Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Не было человѣка въ городѣ и уѣздѣ, съ кѣмъ бы Цвиленевъ, по тому или другому поводу не умудрился поссориться. Однако, былъ онъ человѣкомъ недурнымъ, любилъ дома играть на віолончели и фисгармоніи, изъ-за чего въ первое время — особенно, когда мнѣ пришлось безвыѣздно жить въ городѣ Ставрополѣ и работать въ Съѣздѣ — у насъ съ нимъ на почвѣ обоюдной любви къ музыкѣ установились самыя добрыя отношенія.

Много общаго по свойству своего характера съ Цвиленевымъ имѣлъ еще одинъ ставропольскій обитатель — Е. П. Каржавинъ, судебный слѣдователь, нелюдимый, противъ всѣхъ и вся озлобленный, болѣзненно-самолюбивый и тоже готовый при каждомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ неистово обижаться. Вся фигура и внѣшность его соотвѣтствовали его характеру: небольшого роста, весь искривленный, худой съ уродливой крошечной физіономіей сплошь заросшей вихрястыми рыжими волосами и взъерошенной бороденкой, Каржавинъ слылъ за скрытаго соціалъ-демократа. Сосновскій, органически его не переносившій, отзывался о немъ съ отвращеніемъ, и съ самаго начала предупреждалъ меня быть съ нимъ осторожнѣе... „Подобное существо, какъ Каржавинъ — не разъ говаривалъ мнѣ Сергѣй Александровичъ — можетъ мстить и мерзить. Обходи его подальше и не дави — хуже клопа завоняетъ”... Увы!., въ первую же зиму моей службы судьба со мной сыграла плохую шутку: пришлось именно этого Каржавийа жестоко „раздавить”, вопреки предупрежденію моего доброжелателя Сосновскаго и, разумѣется, помимо моего желанія.

Случилось это въ зимнее время, когда пришлось мнѣ среди снѣжныхъ заносовъ и сугробовъ объѣзжать по дѣламъ свой участокъ. Растянутая во всю длину гусевой зимней запряжки моя тройка только что стала приближаться къ околицѣ села Мусорки, какъ изъ нея вынырнула тоже гусевая пара ямщичьихъ лошадей. Дорога была узкая, разъѣхаться, на ней было невозможно, кому-то надо было повернуть въ сторону — въ самую глубь нанесенныхъ бураномъ снѣжныхъ сугробовъ. Мой кучеръ, Николай Киселевъ, молодой лихой здоровякъ, грозно, „по-начальнически” окрикнулъ встрѣчнаго ямщика, чтобъ тотъ взялъ въ сторону, но приказа его не послушали. Привставъ тогда во весь свой мощный ростъ, Киселевъ крѣпко выругался, и чтобы такъ или иначе расчистить себѣ проѣздъ, сталъ дѣйствовать единственнымъ своимъ боевымъ дорожнымъ оружіемъ — длиннѣйшимъ Гусевымъ кнутомъ.

Посыпались одинъ за другимъ удары со свистомъ разсѣкавшаго воздухъ бича; поднялась невѣроятная суматоха, раздалась неистовая дорожная ругань нѣсколькихъ голосовъ; лошади сначала сбились въ кучу, потомъ какъ-то разобрались, и наши встрѣчныя сани, накренившись въ разныя стороны и стукнувшись другъ съ другомъ своими отводинами, благополучно разъѣхались...

Мимо меня мелькнула вылѣзшая изъ мохнатаго тулупа знакомая, ожесточенно-разъяренная отъ злобы, физіономія сѣдока... самого Каржавина, котораго, какъ оказалось, кучеръ Николай, усердствуя своимъ кнутомъ, нечаянно задѣлъ тонко скрученнымъ волосянымъ его концомъ.

Отсюда начались всѣ мои невзгоды, посыпались на меня слѣдовательскія безконечныя жалобы, на каждомъ шагу чинились въ нашихъ служебныхъ взаимоотношеніяхъ всевозможныя придирки и пр... Однимъ словомъ, предсказанія Coсновскаго полностью сбылись...

