Агентурная сеть - Игорь Прелин

— Никогда! — уверенно ответил Лавренов.

— Тем более, — обрадовался Базиленко. — Михаил Иванович, поручите мне это дело, и я сделаю все в лучшем виде!

— Нет, на квартиру должен идти я, — выдвинул свою кандидатуру Хачикян.

— Это почему? — спросил Базиленко, который, предложив идею, вполне резонно рассчитывал, что у него больше прав на участие в этом мероприятии.

— Потому, что я не похож на тебя, — улыбнулся Хачикян. — Если «Дожа» подозревают, и контрразведка узнает о визите человека, похожего на русского, он сгорит, как свечка! А на меня могут и не подумать.

И в самом деле, Хачикяна можно было принять за кого угодно: за араба, за ливанца, которых в стране было очень много, за испанца или француза, но только не за русского! К тому же на его стороне был опыт, тот самый драгоценный опыт, которого пока так недоставало Базиленко и отсутствие которого я принимал во внимание, решая вопрос, кому вербовать «Рокки».

Базиленко можно было поблагодарить за идею, однако и на этот раз он должен был уступить дорогу старшему по званию и должности!

Вот только одна тонкость: не в моих правилах было перекладывать бремя ответственности на подчиненных! И хотя резидентам не рекомендуется самим влезать во все подобные дела, как не рекомендуется делать кое-что еще, я решил и на этот раз не менять своих привычек. Отвечать, так сразу за все!

— Поедем к «Дожу» вдвоем, — сказал я, посмотрев на Хачикяна. — Ты извини меня, Павел Игнатьевич, но, как говорилось в одном популярном кинофильме, на это дело пойдут одни старики!

Базиленко заметно погрустнел, но я все же немного поднял ему настроение, сказав:

— Я прикрою Гагика Артаваздовича в подъезде, а ты прикроешь нас на площади. А по дороге поставим сигнал о временном прекращении связи. И будем надеяться, что все обойдется, «Дож» догадается, что к чему, и не будет искать нас, пока мы сами не вызовем его на встречу…

17

Этот день, как и вся наша проклятая, но оттого не менее любимая работа, состоял из невероятных везений и таких же невероятных невезений! Впрочем, невезения начались еще вчера, когда специальная бригада «Флеш» выследила Лавренова.

И все же нам повезло, что Сервэн отложил оперативное совещание на вторую половину рабочего дня, что «Дож» жил не в африканском квартале, а в многоквартирном доме в самом центре города, где без особых проблем можно было появляться европейцам и были хорошие предлоги для посещений.

Наконец, нам повезло, что канцелярия премьер-министра находилась неподалеку, и поэтому «Дож», пользуясь трехчасовым перерывом, приходил домой обедать и отдыхать.

Одно из невезений состояло в том, что мы не могла позвонить «Дожу», условиться с ним об экстренной встрече или хотя бы предупредить, чтобы он проявлял осмотрительность и не поддавался на возможные провокации спецслужб. И вообще, телефон одно из самых нежелательных и даже запретных средств связи в разведке!

У меня возникло было желание вложить в конверт с документами записку, однако я сразу же отверг его, опасаясь, что конверт попадет в руки контрразведки, «эта записка в несколько строчек» усугубит и без того незавидное положение нашего агента.

Очередное невезение заключалось в том, что железобетонный осветительный столб, на котором следовало поставить условную метку, означавшую временное прекращение связи с «Дожем», оказался лежащим на земле: за несколько дней до возникшей необходимости он был сбит в результате наезда автомашины.

Но к одиннадцати часам, когда началась операция, мы с Хачикяном были уже в таком взведенном состоянии, что для нас не существовало непреодолимых преград и неразрешимых проблем! Мы начертили шариковой ручкой на уголке конверта с документами аккуратный кружок и поставили на нем цифру «3»: это означало, что мы прерываем связь с «Дожем» на три месяца.

Мы не стали терять время на проверку и поехали прямо на площадь Независимости. Было бы глупо, проверяться, если нам все равно надо было действовать в самом центре города, в сотне метров от основных правительственных учреждений и госсекретариата внутренних дел и безопасности.

Мы сделали два круга по площади, изучая обстановку в районе восьмиэтажного дома, в котором проживал «Дож». Уже находившийся на площади Базиленко подал нам сигнал, что ничего угрожающего он не заметил.

И действительно, все было, как обычно: никакой излишней суеты, никаких автомашин службы наружного наблюдения или знакомых нам в лицо сотрудников контрразведки мы на площади не обнаружили. Конечно, они могли прятаться в каких-то помещениях и оттуда вести наблюдение, но какая же разведка бывает без риска и какие же мы профессионалы, если не умеем или боимся рисковать?!

