Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов

обслуживания надвигается, как чума. В мировом масштабе. Только я что-то не вижу, чтобы стали лучше обслуживать. Ты не находишь? По-моему, нас просто пожирают, с косточками, как отживающий класс. Но вообще-то ты верно говоришь. Я так и сделаю. Решено, утром иду к мастеру.

— Не спеши, — остановил его Ларионов, — погоди, пока он сам к тебе обратится.

— Зачем?

— Из тактических соображений. Небось, слыхал поговорку «Нашла коса на камень»? Так будь лучше камнем. Можно даже точильным.

— Ладно, твоя правда.

— Имей в виду, что это ты, по сути, сдаешь сейчас экзамен на деда. Мастер-то наш свое право на капитанство давно доказал.

— Кстати! — спохватился Загораш. — Схожу-ка я в мастерские.

— Чего вдруг, на ночь глядя? — удивился Ларионов.

— Хочу чертежи для Гени подобрать. Пусть он прямо с утра и начнет вытачивать. Всего, конечно, не предусмотришь, но кое-какие детали явно придется заменить. После обеда и станем.

МАСТЕРСКИЕ

Судовые мастерские находились на соседней платформе. Пройти в них можно было по узкому мостику, скобкой огибавшему одетый теплоизоляцией паропровод. Когда же требовалось доставить крупную деталь, пользовались люком, который выходил прямо на полубак. Как и другие службы «Лермонтова», мастерские были укомплектованы добротно и со знанием дела. Возле каждого станка — токарного, сверлильного, фрезерного — стоял свой металлический шкаф с полным набором инструментов. В специальном отсеке, где разбирались и ремонтировались тяжелые узлы, был смонтирован электротельфер с выносным пультом. Солидный запас стальных и бронзовых болванок различного диаметра позволял, в случае необходимости, повторить по чертежам любую деталь сложного судового хозяйства. Разве что гребной вал или якорь не сумел бы выточить на своем токарном станке Геня. Благо и разряд у него был подходящий.

Поскольку на судне работали по знаменитому щекинскому методу, обязанности токаря и полновластного хозяина мастерских Геня сочетал с должностью моториста. Как и у других членов команды, времени на личные нужды у него оставалось не так-то много.

Когда капитан, первый помощник и второй электрик приобрели в Генуе кальмарницы, Геня, не будучи страстным рыболовом, не выразил особого желания последовать примеру старших товарищей. Теперь он об этом сожалел. Кальмарницы, хотя каждая и стоила около трех тысяч лир, с лихвой окупили себя на первой же стоянке в открытом море. После того, как Паша угостил команду жаренным в оливковом масле сердцевидным кальмарьим хвостом и пупырчатыми щупальцами, Геня поклялся, что приобретет себе на обратном пути такую же игрушку. Но в Нью-Йорке, где он истратил на Орчард-стрит всю наличную валюту, благо попался некомплектный японский магнитофон, покупка кальмарницы сделалась несколько проблематичной. Тогда Геня принял соломоново решение. Осмотрев люминесцирующее веретенце с двойной коронкой острейших игл, Геня решил, что вполне может изготовить такое же. Дикун, которому тоже страстно хотелось ловить кальмаров, горячо поддержал смелое начинаний и даже достал флакон светящейся краски. Практически все упиралось в колючие коронки, что для Гени было парой пустяков.

Поторчав минут тридцать на палубе под приоткрытым иллюминатором каюты, в которой теплился с каждым днем все более манивший его огонек, он вздохнул и поплелся к себе. Но по дороге передумал и решил спуститься в мастерские, рассудив, что сейчас самое время — готовить кальмарницу. Со дня на день теплоход мог стать на ремонт, а другого случая выловить в океане десятирукого моллюска уже не представится. По крайней мере в этом рейсе.

Возле автомата с опресненной, но холодной, как лед, водичкой его окликнул приятель-матрос, возвращавшийся к себе в каюту после вахты на мостике.

— Слыхал новость, кореш? Ну, я тебе доложу, дела! Не быть нам к сроку в родной Одессе, чтоб меня родная мама не узнала.

— Это почему же так? — слегка встревожился Геня.

— Да где-то там у Канар пароход наш повредился, мудреное такое название, даже не выговоришь, — бурно жестикулируя, придыхая и трагически закатывая глаза, матрос изложил суть спора, который завязался в рубке между Беляем и третьим помощником. Сам он стоял в это время на площадке у левого пеленгатора с биноклем в руке и все прекрасно слышал через открытую дверь. Информация была не секретная, но доверительная, почти что из первых уст.

— Ну, мы-то их выручим, — Геня нетерпеливо потер руки. — А что сказал мастер? — поинтересовался Геня, сосредоточенно почесывая макушку.

— А я знаю? Я с ним по корешам? Я бы на его месте не особенно спешил. Что я рыжий в самом деле или мне больше всех надо? Люди, слава богу, не тонут, а у меня, кажется, есть свое дело. Я бы так решил, приблизительно, и поискал более подходящий пароход. Мало ли их ходит через Атлантику? Вот если окажется, что кроме нас никого нет, тогда, конечно, тогда точка.

— К счастью, не тебе решать за мастера, — внимательно оглядев товарища, Геня деликатно отвел глаза. — Помощь терпящему бедствие — первейший долг моряков. Запомни на всякий случай, — он хотел пройти мимо, но матрос загородил ему дорогу.

— Одну минуточку, — он сделал попытку взять Геню за грудки. — Разве я сказал что-нибудь против? Извиняюсь! Пускай меня не узнает родная мама, но ничего против я, кажется, не говорил. И что такое моряцкий долг и, между прочим, этика, не надо меня учить. Я правильно говорю? — подступил он еще ближе.

— Правильно, — через силу выдавил из себя Геня.

— Тогда в чем дело? А дело в том, что все должно быть разумно и всем должно быть хорошо. Так и третий считает. И я тоже разделяю его мнение. Имею права?

— Имеешь, имеешь, — поспешил заверить Геня, чтобы скорее отделаться, и скользнул вниз по трапу.

В мастерских он застал Загораша, который рылся на полке с чертежами.

Несколько засаленных, потертых на сгибах синек уже лежали на верстаке, придавленные плашками для нарезания резьбы.

— Геня? — удивился Загораш. — Ты чего не спишь? А я задание для тебя подбираю… Завтра, если, конечно, ничего не случится, будем останавливаться.

— Случится, Андрей Витальевич, — тихо ответил Геня. — Уже случилось. Чует мое сердце, что не придется