Злые боги Нью-Йорка - Линдси Фэй

Есть другой человек, которого нужно убить.

– Возможно, вы правы, – пробормотал я. – Да, думаю, вы правы. По крайней мере, теперь я знаю о Валентайне. Вам определенно не следовало мне этого говорить. Если бы я знал, то предупредил бы вас раньше, – добавил я, выходя за дверь. – Никто не обязан мне что-то рассказывать. Я сожалею о вашей книге, от всего сердца.

– Не уходите так, пожалуйста… Тимоти!

Я вышел, а Мерси, прикрывшая волосы бледным капюшоном, осталась стоять с протянутой ко мне рукой. Я собирался размолотить в пыль своего брата и не хотел терять ни минуты.

Когда я проходил через салон, меня остановила виновато-озабоченная Шелковая Марш.

– Мистер Уайлд, с вами все в порядке? Видите ли, я боялась, что вы не совсем точно… понимаете суть наших взаимоотношений с мисс Андерхилл.

– Вы сказали именно то, что должно было прямиком отправить меня в ту дверь, – сквозь зубы напомнил я.

– Но это не так. Я сказала: «Пожалуйста, не надо».

«Пожалуйста, не надо, ради Мерси».

Она не упрашивала меня, а произнесла ее имя. И это печальное и позорное открытие – полностью моя вина.

– Но, возможно, вы меня неправильно поняли?

Сейчас Шелковая Марш улыбалась. Точно такую улыбку я видел однажды, когда намного более уродливая женщина рассказывала в кофейне своей подруге, что у ее кузины развивается неизлечимый рак.

– Такой род распутства несколько лицемерен, – весело заметила она. – Думаю, вы ее любите? Да, очевидно, хотя не понимаю, за что. Вы не представляете, как она всякий раз смотрела на меня, когда ухаживала за детьми, которых я кормлю и одеваю, в моем собственном доме. Я никому не желаю несчастья, мистер Уайлд, но может, теперь эта потаскушка станет относиться к нам с большей симпатией. Теперь, когда она знает, что мы чувствуем, открыв свои ноги.

Я видел и такой взгляд, но не у человека. Взгляд рыжего пса, который взбесился, за секунду до того, как преисполненный гражданского долга пожарный инспектор врезал ему по башке.

– Я скажу вам пару слов о милосердии, – произнес я, идя к двери. – Я не стану арестовывать вас за то, что вы послали двух недоумков успокоить меня. Это было бы нелепо. Но это последний обрывок милосердия, который вы когда-либо от меня получите. А вам оно понадобится, помяните мои слова.

Когда я вышел на улицу, меня охватило болезненное, тошнотворное чувство. Я наклонился, оперся руками о колени и дышал, будто меня еле вытащили из глубокой реки. Я никогда не умел справляться с ощущением потери. Упав так низко, я не знал, что с собой делать, стереть ли свою жалкую жизнь квартой виски или лупить стену, пока не сломаю себе руку. Я испытал оба способа – они отвлекали хорошо, но ненадолго.

Зато я отлично справляюсь со злостью. По части ярости я чертов профессионал.

Я не мог причинить боль Мерси, а она не выдала имя человека в черном капюшоне. Я дал Птичке обещание, которое прямо сейчас исключало для меня прогулку в беспамятный Гудзон. А значит, у меня оставалась всего одна хорошая идея – убить брата.

Глава 22

Последний день выборов; общественный порядок нарушают жуткие столкновения ирландцев и американцев. Мэр прибыл с сильным отрядом стражников, но их атаковали, превзошли числом, и многие стражники оказались серьезно ранены.

Бордель Шелковой Марш в пяти минутах ходьбы от полицейского участка Вала, а сейчас – девять вечера. Мой брат должен быть в своем кабинете. А если нет, значит, в «Крови свободы». Я прошел полпути до участка, когда понял: городу угрожает нечто намного худшее, чем мой злобный настрой. Наши жалкие попытки сохранить тайну окончательно сошли на «нет». Дневной выпуск «Геральд» погубил нас.

Люди вдоль Грин и Принс-стрит задергивали занавески, кое-кто даже закрывал окна, невзирая на удушающую жару, и их стекла лихорадочно потели. Через каждые пару-тройку каменных или кирпичных домов я замечал нервные пальцы, вцепившиеся в край занавески, чтобы можно было пялиться на улицу. На крыльце одного из домов сидел мужчина, одетый в самый раз для клерка, но, судя по мускулатуре, кролик Партии. Он курил сигару и придерживал дубинку между колен. Ждал, когда грянет гром. Судя по всему, ждать ему предстояло недолго.

Я понимал, что все это значит, и свернул направо, в джунгли. Когда я увидел группу полицейских, выходящих из переулка – большинство хорошо знакомо мне по пожарной дружине Вала, – я резко остановился. Они несли факелы и изящно суженные дубинки с залитым в них свинцом. У пары человек на поясе висели пистолеты. Но никто из них не походил на гористые очертания моего брата.

