Божественное пламя - Мэри Рено

- Одну сторону дороги я тебе расчистил, отец. Позволь, расчищу и другую, - сказал Александр, едва до них дошли эти новости.

- Обязательно. Как только подойдут новые войска. Их я оставлю здесь; а тебе дам людей, знающих страну.

Он задумал внезапное нападение на Византий, чтобы прекратить их помощь Перинфу. С Византием так или иначе придётся дело иметь - так уж лучше сразу, при первой возможности. Он увяз в этой дорогостоящей войне гораздо глубже, чем собирался; теперь приходилось набирать новых наёмников. Солдаты в армию Филиппа приходили из Аркадии и Аргоса. Эти страны уже много поколений живут в страхе перед Спартой, потому не разделяют опасений и ярости афинян, дружат с Македонией,- но деньги всё равно нужны; а осада их заглатывает, словно воду льёшь в песок.

Наконец, они появились. Квадратные, коренастые, телосложением похожие на самого Филиппа. Сразу стало видно, что его предки из тех краёв. Он произвёл им смотр, переговорил с их офицерами, от которых - ни в удаче ни в беде - наёмники неотделимы, из-за чего и возникает часто слабое звено в цепи управления армией... Но дело своё они знают, зря им платить не придётся.

Александр со своими войсками двинулся на запад. Солдаты, прошедшие с ним фракийский поход, уже поглядывали на остальных свысока.

Эту кампанию он тоже провёл очень быстро. Восстание было ещё в самом зародыше; некоторые города сразу перепугались, изгнали самых заядлых подстрекателей и поклялись в верности своей. А кто уже успел втянуться в борьбу - те были просто счастливы: боги покарали Филиппа, отняв у него разум настолько, что он доверил армию шестнадцатилетнему ребёнку!... На предложение сдаться они ответили оскорбительным вызовом. Тогда Александр начал брать их крепости, одну за другой. Подъезжал, останавливался, отыскивал слабые места в обороне... А если таких не было - создавал их сам; подкопом, насыпью или брешью в стене. Под Перинфом он многому научился. Вскоре сопротивление угасло. Остальные города открыли ворота на его условиях.

По дороге из Аканфа он осмотрел Ров Ксеркса: канал, прокопанный через Афонский перешеек, чтобы избавить персидский флот от штормовых ветров, дующих с гор. Из лохматых отрогов вздымалась громадная снежная вершина Афона. Армия повернула на север, огибая уютную бухту. У подножья лесистых склонов лежал давно разрушенный город. Развалины стен поросли ежевикой, террасы бывших виноградников размыты зимними дождями; а в заброшенных оливковых рощах - никого, кроме стада коз, да нескольких голых мальчишек, обрывавших плоды с нижних ветвей.

- Что это за город был? - спросил Александр.

Один из кавалеристов поехал спросить. Мальчишки, увидев его, с воплями бросились удирать; он поймал самого нерасторопного и поволок к Александру; а мальчишка бился и вырывался, словно рысь в тенетах. Оказавшись перед генералом, и увидев что тот не старше его брата, бедный малый остолбенел. И тут же случилось ещё одно чудо: оказалось, что им ничего от него не надо только чтобы сказал, что это за место.

- Стагира, - ответил он с великим облегчением

Колонна двинулась дальше.

- Надо поговорить с отцом, - сказал Александр Гефестиону. - Пора отблагодарить нашего старика.

Гефестион кивнул. Он уже понял, что школьные времена для них кончились.

Подписав договоры, взяв заложников и разместив гарнизоны в опорных пунктах, Александр вернулся к отцу, всё ещё сидевшему под Перинфом. Царь должен был дождаться его прежде чем выступить против Византия: надо было знать, что всё в порядке.

За себя он оставлял Пармения, а поход на Византий собирался возглавить сам. Византий будет ещё покрепче Перинфа: город с трёх сторон защищён Пропонтидой и бухтой Золотой Рог, а со стороны суши мощнейшие стены. Надежда была только на внезапность.

Они обсуждали поход вместе, всё над тем же сосновым столом. Филипп часто забывал, что разговаривает не со взрослым воином; пока мальчик не замирал, напрягшись, при какой-нибудь нечаянной грубости. Но теперь это случалось не так уж часто. Их отношения - трудные, настороженные, с постоянной готовностью к обиде - теперь согревала обоюдная тайная гордость тем, что другой его признал.

- Как смотрятся аргивяне? - спросил однажды Александр.

- Я их оставлю Пармению, он управится. Похоже, они собирались нам тут носы утереть, как это получается в южных городах с их необученными ополченцами. А наши о них не особо высокого мнения, и этого не скрывают. Солдаты они или кто? Им честно платят, отлично кормят, размещены они прекрасно - а им всё не так. На учениях вечно ворчат, им видишь ли сариссы не нравятся... Конечно не нравятся, раз до сих пор не научились с ними работать... А наши потешаются, глядя на них. Ну и ладно. Пусть остаются и воюют коротким копьём, здесь этого достаточно. Когда я со своими людьми уйду и они тут останутся хозяевами положения - настроение у них получше станет, соберутся. Их офицеры говорят...

