Тайны семейного альбома - Клаудиа Кроуфорд

Все эти процедуры тянулись бесконечно медленно. Но в итоге его имя было вычеркнуто из списка военных преступников. Более того, он оказался в числе потерпевших – свидетелем чему была журналистка Ханна Лоуренс.

Шесть недель назад он наконец получил необходимый гражданский статус, который давал ему право жениться на гражданке Америки и не подвергнуться при этом высылке.

Она смотрела на его обнаженное тело и думала о той бешеной страсти, с которой они сегодня рано утром предавались любви, и связала ее с тем чувством одиночества, которое преследовало его все эти годы, пока он находился пусть и не под самым строгим, но все же арестом. В течение всего этого времени каждая их встреча могла быть последней, и это придавало еще большую остроту их отношениям.

Выходя замуж, она считала, что если они будут каждый день спать вместе – то ощущения притупятся. Но она ошиблась. С удивлением она обнаружила, что не в состоянии насытиться им. И чем больше она старалась насытиться, тем сильнее становился ее голод. Несмотря на самые разнообразные и мощные приливы оргазма, ей хотелось продолжать еще и еще.

Уж не относится ли она, случайно, к разряду нимфоманок, о которых рассказывалось столько разных историй? Или же это связано с теми зелеными таблетками, которые дает ей Виктор, чтобы усилить ее сексуальные потребности? Что бы там ни было, но она чувствовала себя как необузданная кобылица. Она пыталась объяснить происходящее тем, что это их медовый месяц.

Единственное, что ей все-таки надо сделать – это купить дешевые ночные рубашки. Так получилось, что Виктор, готовясь к любовной игре, разделся донага, но попросил ее, чтобы она оставила ночную рубашку.

– Ты не должна отдаваться мне, Ханна. Ты должна заставить меня взять тебя.

Среди ее свадебных подарков было три шелковых ночных рубашки, вышитых розочками, которые ей подарила Кэтлин. Виктор разорвал их с аккуратностью хирурга. Звук рвущейся ткани вызвал в ней прилив какого-то нового небывалого чувства.

– Ты моя дикарка! – восхитился он. – Кто бы мог подумать, что ты способна на такое, видя тебя в первый раз? Это наша тайна, моя дорогая.

Она принесла свою пишущую машинку «Оливетти» на кухню, откуда звуки не проникали в спальную комнату. На какую-то секунду она почувствовала, как в ней вспыхнуло желание вернуться в комнату, скользнуть под шелковую простыню – других Виктор не любил – прижаться к нему и пробудить медленными и чувственными ласками, которым он научил ее. Но нет. Не сегодня. Ему надо было в первый раз пойти на работу в Комитет, который был организован для помощи беженцам. Ему следовало хорошо выспаться.

Именно этот Комитет сделал все для того, чтобы освободить Виктора и снять с него обвинения. Теперь он повсюду должен был ездить с выступлениями и речами.

Руководитель Комитета доверительно признался Ханне, что американцы устали от вида жертв нацизма. Виктор представляет новый тип потерпевшего – сильный, мужественный, обаятельный, культурный.

Существует масса других организаций, которые занимаются устройством переселенцев. Но наш интерес – культурологический. Библиотеки, школы, музеи. Археология. Все должно быть посвящено тому, чтобы вырастить таких личностей, которые хорошо выглядят на фотографиях и говорят на нескольких иностранных языках.

Весьма многообещающе, но это мало занимало Ханну. Более всего ее радовало то, что Виктор наконец-то стал свободным человеком и у него теперь есть работа. Она полна счастья и того удовлетворения жизнью, какое можно увидеть далеко не у всякой замужней женщины. И если все пойдет, то в начале следующего года она должна родить первенца.

Ханне так много надо было рассказать Кэтлин, что она просто никак не могла начать.

«Драгоценнейшая моя Кэтлин!

Ты не видела дом, в котором мы поселились, но я уверена, он тебе понравится. Ты остановишься у нас, как только сможешь выбраться, – вместе со своим мужем, разумеется. Маркус всегда говорил, что у меня прекрасное деловое чутье. Так вот, оно мне подсказывает, что надо купить здание, по которой можно будет устраивать концерты. Помнишь ту улицу, где мы с тобой шли после твоего первого приезда из Форта, где дом стоит фасадом к дороге?

Я собираюсь купить его, и мне удалось договориться о том, что я заплачу не сразу, а в три приема. Все это я делаю пока втайне от других. Ни мама, никто другой не имеют представления о моих делах. Даже с Маркусом я не могу посоветоваться, потому что он, конечно, тут же помчится рассказывать все Рейчел.

В конце концов им пришлось смириться с моим решением выйти замуж. Конечно, мне она в этом не призналась. Но сказала Виктору. Жаль, что тебя не было на свадьбе. Мне трудно описать, что она вытворяла, только бы снова завладеть всеобщим вниманием.

Мы не могли не позвать ее: послали пригласительные открытки. И уже отчаялись дождаться ее. Судья уже совсем завял. Виктор, казалось, готов был удрать куда угодно. Но я сказала своему мужу – чувствуешь? – мужу?! – что ему надо смириться с ее привычками. Она придет сияющая, благоухающая и уверенная в своей непогрешимости. И будет с удивлением думать, как это мне удалось подцепить такого человека, как Виктор.

Она кокетничала с ним напропалую, Кэтлин. И это было даже заметно со стороны. Она заявила, что я не буду возражать, если она и Виктор поужинают наедине. Маркус готов был убить Виктора. И меня. Ну что ж, ведь в конце концов ему удалось уговорить ее выйти за него замуж. А знаешь чем, все это закончилось? Убийственно. Улучив момент, Рейчел заявила, что не может пригласить на свою свадьбу ни меня, ни Виктора. И никаких объяснений. Она сказала, что надеется на мое понимание.

А ты понимаешь? Единственный человек, который понимал, что и почему она делает, – это Сэм. Да и то, наверное, не всегда. Я думаю о нем каждый день, Кэтлин. И мне все еще по-прежнему очень хочется, чтобы мать поговорила со мной о нем. Но это глухой номер. Может быть, со временем мне удастся рассказать ей и о страховом полисе, но пока, чем меньше я имею с ней дела – тем лучше для нас обеих.

И кстати, кажется, я могу признаться тебе, что жду пополнения семейства. Мой срок вот уже неделю как прошел, и груди начали набухать. Я дам тебе знать, если мои подозрения оправдаются. Разумеется, я ни словом не обмолвилась об этом матери. Послушай, а что, если она решила не приглашать меня на свадьбу только чтобы не подчеркивать свой возраст? С нее станется. Представляю, как она будет недовольна, когда станет бабушкой.

Ну вот, на сегодня, кажется, все. Нет, еще одна вещь. Ты знаешь, что я все время вела записки. Пыталась писать серьезные статьи. Но пока ничто не заинтересовало ни «Таймс», ни «Трибьюн». Зато «Глэймор» взял мою статью. Пока что я никому не говорю об этом, даже Виктору. Хочу, чтобы статья сначала вышла. Я так рада. Как только выйдет этот номер, куплю несколько штук и разложу по всему дому. Ах, Кэтлин! Как мне хочется, чтобы ты была здесь, поближе ко мне. Письма – дело хорошее, но что может заменить наши бдения за кухонным столом? Помнишь их? Какое это было чудесное время.