил в фойе, где примерно три десятка гостей с интересом разглядывали очередную фотоэкспозицию о жизни советских людей и их выдающихся успехах в строительстве светлого будущего.

Я остановился у открытой двери в библиотеку и стал с индифферентным видом разглядывать гостей. Через какое-то время «Рокки» отвлекся от созерцания «Фотохроники ТАСС» и посмотрел в мою сторону.

Перехватив его взгляд, я подобно тому, как он когда-то жестом просигналил о своем желании вступить со мной в контакт, сделал ему знак, означавший, что я жду его в библиотеке для интимной беседы.

Как и я когда-то, «Рокки» внешне никак не отреагировал на мой знак. Но как только все посетители перешли из фойе в кинозал, «Рокки» направился в библиотеку. Когда за ним захлопнулся предусмотрительно снятый с предохранителя французский замок, я указал «Рокки» на кресло, сам сел напротив, внимательно посмотрел ему в глаза и спросил:

— Вас не удивляет мое желание побеседовать с вами?

— Нет, не удивляет, — улыбнулся «Рокки» и ответил мне столь же внимательным взглядом, в котором я не увидел ни робости, ни подобострастия, ни того зловещего огонька, с которым вступают в подобные беседы люди, готовые к решительному отпору или, что гораздо хуже, на подлость. Его ответ прибавил мне уверенности.

— Прежде всего я хотел бы выразить самые искренние соболезнования в связи с гибелью вашего брата, — сказал я и заметил, как глаза «Рокки» подернулись влажной пленкой. Он тяжело вздохнул и опустил глаза. — Это правда, что его жена бросила детей и уехала?