Разговор происходил за обедом. Александр вытирал хлебом с тарелки стекавший с рыбы соус.

- Послушай-ка, - перебил он отца.

Снаружи доносился шум какой-то ссоры. И чем дальше, тем он становился громче.

- Гадес их побери! - проворчал царь. - Что там ещё?...

Теперь уже можно было разобрать ругань и оскорбительные выкрики, по-македонски и по-гречески.

- Когда люди не ладят, как у нас, такое начинается ни с чего. - Филипп отодвинул своё кресло и поднялся, вытирая пальцы о голое бедро. - Из-за бойцовых петухов, из-за мальчишки поссориться могут... Пармений наверно уже там?...

Шум нарастал. Слышно было, что народу с обеих сторон становится всё больше.

- Ничего не поделаешь, придётся самому их разгонять, - флегматично сказал Филипп и захромал к двери.

- Отец, слишком противно они шумят. Оружие взять не стоит?

- Ещё чего! Слишком много чести; и так разбегутся, едва меня увидят. Они только своих собственных офицеров признают, вот в чём беда.

- Я пойду с тобой. Если уж офицеры не могут их угомонить...

- Нет-нет, ты мне не нужен. Сиди, ешь спокойно, доедай свой обед. Симмий, пригляди, чтобы мой не остыл.

Он вышел как был, безоружный; если не считать меча, с которым никогда не расставался.

Александр поднялся и подошёл к двери, глядя ему вслед.

Между городом и лагерем осаждавших оставалось обширное свободное пространство, по которому тянулись узкие траншеи к осадным башням и возвышались укреплённые сторожевые посты. Где-то здесь и началась, наверно, ссора - между солдатами на дежурстве или при смене караула, - и ссору эту было видно отовсюду, так что враждебные группы пополнялись очень быстро. Собралось уже несколько сот человек; причём греков, стоявших поблизости, было гораздо больше чем македонцев. Над общим гвалтом отдельные голоса наверно офицеры - выкрикивали взаимные обвинения, угрожали друг другу гневом царя... Филипп прошёл несколько шагов и остановился, оглядываясь. Увидел всадника, направлявшегося в сторону толпы, окликнул, - тот спешился, подсадил его на своего коня... Теперь, поднявшись на эту живую трибуну, он решительно, рысью, двинулся вперёд и закричал, требуя тишины.

Гневным его видели редко. Стало тихо; толпа расступилась, пропуская его в середину... А когда стала смыкаться за ним, Александр заметил, что конь беспокоен.

Телохранители, прислуживавшие за столом, теперь взволнованно переговаривались, почти шепотом. Александр глянул на них - похоже, они ждали распоряжений. В соседнем доме, где обитала вся их команда, из двери гроздью торчали головы.

- К оружию! Быстро! - крикнул он.

Филипп старался совладать с конём. Голос его, до сих пор полный силы, зазвучал злобно... Конь встал на дыбы, раздался рёв ругани и проклятий, наверно кому-то передним копытом попало... Вдруг конь дико вскрикнул, поднялся столбом - и рухнул, увлекая за собой упрямо державшегося царя. Они оба исчезли в мельтешащей, орущей воронке.

Александр подбежал к крючьям на стене, схватил щит и шлем - на кирасу не было времени, - и крикнул:

- Под ним коня убили! Пошли!

Он быстро обогнал всех остальных, но назад не оглядывался. Из казарм уже бежали македонцы, толпами. Важен был ближайший момент.

Сначала он просто расталкивал толпу, и она его пропускала. Здесь пока были просто зеваки, их легко мог убрать с дороги любой решительный человек.

- Дайте пройти! Пропустите к царю!...

Он слышал вопли умиравшего коня, слабеющие, переходящие в хриплый стон... Отца слышно не было.

- Назад! Расступись!... Дайте пройти, дорогу дайте!... Мне нужен царь!...

- А-а-а, ему па-апочка нужен!

Вот и первое оскорбление. Коренастый, мощный аргивянин; квадратные плечи, квадратная борода, ухмыляется...

- Гляньте-ка, малышок-петушок наш появился-а-а-а...

На последнем слове он поперхнулся, широко распахнув глаза и рот, захлебнулся рвотой... Александр ловким рывком высвободил меч - впереди расступились.

Он увидел, что конь ещё дёргается, на боку; отец лежит рядом, нога придавлена, неподвижен... А над ним стоит аргивянин с поднятым копьём; стоит в нерешительности, ждёт, чтобы кто-нибудь поддержал. Александр пронзил его с ходу.