Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Бсей своей повадкой и грузной фигурой онъ походилъ скорѣе на увальня-барина не безъ склонности къ нѣкоторой „обломовщинѣ”. Не только у себя въ домѣ, но и въ уѣздѣ* Борисъ любилъ носить русскій костюмъ, и даже не всегда надѣвалъ поддевку, оставаясь больше въ широкихъ шароварахъ и огромной ситцевой рубашкѣ, подпоясанной кушакомъ съ кистями. Высшее образованіе онъ получилъ въ Петербургскомъ Университетѣ. Въ общемъ, онъ производилъ на всѣхъ, встрѣчавшихся съ нимъ, самое благопріятное впечатлѣніе, благодаря своему ровному характеру, доступности и душевной отзывчивости.

Бывая наѣздомъ по дѣламъ службы въ Ставрополѣ, Борисъ всегда весьма привѣтливо относился ко мнѣ, всячески стараясь содѣйствовать ознакомленію моему съ помѣстной земской службой, и впослѣдствіи отличая мое участіе въ общей работѣ путемъ предоставленія мнѣ особо трудныхъ и наиболѣе интересныхъ дѣловыхъ порученій по разработкѣ разныхъ вопросовъ по крестьянскому быту и законодательству. Память о Борисѣ Тургеневѣ останется навсегда у меня самая добрая и свѣтлая, какъ о прекрасномъ человѣкѣ, дѣльномъ Предводителѣ и душевно-расположенномъ ко мнѣ первомъ руководителѣ.

При немъ былъ образованъ окончательный составъ земскихъ начальниковъ т. н. „перваго призыва”, которыхъ, согласно росписанію Положенія о Земскихъ Участковыхъ Начальникахъ, на нашъ Ставропольскій уѣздъ полагалось всего десять.

Перейду теперь въ своихъ воспоминаніяхъ къ моменту особо памятному и важному въ моей жизни — пріемкѣ того земскаго участка, гдѣ впервые я долженъ былъ оказаться на отвѣтственной самостоятельной должности. Моментъ этотъ является собственно настоящимъ началомъ моей служебной работы.

Послѣ полученія въ Съѣздѣ всѣхъ необходимыхъ отъ Губернатора и Губернскаго Присутствія оффиціальныхъ бумагъ о моемъ утвержденіи и назначеніи, условились мы съ Михаиломъ Павловичемъ Яровымъ, земскимъ начальникомъ Гго уч., временно завѣдьгвавшимъ ввѣреннымъ мнѣ 2-мъ участкомъ, ѣхать вмѣстѣ въ с. Новый Буянъ. Это было 20-го мая 1893 г., и это число мы и рѣшили установить, какъ срокъ оффиціальнаго вступленія моего въ отправленіе служебныхъ обязанностей.

Отъ Ставрополя до с. Новаго Буяна, мѣста моей будущей резиденціи, было около пятидесяти верстъ, которыя обычно проѣзжали на лошадяхъ въ „одну пряжку”.

Въ этотъ разъ Михаилъ Павловичъ предложилъ мнѣ ѣхать вмѣстѣ съ нимъ, на его сѣрыхъ, крѣпкихъ и послушныхъ въ рукахъ давняго его лихого кучера Василія „башкирахъ”, увѣшанныхъ множествомъ звонкихъ бубенцовъ.

Захвативъ съ собой лишь легкій багажъ и свои портфели, мы усѣлись въ дорожный тарантасъ Ярового казанской работы. Раздался властный приказъ: „Пошелъ!” — и сразу заголосили на разные лады переливчатые бубенцы съ двумя подвязанными подъ дугой колокольчиками. Лихо вынесли насъ привычныя лошади на Ставропольскую песчаную гору, прорѣзали опушку Бора и мѣрно понесли по великолѣпной дорогѣ — большому „Мелекесскому тракту”, вдоль безконечнаго, вѣкового, казеннаго, хвойнаго лѣса.

Проѣхавъ деревню Васильевку, мы мало-по-малу стали отдаляться вглубь степи, покуда не доѣхали до большого села Узюкова, къ которому опять подходила лѣсная гряда; но то былъ уже удѣльный лѣсъ, тоже въ десятки тысячъ десятинъ, примыкавшій межа къ межѣ къ Ставропольской казенной лѣсной дачѣ. Въѣхавъ въ узюковскую околицу, Яровой пробасилъ: „Крестись, Саша! Начинается твой участокъ!” На улицѣ около дворовъ толпилось много народу — насъ видимо ждали. Я былъ пораженъ удивительно вѣжливымъ къ намъ отношеніемъ встрѣчавшихся по дорогѣ •— всѣ почтительно снимали шапки, женщины привѣтливо кланялись...