Хочется мнѣ упомянуть еще о двухъ ставропольскихъ старожилахъ, о двухъ городскихъ друзьяхъ — скорѣе собутыльникахъ: судебномъ приставѣ, Иванѣ Матвѣевичѣ Сафаровѣ и нотаріусѣ Быстрицкомъ.

Первый былъ мужчиной огромныхъ размѣровъ, съ большой круглой головой съ жидкими волосами и мясистымъ лунообразнымъ лицомъ почти безъ всякой растительности. Широко разставленные, круглые, большіе, каріе глаза имѣли обычно флегматичное выраженіе, и лишь на охотѣ принимали болѣе оживленный видъ.

Иванъ Матвѣевичъ помѣщалъ кое-когда свои статейки больше сатирическаго свойства въ мѣстныхъ самарскихъ газетахъ, описывая, главнымъ образомъ, непорядки городского самоуправленія. Обычно, писательскій зудъ проявлялся у него вътГеріодъ тяжелаго отрезвленія, послѣ ряда безудержныхъ запойныхъ дней, проведенныхъ въ сообществѣ всегда пьянаго Быстрицкаго — мѣстнаго нотаріуса, одинъ видъ котораго достаточно говорилъ о принадлежности его къ категоріи „убѣжденныхъ алкоголиковъ”.

Когда, бывало, приходилось его встрѣчать на песчаныхъ ставропольскихъ улицахъ, спотыкавшагося и шатавшагося изъ стороны въ сторону, припоминались хоровые напѣвы изъ классической оперетки „Птички пѣвчія”, сопровождавшіе появленіе на сценѣ двухъ подвыпившихъ нотаріусовъ: „вотъ они нотаріусы, да какъ шатаются они”...

Оба пріятеля — Сафаровъ и Быстрицкій — были завсегдатаями ставропольского общественнаго собранія, единственнаго мѣстнаго клуба, гдѣ имѣлась особая комната спеціально предназначенная для бильярднаго спорта, каковому и тотъ и другой предавались до самозабвенія, сопровождавшегося опустошеніемъ ими безсчетнаго количества пивныхъ бутылокъ.

Описывая Ставропольское общество и его служилыхъ представителей, не могу не сказать нѣсколькихъ словъ также и про мѣстное городское купечество, которое было немногочисленно и состояло преимущественно изъ мелкихъ хлѣбныхъ торговцевъ — скупщиковъ базарнаго крестьянскаго зернового подвоза.

Наиболѣе оборотистый изъ такихъ перекупщиковъ былъ нѣкій Борисовъ — энергичный умный дѣлецъ, быстро нажившій хорошія средства, на которыя выстроилъ въ Ставрополѣ каменную двухэтажную гостинницу и большой загородный курзалъ. Но дѣловая его карьера вскорѣ оборвалась: на тѣ же нажитыя деньги Борисовъ спился и быстро опустился.

Самой солидной купеческой семьей въ городѣ считалась Климушинская, то были почтенные старики, выдержанные, умные и всѣми уважаемые, которые занимались тоже хлѣбнымъ дѣломъ, но главнымъ образомъ продажей галантерейнаго товара во всей южной части уѣзда.

Жилъ также въ Ставрополѣ крупный по своему коммерческому обороту торговецъ Черкасовъ, арендаторъ рыбныхъ ловель на Волгѣ подъ Ставрополемъ. Остальные обитатели Ставрополя, въ массѣ своей принадлежавшіе къ мѣщанскому сословію, занимались хлѣбопашествомъ; главнымъ посѣвнымъ злакомъ издавна былъ у нихъ въ яровомъ клинѣ — лукъ, славившійся на всю Приволжскую округу.

22

Проживъ въ Ставрополѣ съ февраля около трехъ мѣсяцевъ, усиленно подготовляясь къ предстоявшей мнѣ служебной работѣ, я естественно успѣлъ перезнакомиться со всѣми будущими своими коллегами по службѣ. Здѣсь скажу нѣсколько словъ о Предсѣдателѣ Съѣзда, Уѣздномъ Предводителѣ Дворянства — Борисѣ Михайловичѣ Тургеневѣ.

Какъ сказано, онъ приходился мнѣ троюроднымъ братомъ по бабкѣ своей — родной сестрѣ моего дѣда Михаила Михайловича Наумова.