Божественное пламя - Мэри Рено

- А-а-а, ему па-апочка нужен!

Вот и первое оскорбление. Коренастый, мощный аргивянин; квадратные плечи, квадратная борода, ухмыляется...

- Гляньте-ка, малышок-петушок наш появился-а-а-а...

На последнем слове он поперхнулся, широко распахнув глаза и рот, захлебнулся рвотой... Александр ловким рывком высвободил меч - впереди расступились.

Он увидел, что конь ещё дёргается, на боку; отец лежит рядом, нога придавлена, неподвижен... А над ним стоит аргивянин с поднятым копьём; стоит в нерешительности, ждёт, чтобы кто-нибудь поддержал. Александр пронзил его с ходу.

Толпа колыхалась, бурлила; македонцы уже окружили её со всех сторон. Александр встал над отцом и крикнул, чтобы свои знали, где он:

- Царь здесь!

Аргивяне вокруг подзуживали друг друга ударить, - но никто не решался. А для любого, стоявшего позади, он был просто подарком.

- Это царь! Кто попытается его тронуть - убью на месте!...

Кое-кто испугался. Александр заметил одного, на кого остальные смотрели как на вожака - и уже не спускал с него глаз. Тот выпятил челюсть, промямлил что-то, но веки у него дрожали.

- Назад! Все назад!... Вы что, с ума посходили? Думаете, убьёте его или меня - вы живыми отсюда уйдёте?!

Кто-то ответил, что выбирались из мест и похуже, - но с места ни один не двинулся.

- Наши люди повсюду вокруг, а гавань в руках неприятеля! Вам жить надоело, что ли?...

Какое-то предупреждение - дар Геракла - заставило его обернуться. Он едва заметил лицо человека поднявшего копьё, -только открытое горло. Меч пробил гортань; тот отшатнулся назад, зажимая окровавленной рукой свистящую рану... Александр резко повернулся назад, чтобы не подставлять спину надолго... Но, вместо враждебных лиц, увидел затылки царской стражи. Сомкнув щиты, они оттесняли аргивян. Словно пловец против волны, пробился Гефестион; встал рядом, прикрыв щитом его спину... Всё было кончено. А времени прошло столько, что едва хватило бы доесть уже начатую рыбу.

Он огляделся. Ни единой царапины на нём не было, каждый раз успевал ударить первым. Гефестион заговорил с ним; он ответил улыбаясь... Он был светел и спокоен. Только что он познал таинство: убивая свой страх, становишься свободен, как боги!...

Рядом раздались громкие голоса, привыкшие повелевать, - толпа расступилась, пропуская тех, кому привыкла подчиняться. Это аргивский генерал и помощник Пармения орали каждый на своих солдат. Прежние участники тотчас превратились в зрителей, и в центре никого не осталось, кроме мёртвых и раненых. Всех, кто был рядом с царём, арестовали и увели; мёртвого коня оттащили в сторону... Мятеж выдохся. Когда снова поднялся шум - это уже были крики тех, кто стоял поодаль и не видел что произошло: кто-то спрашивал, а кто-то объяснял.

- Александр!... Где наш малый?... Неужто эти сукины сыны его убили?!

- Царь! Они царя убили, - отозвался чей-то низкий бас. И снова раздался высокий, тонкий голос, словно в ответ ему: - Александр!...

А он стоял островком спокойствия в этом море шума, глядя мимо, в слепящее синее небо.

Потом возле его колен послышались другие голоса:

- Государь! Государь, как ты?

Они говорят "государь"?... Он замигал, словно выкарабкиваясь из сна, и опустился на колени рядом с остальными. Тронул неподвижное тело:

- Отец!

Что царь дышит, он ощутил сразу же.

Голова у Филиппа была в крови. Меч вытащен до половины. Наверно, схватился за него - и как раз тут его ударили, скорее всего рукояткой: у кого-то духу не хватило пустить в ход клинок. Глаза были закрыты, а когда его начали поднимать - тело безжизненно обвисло. Александр, вспомнив один из уроков Аристотеля, приподнял веко здорового глаза... Глаз тотчас закрылся, рывком.

- Дайте щит! - распорядился он. - Накатывайте, осторожно. Я голову придержу.

Аргивян уже увели; теперь вокруг были только македонцы, и все спрашивали, жив ли царь.

- Он контужен, - сказал Александр. - Других ран не видно, скоро ему станет получше. Ноский! Пусть глашатай это объявит... Сиппант! Прикажешь баллистам дать несколько залпов. Глянь-ка, как они там на стене развеселились, надо из них это веселье выбить... Леоннат! Я буду с отцом, пока он не придёт в себя. Всё докладывать мне.

Царя уложили на кровать. Александр уместил на подушку его голову, стал вытягивать запачканную кровью руку, - Филипп застонал и открыл глаза.

