Божественное пламя - Мэри Рено

У них не было никаких разногласий, пока однажды не возникло дело об изнасиловании. Обвинённый солдат клялся, что женщина ничего не имела против. Антипатр был готов принять хорошо изложенные объяснения солдата, но счёл своим долгом посоветоваться с наместником, поскольку тут грозила кровная месть. Странно ему было излагать в кабинете Архелая эту не слишком пристойную историю, глядя на юное, свежее лицо. А принц тотчас ответил, что Сотий, когда трезв, кого угодно в чём угодно убедит - это вся его фаланга знает, - зато когда пьян, то свиноматку от родной сестры не отличит, ему хоть кто годится.

Через несколько дней после ухода армии на восток, все войска вокруг Пеллы были вызваны на учения. У Александра возникли кое-какие мысли о действиях лёгкой кавалерии против пехоты, атакующей с фланга. А кроме того, сказал он, нельзя позволять людям мхом обрастать.

К гарнизонной службе относились по-разному. Кто огорчался, что его оставили здесь, кто радовался, - так или иначе, все были настроены расслабиться. Но стоило подтянутому, ладному юноше на холёном вороном появиться перед строем, как они начали старательно выравнивать ряды и прятать у кого что не в порядке. Удалось не всем - нескольких с позором отправили назад в казармы... Остальным в тот день пришлось нелегко. Ветераны, поначалу ворчавшие больше всех остальных, потом потешались над новичками и говорили, что малец конечно здорово их измучил - но дело своё знает.

- Ну что ж, смотрелись совсем не плохо, верно? - спросил Александр Гефестиона. - Но самое главное - они теперь знают, кто здесь командует.

Однако, солдаты были не первыми, кому пришлось это узнать.

- Дорогой мой, - сказала Олимпия. - Пока отец не вернулся, ты должен сделать для меня одну мелочь. Ты же знаешь, как он унижает меня во всём... Диний так много для меня сделал: о друзьях моих заботился, о недругах предупреждал... А твой отец задержал продвижение его сына, просто мне на зло. Дин хотел бы, чтобы он получил эскадрон. Он очень полезный человек.

Александр слушал рассеянно; мысли его были в горах, на будущих учениях.

- Вот как? - спросил. - Где он служит?

- Служит?... Я говорю о Дине, милый! Это он полезный человек.

- Да нет же! Как зовут его сына? Он у кого в эскадроне?

Олимпия посмотрела с укоризной, но заглянула в свои записи и ответила.

- А-а, Хиракс!... И он хочет, чтобы Хиракс получил эскадрон?

- Для такого достойного человека как Дин просто оскорбление, что сын его - никто. Он так переживает, знаешь ли... Он думает...

- Он думает, что сейчас момент подходящий. Вероятно, Хиракс его попросил.

- А почему бы и нет, раз отец твой так против него настроен?! Из-за меня!

- Нет, мама. Из-за меня.

Она резко повернулась к нему. В глазах её было такое выражение, будто перед нею опасный враг.

- Я был с ним в бою. И рассказал отцу, как он себя вёл, - именно потому он здесь, а не во Фракии. Он упрям... На тех, кто находчивее его, он обижается... А если что не так - старается свалить вину на других. Отец перевёл его в гарнизонную службу, но оставил в войсках. Я бы просто выгнал, сразу.

- С каких это пор у тебя отец-то-отец-сё? Он дал тебе Печать поносить так я больше ничего для тебя не значу?!... Ты теперь не за меня больше?! За него?!

- Нет, мам. Я за людей. Если они от врагов гибнут - тут ничего не поделаешь. Но заставлять их умирать из-за дурости этого Хиракса!... Если я дам ему эскадрон, мне никогда больше никто не поверит.

Да, он уже мужчина! Когда-то давным-давно, в пещере на Самофраке, при свете факелов она увидела мужские глаза; ей было всего пятнадцать, она ещё не знала, что такое мужчина... И вот опять они, мужские глаза. Как она их любит! Как ненавидит!... Она заговорила:

- Если б ты знал, до чего нелеп... до чего смешон... Ты что вообразил? Думаешь, эта игрушка у тебя на пальце много значит? Ты же просто ученик при Антипатре; Филипп оставил тебя здесь, чтобы ты смотрел, как он правит... Ну что ты знаешь о людях? Что?!

Она настроилась на скандал, на слезы, на то что помириться будет трудно... Но он вдруг весело улыбнулся:

- Ну и прекрасно, мам. Мальчики должны оставлять серьёзные дела взрослым дядям, верно? И не вмешиваться...

Она ещё смотрела на него изумлённо, не зная что сказать, а он быстро подошёл и обхватил рукой за талию.

- Дорогая моя! Ты же знаешь, что я тебя люблю, правда? Так позволь мне управляться самому и не лезь во все эти дела. Не надо, я прекрасно во всём разберусь.

Она напряглась, окаменела... Стала говорить, что он злой-противный-жестокий-скверный мальчишка, что она теперь не знает, как ей посмотреть в глаза Дину... Но тело под его рукой расслабилось; и он знал она рада ощутить силу и твёрдость этой руки.

