Злые боги Нью-Йорка - Линдси Фэй

– Она самая, – ответил Том Кокс, его лицо раскраснелось от желания задать Кегле хорошую трепку.

– Тогда хватит дурить. Мисс Андерхилл в беде.

Все замерли.

– Спасибо. Вы все клевые мертвые кролики. Оставайтесь здесь на ночь и не вылезайте на улицу, – распорядился я, выпуская Кеглю, и повернулся к выходу.

Она не имела понятия, в чьем экипаже ездит, я был уверен. В таких случаях ты просто знаешь. Знаешь, что Мерси нужна твоя помощь. Я выбрался на ближайший угол, свистнул проезжавшему экипажу и сказал вознице ехать на Пайн-стрит.

Глава 21

Сколько людей в Соединенных Штатах знают, что для папы Крестовые походы по-прежнему существуют и он раз в два года издает буллу, призывая солдат присоединиться к ним?

Темнота уже собирала над Нью-Йорком свои толстые юбки, когда я подъехал к углу Уильям и Пайн. К этому времени дышать мне стало легче, слава богу, но, хотя я мог дышать, теперь я ни черта не видел. Уличные фонари здесь оставляли умирать, как только трескалось стекло. Я вылез и расплатился с возницей. Мир казался приглушенным. Даже экипаж, отъезжая, двигался слишком тихо.

Все пошло бы совсем иначе, если бы Мерси Андерхилл не появилась через секунду из собственных дверей, из маленького кирпичного домика под деревьями, рядом с церковью на Пайн-стрит. Все пошло бы совсем иначе, если бы она заметила меня, стоящего под потухшим фонарем. Человека без единого лучика света. Но я ее видел, а она меня – нет, и у меня в голове что-то щелкнуло, сложилось. Не вывод, правда, что только подтверждает, какой я тупица. Нет, только вопрос.

«Куда она собралась?»

И я последовал за ней.

Она быстро прошла несколько кварталов на запад по Пайн, ее волосы прикрывал капюшон бледно-серой летней накидки. Когда нужно, я могу двигаться тихо, и она меня не слышала. Я шел достаточно близко, чтобы защитить ее, если она повстречается с врагом. И достаточно далеко, чтобы остаться сзади, если встретит друга.

На Бродвее Мерси махнула экипажу. Я сделал то же и сказал вознице спокойно – луна как раз прорвала пелену облаков – ехать за тем экипажем. К тому времени я мог и без газетчиков сказать, что последнее злодеяние попало в дневные газеты. Это было видно по узорам потока пешеходов. На каждого местного жителя, который прогуливался вдоль витрин, чистый, выбритый и застегнутый на все пуговицы, приходилось двое с поджатыми губами и лицами вроде холста, растянутого для сушки. Денди, франты и биржевые маклеры, вроде тех, которых я привык слушать, отвлекались от своих тряпок и денег. Мне не требовалось читать по губам, чтобы знать, какие слова они произносят.

«Ирландцы».

«Католики».

«Насилие».

«Дикость».

«Неприятности».

«Опасность».

Когда Мерси сошла с экипажа на Грин-стрит, неподалеку от публичного дома Шелковой Марш, я уже был убежден, что она направляется именно туда, поэтому отпустил своего возницу за полквартала. Они знакомы друг с другом, у нее есть сотни причин зайти туда. Но она остановилась под полосатым навесом чайной и стала ждать. Капюшон надвинут, взгляд мечется по углу улицы.

Минуты через две к ней подошел мужчина. Незнакомый. Привлекательный, на жилете вышивки больше, чем у Вала, а иссиня-черный сюртук плотно облегает грудь. Я сразу его невзлюбил. На изгибах его бобровой шляпы мерцал лунный свет. Я не слышал слов Мерси, когда они оказались рядом, но я видел в призрачном сиянии ее лицо, и этого было достаточно.

«Я ужасно напугана, – сказала она. – Больно так бояться. Пойдемте скорее, или я передумаю».

Он стоял ко мне спиной, и я не мог разглядеть ответ. Они пошли по омытой луной улице, и между ними было не больше десяти дюймов. Я двинулся следом. Они зашли в дом Шелковой Марш, позвонив в колокольчик. Все окна вспыхнули огнями. Я видел кусочек зеркал, свеч и ковров, которые искушали мужчин внутри, сияние паркета и хрусталя. Минут десять я просто ждал. Если я пойду за Мерси в бордель Шелковой Марш, я сделаю именно это, и ничто иное: пойду за Мерси. Тут двух мнений быть не может. В конце концов я просто заставил себя двигаться. Мерси, выезжающая в ночь – необычно, но при желании вполне объяснимо. Скарлатина у птенчика, сброшенный с лошади бедняк, лишняя пара рук для акушерки. Мерси, которая встречается со странным парнем, а несколько часов назад вылезала из экипажа человека в черном капюшоне – мне просто совести не хватало не выяснить, что же это значит. Во всяком случае, так я себе сказал.