Все, что я видѣлъ и чувствовалъ на этомъ первомъ пути къ предстоявшей мнѣ работѣ на пользу народа — доставляло мнѣ чувство глубочайшаго удовлетворенія. Вся окружающая меня природа, въ соединеніи съ великолѣпной весенней погодой, какъ бы вторили ясной, радостной цѣли моей будущей жизни и всему моему бодрому самочувствію.

Чудные хвойные лѣса, насыщавшіе смолистымъ запахомъ всю нашу дорогу до Узюкова; парное дыханіе освободившейся отъ снѣгового покрова пахотной земли и тонкій еле-уловимый ароматъ свѣжей майской зелени, полевыхъ всходовъ и межниковыхъ зарослей — все это радостно возбуждало меня и ободряло на будущую работу именно въ этомъ „захолустьѣ”. Въ ту же памятную поѣздку я еще разъ осозналъ себя и одобрилъ свое рѣшеніе, мысленно благодаря друга моего Маню Бѣлякову.

Попавъ въ Узюково, я сразу почувствовалъ себя какъ бы въ родной семьѣ, которую я давно успѣлъ полюбить и для которой „стоило жить”...

Поразила меня также общая картина села — не было видно ни одной соломенной крыши; встрѣчались больше все тесовыя, часто попадались крытыя желѣзомъ. По улицамъ красовались крѣпкія высокія, чистыя избы вперемежку съ каменными „домами”, и лишь сравнительно небольшая, деревянная церковь какъ-то не соотвѣтствовала общему впечатлѣнію зажиточности Узюковскаго селенья, весьма, повторяю, удивившаго меня своимъ внѣшнимъ видомъ по сравненію съ скудными селеніями сѣвернаго района Ставропольскаго уѣзда.

Объясненіе этому надо искать въ различныхъ условіяхъ соціальнаго прошлаго и земельнаго обезпеченія отдѣльныхъ мѣстностей нашего уѣзда. Въ селѣ Узюковѣ и ему подобныхъ проживали т. н. государственные и удѣльные крестьяне, вольные землепашцы, не знавшіе гнета крѣпостного права, въ противоположность тѣмъ бывшимъ помѣщичьимъ крестьянамъ, главный контингентъ которыхъ населялъ сѣверо-западный районъ Ставропольскаго уѣзда.

Помимо этого, часть его, расположенная къ югу отъ р. Черемшана, по уставнымъ грамотамъ, была богаче надѣлена землей, чѣмъ сѣверная, и кромѣ того, въ южной части уѣзда селенія были окружены обширными удѣльными и казенными оброчными статьями отличной пахотной земли, которыми мѣстные крестьяне съ избыткомъ пользовались на исключительно льготныхъ арендныхъ условіяхъ.

Чтобъ продолжать путь изъ Узюкова на Буянъ, намъ нужно было свернуть съ большой дороги на с. Новое Еремкино и ѣхать по колеистому, довольно тряскому проселку, отдалявшему насъ отъ сплошного лѣсного массива. Мало-помалу мы стали терять изъ виду этотъ лѣсъ, и намъ пришлось проѣзжать по голымъ крестьянскимъ полямъ съ ихъ обычнымъ трехпольемъ, встрѣчая то пышныя озимыя, просящіеся „идти въ трубку”, то ранніе яровые всходы, то зазеленѣвшіеся „паровые клинья” съ пасущимся на нихъ тощимъ крестьянскимъ скотомъ типичной т. н. „тасканской” породы, т. е. таскавшейся обычно по чужимъ угодьямъ...

На восьмой верстѣ, изъ-подъ пригорка, вдругъ выросла деревянная церковка и мы очутились въ Новомъ Еремкинѣ, небольшомъ мордовскомъ селеніи Ново-Буяновской волости, раскинутомъ на безлѣсной плѣшинѣ, сплошь изрытой оврагами, которые изъ года въ годъ все расширялись и углублялись, особенно послѣ спада вешнихъ водъ.