– Эй, ты там не Тимоти Уайлд? – крикнул один.

– Вроде того.

– Давай с нами, нас ждут. Всех «медных звезд». Мы последние из Восьмого округа, твой брат уже готов к драке.

– Где беспорядки? – спросил я, когда выполнил поворот кругом и взял дубинку у крепкого ирландского парня, прихватившего с собой сразу две.

– Там, где и без них тошно, как обычно, – сплюнул полицейский. – Пять Углов. Единственная выгребная яма на всем острове, которой сильнее вонять уже некуда.

– Вы идете в мой округ, – заметил я.

– Ясное дело, капитан Вал сказал мне. Бог в помощь.

«Пока от него не много помощи», – подумал я.

Первыми, раньше зловония горящего мусора, раньше искр, до нас донеслись крики. Я взглянул на небо. Лоскутный покров низких грозовых туч был серым, не запятнанным дымом горящих зданий. Луна появлялась и исчезала, как беспокойный призрак. Мимо нас, оглядываясь, поспешно прошли двое респектабельных лавочников-аидов, они кивали нам и изо всех сил старались убраться с дороги. Почти в ту же минуту группа крошечных птенчиков, завывая, как щенки, пронеслась по Энтони-стрит в сторону зловещего свечения, изо всех сил стараясь ничего не упустить. Я подумал о Птичке в Гарлеме, где звезды чище, даже когда небо затягивают облака, и крепче сжал дубинку.

– Похоже на адское веселье, – заметил я. – Известно, кто начал?

Как бы газеты и журналы не разорялись о бунтах, растущих наподобие диких грибов, они ошибались. Я знаю о беспорядках два факта: они всегда похожи, и их растят. Всегда. Беспорядки высаживают, а когда они расцветают, садовники вываливают свою злобу прямо в физиономию города.

– Кажется, Билл Пул.

– Я встречался с Биллом Пулом, – сказал я, припоминая пьяного буяна, которому подбил глаз перед Святым Патриком. – Мы не поладили. Так это он затеял?

– Он точно приложил руку, а за ним потянулись десятки кроликов из нативистов. Эти вообще готовы лупить все, что увидят, головы или окна. Нам назначено удержать порядок, если выйдет. Мэтселл попробует уболтать их мирно, но ты же знаешь Билла Пула.

– Похоже на то.

– Педик психованный, Билл Пул, – пробормотал полицейский-американец. – Хотел бы я знать, чего он желает добиться от ирландцев, если не голосов. Они уже здесь. И здесь они останутся. Проще вывести тараканов.

– Да пошел ты, – бросил ирландский парень.

– Без обид, – быстро ответил американец. – Я шагаю рядом с тобой, верно?

Мы пересекли границу Шестого округа и, пройдя еще два с половиной квартала, вышли на Пять Углов. Разумеется, это место называется Райской площадью – само собой, мы никогда не жаловались на нехватку юмора, – центр ямы, где сталкиваются все пять улиц. Никаких следов рая или квадрата, просто заразный треугольник. В этом городе есть места, где в сухое лето грязь застывает, а вонь почти улетучивается. Но не на Пяти Углах. Есть места, где набравшиеся джина мэб расползаются по домам в четыре или пять утра, полуголые и не желающие стоять на ногах. Но не на Пяти Углах. В большинстве районов города у людей достаточно денег, чтобы воротить нос насчет расы своих соседей. Но на Пяти Углах, где стояли мы, рядом с «Бакалеей Крауна», напротив гигантского пятиэтажного здания Старой пивоварни, облезшего и потрескавшегося, все расы жили вместе. Если человек настолько беден, чтобы искать убежища здесь, ему плевать на других.

По всей площади на влажной грязи горели костры. Мне хотелось думать, что мы стоим по щиколотку в кофейной гуще, но я не стал себя обманывать. Люди сбивались в плотные кучки, по три человека, семь или двенадцать, зажигали факелы от ближайшего костра и искали своих. По большей части ирландцы, – видимо, их позвали. Несколько чернокожих, но они настороженно стояли у собственных жилищ. И купы других полицейских, десятки групп.

Прямо перед Старой пивоварней стояло большинство «Бауэри Бойз». Агрессоров от защитников легко отличить по тому, как они держат свои дубинки, и эти нативисты небрежно опирались на них, будто помахать такой – просто здоровское летнее развлечение. Все до одного одеты, как дешевая версия Вала. Каждый воротник рубашки опущен, каждый жилет пестрит цветами, каждый цилиндр кичится чесаным шелком. И самый высокий цилиндр красуется на самой жестокой голове, голове Билла Пула. Он держал во рту сигару и стоял точно посередине Кросс-стрит, в южной оконечности треугольника, освещенный огнями, как на Четвертое июля.