1937. Русские на Луне - Александр Марков

Наверняка сторож или соседи слышали, когда Спасаломская ушла. Надо опросить их. Но Шешель чувствовал, что, пока он будет стучаться в соседние дома объяснять, кто он и что хочет, уйдет слишком много времени, а его-то у него как раз и не было. Совсем не было.

Он оперся спиной о дверь, начал сползать вниз на пол, сел на корточки, уставившись на пустую лестницу, как верный пес, успевший уже соскучиться по своему хозяину, и, лежа на коврике перед дверью, ждет не дождется, когда тот вернется домой. А тот все не идет и не идет. Перед глазами был туман.

Шешель увидел песочные часы, ощутив только сейчас, как неумолимо идет время, а песка в верхней части часов осталось слишком мало. Он потянулся к часам, чтобы перевернуть их и в какой уже раз попытаться обмануть время, но руки не послушались его, остались недвижимы.

В часах еще осталось несколько песчинок.

«Куда теперь? Город огромен. Почему она оставила авто здесь? На чем же она уехала? Взяла извозчика? Зачем?»

Голова напоминала улей, где мысли гудят, как пчелиный рой, не затихая. Конечно, он не приставлен к ней, чтобы следить за каждым ее шагом, но интуиция подсказывала ему, что он ей сейчас очень нужен. Он должен найти ее. Иначе случится что-то очень плохое, о чем и подумать страшно.

Он был зажат улицами и чувствовал себя крысой, оказавшейся в лабиринте. Воздух пропитан запахом сыра. Чтобы найти его, крыса мечется по ходам, ошибается, сворачивает не туда, куда нужно, натыкается на тупики, и ей приходится возвращаться назад, на прежнее место, и начинать все сначала.

От крысы он отличался только тем, что знал — в часах с каждой минутой песка остается все меньше, а потом, когда он кончится…

Запах. Как же он не ощутил его сразу? Она были здесь недавно. Тонкий запах духов растекся в воздухе. След его был не настолько сильным, чтобы Шешель мог идти по нему, как натасканная поисковая собака. Он нагнулся, пытаясь различить на мостовой отпечатки колес «Олдсмобиля».

«У Свирского есть загородный дом. Мне говорили. Место. Надо вспомнить место. Надо поехать туда».

Свет фар чуть отгонял темноту, но когда он выехал из города и уличные огни остались позади, то темнота окружила его почти со всех сторон и лишь впереди убегала, будто заманивала его куда-то, и тут же смыкалась позади авто. Он был как в коконе и, как ни приглядывался, не мог рассмотреть ничего далее нескольких метров. Там тянулся сплошной частокол темноты с едва различимой границей между ним и накрывшим его небом.

Авто подпрыгивало на колдобинах. Штурвал рвало из рук, сиденье, словно ожив, в самый неподходящий момент чуть подбрасывало Шешеля, точно хотело его вытолкнуть в окно, а авто — освободиться от человека и, оказавшись на свободе, уже не стиснутое со всех сторон домами, мчаться по дороге, как дикий скакун. Авто взбесилось. Примерно так чувствует себя ковбой, вздумавший оседлать буйвола. Он продержится на его спине секунд тридцать, а потом буйвол сбросит его, и хорошо, если вдогонку не поддаст рогом для безопасности, впрочем, сточенным и тупым. Такой удар оставит только синяки.

Чтобы не свалиться в кювет, Шешелю пришлось сбавить скорость. Сделалось удобнее, но нервы стали натягиваться от напряжения, и он вынужден был опять поехать побыстрее, пока на очередной кочке, во время прыжка, не прикусил себе язык, после чего опять поехал потише. Через минуту все повторилось.

Единственном ориентиром стали верстовые столбы. Они медленно наплывали на него из темноты, проносились мимо, так что не на всех он успевал различить написанные белой краской цифры. Он считал, сколько еще их осталось. Некоторые столбы были довольно старыми, но их, похоже, недавно выкрасили заново, подправили, и стояли они теперь ровно, как бдительные часовые на своих постах.

«Только бы баллон не лопнул. Только бы авто не сломалось. Только бы бензонасос не прохудился».

Чем больше думаешь о таком, тем больше вероятность, что какая-нибудь из этих неприятностей случится в дороге.

Что-то заскрипело под колесами, будто он наехал на полчище тараканов и каждую секунду давил тысячи хитиновых панцирей. По бокам стали мелькать деревянные перила, а глубоко под ними он заметил отблески луны на неспокойной воде.

«Еще не хватало, чтобы мост под ним провалился и он рухнул в воду».

Скорее эта мысль вызвала у него недовольство, а вовсе не страх.

Под колесами опять оказалась утоптанная земля с двумя выбитыми на ней колеями, меж которыми росла трава.

Он выключил фары, но незаметным не стал. Двигатель ревел слишком громко и мог распугать всех в округе. Это все равно, что кораблю во время тумана или ночью постоянно гудеть, чтобы о нем знали и обошли стороной. Иначе не избежать катастрофы.