Я вышел из машины, оставив Хачикяна наблюдать за тем подъездом, в котором проживал «Дож». Для начала я зашел в агентство чехословацких авиалиний и в течение пяти-семи минут, поглядывая через окно на площадь, разговаривал с представителем Иржи Хорначеком, одним из моих постоянных партнеров по подводной охоте.

Хачикян условным знаком — вертикально стоящими щетками — все время давал мне понять, что на площади никаких видимых изменений обстановки, свидетельствующих о какой-либо активности местной контрразведки, не происходит.

Тогда я вышел из агентства, перешел в соседний подъезд и поднялся в дирекцию таможни. Там я пошлялся по коридорам, переходя из кабинета в кабинет и выясняя возможность вывоза из морского порта прибывшей в адрес посольства из Франции легковой автомашины. Естественно, при этом я предъявлял предусмотрительно захваченные с собой документы на автомашину и даже поставил на них несколько подписей и штампов.

Потом я зашел в туалет и из окна посмотрел на площадь. Автомашина, в которой сидел Хачикян, стояла все на том же месте, а щетки по-прежнему находились в вертикальном положении.

Тогда я спустился к выходу из подъезда и подал Хачикяну условный знак. Он вышел из машины, прихватив кейс, в котором находился конверт с секретными документами.

Дальше мы действовали синхронно и четко, не тратя на разговоры ни одного лишнего мгновения.

Вдвоем мы поднялись на восьмой этаж. Хачикян остался в лифте, придерживая дверь открытой, а я вышел, постоял на площадке, прислушиваясь к тому, что происходит на расположенных ниже этажах, и, не зафиксировав ничего подозрительного, стал, стараясь особенно не шуметь, медленно спускаться по лестнице на пятый этаж, где находилась квартира «Дожа».

На площадке пятого этажа я долго стоял, укрывшись за шахтой лифта, чтобы меня не было видно через глазки выходивших на площадку дверей, и прислушиваясь к тому, что происходит внутри квартир. В одной из них было совершенно тихо, а из той, где проживал «Дож», доносились веселые детские голоса: там явно шла какая-то игра.

Это меня успокоило, и я два раза негромко постучал квартирными ключами по шахте лифта. Я услышал, как дверь кабины, остановленной на восьмом этаже, закрылась, и лифт пошел вниз.

На пятом этаже дверь открылась, я вошел в кабину и нажал кнопку, чтобы дверь не закрылась.

После этого Хачикян вышел из лифта, подошел к квартире «Дожа» и позвонил.

Дверь открыл мальчик лет двенадцати, а может чуть больше: африканцы взрослеют рано и определить их возраст всегда довольно трудно. Он улыбнулся и доброжелательно посмотрел на незнакомого дядю.

— Скажи, старина, здесь проживает месье…? — назвал Хачикян фамилию «Дожа».

— Да, месье, — любезно ответил мальчик. — Но он сейчас на работе.

— А ты кем ему доводишься? — задал Хачикян вопрос, от ответа на который зависели все наши дальнейшие действия.

— Я его сын, — снова очень любезно ответил мальчик. — Чем я могу быть вам полезен, месье?

— Скажи, пожалуйста, а твой отец придет домой обедать? — от ответа на этот вопрос тоже в немалой степени зависело, есть ли смысл оставлять документы.

— Обязательно, месье, — по-прежнему дружелюбно улыбаясь, ответил мальчик. — Он уже звонил и предупредил, что сегодня не будет задерживаться.

Это было как раз то, что нам нужно!

— Тогда возьми этот пакет, — с этими словами Хачикян достал из кейса и протянул мальчику конверт с документами, — и передай твоему отцу. Только ему лично, ты меня понял?

— Я все понял, месье, — моментально согнав с лица улыбку, сказал мальчик. — Я все сделаю, как вы велите. Можете не беспокоиться.

— И никому не рассказывай о моем визите, — добавил Хачикян, строго посмотрев ему прямо в глаза. — Это очень важно!

Хачикян мог бы добавить, что это не просто важно, а от того, как точно он выполнит эти рекомендации, зависит благополучие и жизнь его отца, его самого и всех остальных членов их семьи. Но по глазам мальчика было видно, что он понял гораздо больше, чем ему сказал Хачикян, и мне пришла в голову мысль, что он в какой-то мере посвящен в дела своего отца, в том числе и в имеющие отношение к его дружбе с сотрудниками советского посольства.