Старшие офицеры, - те, кто считал себя в праве толпиться возле царя, заверили его, что всё в порядке, люди под контролем. Александр, стоявший у изголовья, приказал одному из телохранителей принести воды и губку.

- Это твой сын, царь, - сказал кто-то. - Сын тебя спас.

Филипп повернул голову. Слабо сказал:

- Вот как? Молодец, малыш.

- Отец, ты видел, кто из них ударил тебя?

- Нет. - Голос Филиппа стал потвёрже. - Он напал сзади.

- Надеюсь, я его убил. Одного кого-то убил там.

Он неотрывно смотрел отцу в лицо. Филипп слабо прикрыл глаза и вздохнул.

- Молодец, малыш. А я ничего не помню. Ничего. Пока не очнулся здесь.

Подошёл телохранитель с тазом воды, подал Александру... Александр взял губку, старательно отмыл свою руку от крови и отвернулся. Тот замешкался в растерянности, потом обошёл кровать и той же губкой стал оттирать голову царю. Он думал поначалу, что вода принцу нужна как раз для этого.

К вечеру Филипп был ещё слаб - голова кружилась, если двигаться пытался, - но распоряжаться уже мог. Аргивян отправили под Кипселу, на смену тамошним войскам.

Александра, где бы он ни появился, встречали восторженно. Все старались прикоснуться к нему: кто "на счастье", кто чтобы его доблесть на них перешла, а кто просто ради удовольствия. Осаждённые, понадеявшись на дневную заваруху, в сумерках устроили вылазку и попытались захватить осадную башню; Александр повёл отряд и отбил их... Врач сказал, что царь поправляется; возле него постоянно дежурил один из телохранителей... До постели Александр добрался заполночь, Хоть столовался он вместе с отцом, но жил теперь отдельно: он уже был генералом.

У двери послышался знакомый шорох - он откинул одеяло и подвинулся. Когда назначалось это свидание, Гефестион уже знал, что Александр хочет просто поговорить. В этом он ещё ни разу не ошибся.

Потихоньку, шепча в подушку, они обговорили сегодняшний бой... Потом замолчали оба. В тишине слышны были шумы лагеря, и доносился издали - со стен Перинфа - звон колокольчика, что передавала друг другу ночная стража. Так слышно, что часовые не спят, и можно не обходить посты.

- Ты о чём? - спросил Гефестион.

Александр поднял голову. Даже в едва заметном свете от окна видно было, как горят глаза у него.

- Он говорит, что ничего не помнит. Но когда мы его поднимали, он уже в сознании был.

- А может он и правда забыл? - предположил Гефестион, которому уже попало однажды фракийским камнем со стены.

- Нет. Он притворялся мёртвым.

- На самом деле?... Ну что ж, всё равно винить его не стоит. Тут даже сидеть не можешь, перед глазами всё крутится, знаешь?... Он, наверно, надеялся, что они испугаются чего натворили - и разбегутся...

- Я открыл ему глаз - и знаю, что он меня видел. Но никак этого не показал; хотя уже знал, что всё кончено.

- А может он снова отрубился?

- Я всё время смотрел за ним, он был в сознании. Но признаваться в этом не хочет.

- Ну что ж, ведь он царь... - Гефестион испытывал тайную симпатию к Филиппу: тот всегда обращался с ним очень тактично, и у них был общий враг. Теперь он защищал царя: - Ведь люди могли бы понять неправильно. Ты же знаешь, как всё всегда переиначивают, верно?...

- Но мне-то он мог сказать! - Темнота была почти полная, но видно было, что Александр неотрывно смотрит ему в глаза. - Он никогда не признается, что лежал там - и знал, что обязан мне жизнью... Тогда не хотел этого признать, а теперь не хочет помнить.

Кто знает? - подумал Гефестион. И кто когда узнает? Но он - он знает, и этого теперь уже не изменить, никогда. Гефестион тронул обнажённое плечо, похожее в густых сумерках на потемневшую бронзу.

- Ну а о гордости его ты подумал? Ты же должен понимать, что это такое.

- Конечно, понимаю. Но я бы на его месте сказал.

- А чего ради? - Рука его соскользнула с бронзового плеча в спутанные волосы; Александр прижался головой к ладони, словно сильный зверь, которому нравится что его гладят. Гефестион вспомнил его ребячливость в самом начале; иногда кажется, что это было только вчера, иногда - полжизни назад тому... Зачем? Ведь вы и так оба знаете. И ты знаешь, и он... И этого ничто уже не изменит...

Он ощутил, как Александр медленно, глубоко вздохнул.

- Да, не изменит. Ты прав, ты всегда всё понимаешь. Он дал мне жизнь, во всяком случае так он говорит... Так оно или нет - но долг ему я вернул.

- Конечно, теперь вы квиты.

Александр остановившимся взглядом смотрел вверх, в черноту под стропилами.

- Никто на может поквитаться с богами; можно только стараться узнать, что они дали тебе... Но славно, когда нет долгов перед людьми.