Чтобы не отлучаться из Пеллы, Александр даже на охоту ездить перестал. В его отсутствие Антипатр чувствовал бы себя вправе принимать решения без него. Но какое-то движение было необходимо, хотелось найти замену охотничьим вылазкам. Однажды, проходя по конюшне, Александр обнаружил старую колесницу для гонок с прыгуном. Несколько лет назад он собирался освоить этот трюк, но началась школа в Мьезе, не успел. Колесница двуконная, лёгкая, из крепчайшего дерева - орех и груша, - и бронзовые ухваты почти на нужной высоте: в этих состязаниях рослым делать нечего... Александр запряг в нее двух венетских лошадок, вызвал царского колесничего и начал учиться спрыгивать на ходу, бежать рядом с колесницей и снова вскакивать наверх.

Мало того, что это прекрасное упражнение; оно - как у Гомера!... Ведь прыгун - прямой наследник древних героев: тех, кто мчался в бой на колеснице, чтобы сражаться пешим. Теперь всё свободное время Александр тратил на освоение этого древнего искусства, и весьма в нём преуспел. Обыскали все старые сараи, нашли ещё несколько таких же колесниц, появилась возможность состязаться с друзьями... Это было здорово; но официальных заездов он не устраивал. Разлюбил он соревнования; с тех пор как заметил, что кое-кто пропускает его вперёд.

В депешах с Пропонтиды сообщалось, что Перинф на самом деле оказался крепким орешком, как Филипп и предполагал. Город стоит на мысу, с моря не ухватишь, а по суше отгорожен мощной стеной. Перинфяне, процветая на своих скалах и умножаясь числом, издавна строили город ввысь. Теперь четырёх-пятиэтажные дома поднимаются уступами, словно скамьи амфитеатра, и господствуют над крепостной стеной; а в домах этих засели пращники и лучники. Филипп, чтобы дать прикрытие своим людям, построил осадные башни в шестьдесят локтей высоты и соорудил площадку под баллисты. Его сапёры разрушили часть стены, - но сразу за ней наткнулись на новую: это первый ряд жилых домов забили камнем, мусором и грунтом. Вдобавок, как он и ожидал, неприятеля бесперебойно снабжают. Македония никогда не была серьёзной морской державой; и теперь быстрые византийские триеры, с кормчими, хорошо знающими местные воды, забрасывают в город отборные войска и расчищают дорогу транспортным судам Великого Царя. А тот честно выполняет свои договорные обязательства.

Филипп, диктовавший эти письма, умел всё изложить чётко и живо. Прочитав такое, Александр начинал расхаживать взад-вперёд, представляя себе, что он теряет, какая кампания проходит без него!... Даже Печать утешала слабо.

Однажды утром, на колесничной дорожке, он увидел, что ему машет Гарпал. Не иначе - дворцовый посыльный передал своё поручение одному из тех, кто может остановить его, не нарушая приличий; наверно, что-нибудь срочное... Он спрыгнул с колесницы, пробежал несколько шагов, гася инерцию, и подошёл. Весь в пыли, ноги до колена словно в котурны обуты... Бирюзой сияют глаза сквозь маску грязи, исчерченную струйками пота... Друзья держались поодаль; не из почтения, а чтобы не измазаться об него.

- Странно, - пробормотал Гарпал. - Вы заметили?... От него никогда не пахнет; другой бы на его месте сейчас бы вонял, как козёл...

- Спроси Аристотеля, - ответил кто-то. - Наверно в нём всё сгорает.

Посыльный доложил, что курьер с северо-восточной границы ждёт, когда принц освободится.

Он послал слугу за чистым хитоном, бегом... А сам разделся, отмылся под фонтаном во дворе конюшни - и появился в приёмной, когда Антипатр заканчивал свои расспросы. Свиток был ещё запечатан, но гонцу было что рассказать: он едва выбрался живым с нагорья за Стримоном, где граница Македонии и Фракии плутает в мешанине спорных ущелий, вершин, перевалов и пастбищ.

Антипатр захлопал глазами от изумления - Александр появился с быстротой невероятной, - а у курьера глаза слипались: видно было, что едва на ногах стоит.

- Как зовут тебя? - спросил Александр. - Сядь-ка, ты наверно устал до смерти.

Хлопнув в ладоши, вызвал слугу; распорядился принести гонцу вина... Пока несли вино, прочитал депешу Антипатру... А когда гонец напился спросил, что он знает ещё.

Меды - горное племя. Племя настолько древнее, что и ахейцы, и дорийцы, и македонцы, и кельты, - все проходили мимо них по пути на юг в поисках лучшей доли. Но у них никто не задержался: слишком скверные были места. Жили они высоко; суровый фракийский климат переносили стойко, как дикие горные козы; хранили свои древние обычаи с тех времён, когда ещё и бронзы не было... А если их боги-кормильцы гневались - даже несмотря на человеческие жертвы - спускались с гор грабить оседлые народы. Филипп давно уже их покорил и взял с них клятву вассальной верности, - но со временем та клятва ушла у них в область преданий, её успели забыть. Теперь племя разрослось, мальчикам надо окровавить копья, чтобы мужчинами стать, - они ринулись на юг, словно весенний паводок по руслу речному. Деревни грабят и жгут, македонских поселенцев и верных фракийцев рубят живьём на куски, головы их забирают в качестве трофеев, а женщин уводят с собой.