Токсичный компонент - Иван Панкратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На тарелку консервы перекладывать не хотелось. Взяв банку с собой, он сел за стол, поставил рядом бутылку и вдруг понял, что собирается напиться. Мёртвый Новиков в клинитроне словно легонько поддержал его под локоть, предлагая налить ещё.
Максим протянул руку к бутылке, пододвинул поближе, вздохнул.
– Как-то всё… Одно к одному, – промолвил он в тишине ординаторской. – Сначала Кутузов, теперь вот пацан.
Добровольский налил ещё одну рюмку практически до краёв, уважительно поднял её, словно благодаря самого себя за столь щедрое действие. Из банки пахло очень вкусно и будто по-студенчески.
– Луковицу бы сюда ещё, – с сожалением вспомнился ему простой рецепт. – В общежитии такой закуске цены не было.
Максим резко опрокинул рюмку в рот. Одним большим глотком не обошлось, пришлось пить, как воду из стакана. В какой-то момент захотелось закашляться, но он сумел подавить это желание, допил до конца, поставил рюмку со стуком на стол и закрыл глаза. Вилкой он нашарил банку, ткнул в неё и быстро кинул в рот кусок рыбы, даже с закрытыми глазами чувствуя, как капает на стол сок.
Где-то внизу, у мечевидного отростка, со второй рюмки наконец-то потеплело. Это тепло растеклось по рёбрам, заставило благостно зажмуриться и насладиться – как этим ощущением, так и тем вкусом во рту, что вместе создали коньяк и сайра.
Щёлкнула дверная ручка, на пару секунд потянуло ветерком. Потом дверь, впустив гостью, закрылась. Максим повернул голову. Женщина стояла, вытянувшись в струну и прижавшись спиной к двери. Рука нашарила в замке вечно торчащий там ключ, повернула.
Он смотрел на неё, держа в руке вилку и доедая сайру, и думал, что эту женщину специально приручил для того, чтобы она была рядом исключительно тогда, когда нужно ему. Он дежурит – и она тут как тут, развлекает, успокаивает. В общем, переключает внимание дежурного хирурга всеми доступными ей способами.
Она сама никогда не поднимала вопрос о встрече за пределами этой небольшой комнаты. Всё было как-то само собой – только здесь и только сейчас. Никто никого не звал в кино, кафе или парк, никто не предлагал «переночевать у него» – словно и не существовало такой возможности.
Добровольский усмехнулся, вспомнив фильм «Бойцовский клуб» – а что, если она вообще не существовала в действительности и появлялась, только когда этого требовало его подсознание? Причём именно подсознание, ведь разумом он чувствовал, что сегодня, сейчас – он бы хотел побыть один. Наедине с бутылкой коньяка и банкой сайры.
Гостья тем временем отпустила ключ и сложила руки на груди. Она поняла, что её не очень-то ждали, но выйти так же стремительно и незаметно у неё могло не получиться. Максим нашарил на столе бутылку, подвинул рюмку, налил. Рука дрогнула, немного пролилось на стол, но он не обратил внимания.
– Ты за медицинской помощью? – показал он рукой на заклеенную пластырем ладонь правой руки.
– Нет. Это ерунда, на кухне порезалась. Лучше скажи – мальчик умер? – Добровольский кивнул. – И ты собрался напиться?
– В точку, – Максим поднял рюмку, прищурился. – С горочкой фактически.
Он шумно выдохнул, выпил. На этот раз получилось проглотить всё сразу; он приложил ко рту рукав халата, подождал несколько секунд, медленно втянул в себя воздух.
– Прекрасное послевкусие у этого контрафакта, – покачал он головой. – Если после второй рюмки я этого ещё не понял, то сейчас… Будешь? – спросил он.
– Ты же знаешь, что нет.
Действительно, Максим никогда не видел, как она пьёт алкоголь. Пару раз он предлагал ей коньяк и вино, она всегда отказывалась.
– А тебе сегодня можно? – спросила гостья после паузы. – Ты не дежуришь? Я просто не помню твой график.
– Нет, сегодня у меня… разгрузочный день.
– И что разгружаешь?
– Совесть и моральные устои, – криво усмехнулся Добровольский, чувствуя, как алкоголь нашёл себе мишень в виде синапсов нервных клеток. Стало немного веселее. – Пытаюсь выгрузить их к чёртовой матери. Хотя бы до завтра.
– Не поняла. Ты чувствуешь себя виноватым в случившемся?
– Нет, конечно, – взяв в руку пустую рюмку, отрицательно покачал головой Добровольский. – Уровень медицинской науки сейчас таков, что дети с подобной площадью ожогов умирают независимо от моего желания.
– Тогда что не так с моральными устоями? – Она отошла от двери, приблизилась к Максиму и хотела положить ему руки на плечи, но в последний момент передумала и прошла дальше, к дивану. Добровольский был вынужден развернуться; выполняя этот нехитрый манёвр, он едва не перевернул локтем банку с закуской, тихо выругался и погрозил пальцем кому-то невидимому.
– Стоит признать, что пьянею я быстро, – сказал он, словно не услышав вопроса. – Да что удивляться, пью редко, организм не тренированный.
Он совершенно безэмоционально ткнул в банку вилкой, достал кусок, прожевал его словно вату.
– Что не так? – внезапно переспросил он, давая понять, что всё это время думал над ответом. – Попробую объяснить. Понимаешь, его смерть максимально логична с точки зрения физиологии, биохимии, хирургии, реанимации. Она была запрограммирована самим механизмом травмы – горением в замкнутом пространстве. Его привезли, мы посмотрели на мальчишку и поняли – всё, не жилец.
От некачественного коньяка у него начали пересыхать губы. Максим встал, налил себе из чайника в кружку тёплой воды, сделал пару глотков.
– И с этого момента тебе словно дали индульгенцию. Огонь сразу оказался сильнее тебя и сделал с человеком всё, что хотел. Всё, чтобы человек умер. С моей ли помощью или без неё… Непонятно, наверное, объясняю?
– Пытаюсь ухватить за ниточку, но пока сложно.
Добровольский вздохнул.
– Надо или ещё выпить, или…
– Не надо. Я думаю, что достаточно. Просто рассказывай, я пойму.
– Да, достаточно, – сразу согласился Максим. – Слишком мало времени прошло, наверное, чтобы успеть проникнуться ситуацией. Он был у нас несколько часов. Мы сделали всё, что могли. Но мы сразу знали, что ничего из этого не выйдет – с очень высокой степенью вероятности. Поэтому я… Мне показалось, что я готов заплакать над ним в реанимации, когда смотрел на тело, накрытое простыней. Но слезу у меня