Дом стоял на невысоком холме. Со всех сторон его обступали деревья. Подробностей в темноте Шешель различить не мог. Он уже привык к тому, что окна везде задрапированы портьерами, и даже если внутри горит яркий свет или тлеет огонь в камине, он так и остается в доме, а наружу ничего не выбирается. Вот и кажется, что дом лишен жизни, а на самом деле все не так.

Авто он бросил. Даже ключи оставил в замке зажигания. Чего бояться? Откуда в этой глуши возьмутся угонщики? А если и набредет кто на авто, то вряд ли позарится. Авто ерунда. Груда металла. Не стоит жалеть о нем.

Он перестал различать авто, отойдя от него шагов на двадцать. Оглянувшись, увидел, как позади него клубится темнота, заполняя низину, точно туман, из которого похожий на небольшой островок выступает холм с домом на вершине.

Шешель чуть наклонился вперед, взбираясь по пологому холму. Однажды нога угодила во что-то скользкое, поехала вниз, а Шешель, не успев выставить вперед руки, плюхнулся носом в землю. Молодая трава была мягкой. Шешель тут же вскочил вначале на четвереньки, потом на ноги, пошел дальше, но стал осторожнее.

Фонариком бы посветить, поводить им по темноте, погладить стены дома и дорогу к нему, чтобы опять не упасть, а то вдруг впереди попадется что-то более неприятное, чем проплешина в траве. Не взял он с собой фонарик, а если бы и взял, так ведь включи его всего на секунду — ничего не разглядишь, глаза к свету привыкнуть не успеют, зато свет этот наверняка заметят в доме. Заметят? Он отчего-то был уверен, что в доме кто-то есть. Догадка эта пока подтверждения не получала.

Из носа что-то текло — густое и клейкое.

«Кровь, конечно», — понял он, когда слизнул эту гадость языком. При падении он все-таки расквасил себе нос. Дышалось с трудом. Он сопел, как при простуде, когда нос забит слизью.

Шешель провел тыльной стороной ладони под носом, но кровь скорее всего не стер, а только размазал по всему лицу. Теперь оно было выкрашено в боевую раскраску, которая должна наводить ужас на врагов. Облегчение все же наступило. На пару минут дышать стало полегче. После он опять засопел.

Наконец-то. Душа возликовала, когда из темноты проступили очертания «Олдсмобиля». Шешель потрогал двигатель. Кожу на руке он уже не обжигал, но все еще оставался теплым. Работать он перестал минут тридцать назад.

Шешель подкрался к двери, молясь, чтобы под ногами не скрипнули доски, устилающие пол веранды. Звук этот стал бы похож на разрыв грома. Он шел осторожно, переводя вес тела с ноги на ногу, не спеша. Молитв его не услышали, или Шешель был не очень искренен. Сердце у него оборвалось, когда одна из досок его выдала. Он замер, точно на мину наступил, и стоит ему в сторону сойти, как она тут же взорвется, разрывая его тело на мириады кусочков.

Он смотрел на дверь, думая, что вот сейчас она откроется и на ее пороге появится Свирский или кто-то из его друзей. Ведь не могли же они не услышать скрип. Вот выйдут на порог. Удивятся, наверное, завидев неподвижную человеческую фигуру. Может, речи лишатся, подумав в темноте, что это статуя. Командор пришел! Приглашали они его или нет? А даже если и не приглашали, выйдут на порог — получат по заслугам.

Дверь оставалась закрытой. Прошла минута, не больше, но Шешелю она показалась слишком долгой, точно ход времени замедлился. Сердце его еще не успокоилось, но уже перестало колотиться, как паровой молот, пробуя вырваться из груди, оттого что там ему стало слишком тесно — хоть руками лови.

Решиться на еще один шаг было так трудно, что у него выступил на лбу пот или скорее выступил он пораньше, когда доска скрипнула, а сейчас Шешель только заметил его, но смахивать ладонью не стал — и так перемазался уже весь, как свинья, но не грязью, а кровью.

Петли, на которые в отсутствие хозяев вешался большой амбарный замок, оказались пусты, но дверь все равно оказалась закрытой, то ли на щеколду изнутри, то ли на еще один замок, врезанный в дверь.

Шешель нащупал замочную скважину, накрыл ее ладонью. Оттуда тянуло холодом. Потом заглянул внутрь. Он думал, что ничего не увидит, кроме темноты, но в доме блуждали красные отблески. Вероятно, в одной из соседних комнат горел камин. Присмотревшись, Шешель различил стул, половицы. Он прислонился к скважине ухом. Сперва разобрал только шепот ветра, потом ему показалось, что он услышал слова. Но как он ни старался, речи не понял, будто говорили не по-русски, а на другом языке или даже пели — гортанно, как это делают жители Монголии и прилегающих к ней российских губерний.