Токсичный компонент - Иван Панкратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Москалёв приподнял брови в немом вопросе.
– Нет, не в том смысле, что настолько пьяный был и вместо живота стал его под лопаткой искать, нет, – невесело усмехнулся Добровольский. – Разрез сделал очень близко к крылу подвздошной кости – почти как на варикоцеле, только справа. Идёт вглубь, раздвигает там что-то – а брюшной полости всё нет и нет. Медсестра ему подсказывает, намекает, что немного не так всё идёт, а он ей нахамил, зажимом бросил… Она чуть не психанула, но сдержалась, потому что на столе человек с открытым животом, так просто забастовку не устроить. В итоге попросила санитарку, чтобы отца позвали. Выдернули его из дома, мы не очень далеко жили. Он пришёл, Петю отодвинул, тот что-то бухтеть пытался в ответ, но ему на дверь указали молча… Назавтра «Абрамов-Дюрсо» уволился по собственному желанию. Без отработки в две недели.
– И где он теперь? – поинтересовался Михаил.
– Видели его какое-то время в Уссурийске, а потом – затерялись следы. То ли в Фокино, то ли ещё где… Такие работу всегда найдут с теперешним дефицитом кадров. У него в трудовой не написано, что он алкаш.
– Да, – сокрушённо покачал головой Москалёв, – ценный сотрудник у нас запросто может быть пьющим. А пьющий – ценным.
– Больная тема, – согласился Добровольский. – С похмелья её обсуждать – самое то. – Он потёр виски, вздохнул и добавил: – И главное, понять не могу теперь – это я с горя так или чисто философски?
«Бывают ожоги от профессионального выгорания?» – вспомнил Максим.
– Можно, я не пойду на утреннюю конференцию? – посмотрел он на Михаила. – Это выше моих сил.
Москалёв усмехнулся, кивнул, как будто его ответ решал этот вопрос, потом посмотрел на часы и вышел. Добровольский облегчённо вздохнул, откинулся на спинку дивана, но тут же понял, что заснёт. Пришлось встать и сделать кофе.
Вернувшись на диван, он поставил чашку на пол возле ног, обхватил голову руками на несколько секунд, прислушиваясь к пульсации висков.
«Меня бы ты лечить не стал?»
– Если бы я всех, кто на моих диванах сидел, в родственники записывал – с ума бы сошёл ещё лет десять назад, – вслух произнес Максим. – Я вроде никаких надежд особых не давал…
Без стука открылась дверь. Вошёл Анатолий Александрович – медленно и со значением, как он обычно всегда делал. При появлении Порываева у всех складывалось впечатление, что он знает какую-то тайну – и сейчас ею с тобой обязательно поделится.
Профессор протянул руку для приветствия. Добровольский встал, пожал её. Ему всегда было приятно отвечать на сильные уверенные пожатия – и он терпеть не мог тех, кто по-царски протягивает мягкую безвольную ладонь, словно разрешая за неё подержаться. После такого оставалось ощущение, что ты взялся за потную мочалку, и было сложно показательно не вытереть руку о штанину. А человек шёл дальше и протягивал руку другим так, словно ждал от них поцелуя и коленопреклонения.
Таких людей было не очень много. Максим, зная их наперечёт, старался избегать подобных встреч, но всякий раз, прикоснувшись к ним, ещё пару минут не мог избавиться от нахлынувшего чувства брезгливости. Он с большей радостью схватился бы за руку в крови или машинном масле, чем за вялую королевскую ладонь.
Рукопожатие с профессором было достаточно крепким, даже жёстким. Максим два раза ассистировал ему по дежурству на экстренных резекциях желудка в связи с кровотечениями из распадающихся опухолей. В памяти осталось, как уверенно и чётко работали руки Анатолия Александровича в ране. Ни одного лишнего движения, ни одного ненужного слова.
– Ты один? – оглянувшись по сторонам, спросил профессор.
– Москалёв ушёл на конференцию, Лазарев задерживается. А я кофе пью… Вам сделать?
– Да, если не трудно. – Порываев сел на диван, закинул ногу на ногу. Приняв напиток, он уважительно поклонился, сделал глоток.
– Я вчера на олимпиаде был, – внезапно начал он ту самую историю, которой ему очень хотелось поделиться. – Хирургической. Межвузовской.
Информацию он выдавал дозированно, между глотками кофе. Максим каждому новому факту кивал, чем стимулировал профессора продолжать.
– Наши студенты-медики с Дальневосточным университетом бились, – отставив чашку на стол, решил рассказать более подробно Анатолий Александрович. – А меня позвали в качестве эксперта на этап торакальной хирургии. Отрицать не буду, приятно было.
Добровольский прислушался к себе и понял, что кофе действует пусть не как живая вода, но вполне целебно. Пульсация в голове стала меньше, горло уже не молило о влаге. Он был готов слушать и не отвлекаться.
– Очень интересное мероприятие. – Профессор задумчиво смотрел в окно, вспоминая события олимпиады. – Увидел воочию разницу между теоретиками и практиками, представляешь? – Он посмотрел на Максима. – У нас торакальную хирургию студентам преподаёт Дёмин, он практический хирург, роскошно оперирует. И он учит студентов так, как надо оперировать в реальной жизни. Показывает, с чем они столкнутся, когда настоящую человеческую грудную клетку откроют. А в университете преподаёт Белоногова. Ты, наверное, не слышал ещё про неё. Она дама знаменитая, но среди определенного и достаточно узкого круга людей. Диссертация у неё сильно от жизни оторвана, но не в этом дело. Хотя, может, что и в этом… – Анатолий Александрович взял чашку обратно в руку, но пить не стал. – Понимаешь, она учит своих подопечных оперировать так, как удобнее.
– Так это ж здорово, – не понял Добровольский.
– Нет, – отрицательно покачал головой профессор. – Так, как удобнее на учебном столе. Как удобнее на препарате. – Судя по всему, у Максима на лбу написано полное непонимание темы, поэтому профессор поспешил объяснить: – Я сидел ближе к университетской команде, поэтому сразу увидел, что у них проблемы с процессом. Понимаешь, перед ними лежит органокомплекс свиньи! – лёгкие, сердце, трахея, и они должны лобэктомию сделать. Ассистент берёт сердце – и откидывает его кверху. При этом, конечно, лёгкие становятся максимально доступны для воздействия. Я, когда это увидел, сразу подошёл к ним и спрашиваю: «А почему так?» А они мне: «Нам так удобнее».
Профессор невесело усмехнулся.
– Удобнее им так, понимаешь ли… Я, конечно, не стал мешать. Но для себя выводы сделал уже на первых секундах. А потом, когда низкую оценку поставил, хотя они наших мальчишек почти на пять минут обогнали, объяснил всей команде: «Когда вы начнёте оперировать не этих свиней, а настоящих людей, вы удивитесь, что сердце не то что так откинуть не получится – к нему даже