Когда я наконец перешел улицу, я не потрудился постучать. Входная дверь была не заперта, и я вошел. Пустая прихожая сверкала насыщенным цветом. Я пошел дальше, мимо картин и папоротников, и вторгся в салон.

Примерно девять меня, отраженных в высоких венецианских зеркалах, и все выглядят так, будто я едва пережил стычку в Коу Бэй. И столько же Шелковой Марш, которая сидела в кресле аметистового бархата и штопала чулок. Она взглянула на меня и вздрогнула, на мгновение показавшись очень юной и нежной; над модным черным атласом сияло сладостное лицо. Шелковая Марш не зря одевалась в такие платья, они не шли ей и превращали в девочку, которая примерила бальное платье старшей сестры. Черный атлас, как это ни странно звучит, заставлял вас думать, что она не опасна.

– Мистер Тимоти Уайлд, – сказала она. – Да вы еле на ногах стоите. Могу я предложить вам выпить?

Я отказался, но она не обратила внимания. Оставила чулок и иголку на кресле, подошла к буфету у пианино и налила два стакана виски. Пригубила свой и протянула второй мне.

Осознав, что спиртное мне не помешает, я осушил стакан и вернул его.

– Благодарю вас. Где Мерси Андерхилл?

– Не уверена, что вас это касается, мистер Уайлд, – сладко протянула она. – На самом деле, уверена, что нет.

– Я знаю, она здесь, и мне нужно поговорить с ней. Скажите, куда она пошла.

– Мне не хочется вам говорить. Это неприятная тема. Пожалуйста, не заставляйте меня, мистер Уайлд, вы в этом не сильны. Вы станете думать обо мне еще хуже, чем прежде.

– Можете об этом не беспокоиться.

– Я не люблю предавать секреты, мистер Уайлд, я женщина слова. Но если вы настаиваете, она вон там, за дверью рядом с китайской вазой. Я знаю, вам никогда не нравилось мое общество, но не пытайтесь прямо сейчас заговорить с ней. Пожалуйста, не надо, ради милосердия.

Думаю, я пролетел коридор секунд за пять. Китайская ваза отдыхала на пьедестале, над ней, рисуя янтарный круг, висела затененная лампа.

Я толкнул дверь и вошел.

В темной маленькой комнатке виднелись скорее тени, чем формы. Возглас удивления, а потом быстрое, лихорадочное копошение. На кровати – две фигуры, одна обнажена до пояса, искаженное лицо и растерянный взгляд. И голый мужчина, на ней, но наполовину укрыт покрывалом, оборачивается ко мне. Его рука обнимает бледный изгиб груди Мерси, а мизинец прослеживает линию ее ребер.

– Комната занята, – манерно протянул он. – Будьте так…

Он заткнулся, когда я сдернул его с девушки.

– Как бы ты ее ни обидел, я отплачу тебе втройне, – поклялся я, оставляя синяки на его предплечье и едва не вырывая волосы.

– Он не обижает меня, дурак, – ахнула Мерси; она уселась на кровати, потянув покрывало на себя. – Что, похоже, будто он меня обидел?

Я выпустил денди, и он отшатнулся.

– Мистер Уайлд, – начала Мерси, она закрыла глаза и часто дышала носом. – Вы должны…

– О, черт! Ну вот, уже все, – выдохнул незнакомец, мечась по комнате за своей одеждой. – Что вы обо мне думаете? Я чувствительный человек, я, наверное, не смогу… после… и вы его знаете?

Мерси открыла рот, но не издала ни звука. Она вцепилась в покрывало и безостановочно мяла его. Я натолкнулся спиной на стену и осел на пол. Глядя, как маклер – нет, скорее экспорт-импорт, произношение нью-йоркское, но обувь, часы и жилет не местные – пытается собрать остатки своего достоинства.

– Ну, знаете ли вы его или нет, мне жаль, что я так плохо услужил вам и предложенная сделка… я не… о, запуталась. Всего наилучшего, Мерси. Ну, вы так или иначе добудете деньги. А что касается меня, возможно, в другой раз.

С этими словами он выскочил за дверь и захлопнул ее за собой. Я встал и повернулся к окну, чтобы не смотреть на Мерси.

– Не знаю, осознаете ли вы, что вы натворили, – послышался сзади ее голос, – но пожалуйста, ради всего святого скажите, зачем вы это сделали?

– Он собирался заплатить вам, – прошептал я. – И заплатил Шелковой Марш за комнату.

Зашелестела ткань, Мерси выбиралась из простыней.

– Сколько? – попытался я. – Скажите мне. Пожалуйста. Сколько это уже длится?

Со стороны кровати послышался мрачный смешок. Потом он захлебнулся, будто она тонула, и я вздрогнул.