Приватная жизнь профессора механики - Нурбей Гулиа

А осенью произошло событие, которое совершенно подорвало моё, и без того пошатнувшееся после расстрела в Тбилиси, отношение к советской власти. В ночь с 31 октября на 1 ноября 1961 года, по решению хрущёвского 22 съезда партии, из Мавзолея было вынесено тело Сталина. Спороли ему на кителе генералиссимуса (форма, которую он так никогда и не надел в жизни!) золотые пуговицы, пришили латунные и похоронили под кремлёвской стеной.

Я, конечно, был этим событием взбешён, строчил ответы Евтушенко на его гадкий стишок 'Наследники Сталина', написанный по заказу газеты 'Правда'. Ишь, какой 'коммунист-правдист' отыскался! Всю жизнь был диссидентом, а тут захотелось подлизнуть партии анус да поглубже! Вот и получил от Никиты Сергеевича его большевистскую благодарность! А сейчас я очень доволен, что тело моего любимого вождя, православного человека с церковным образованием, восстановившего патриархат и возобновившего нормальный диалог с церковью, не выставлено напоказ, как в витрине магазина! Вот лежит один, достойный этого бесстыдного эксгибиционизма (русский язык надо знать!), и душа его неприкаянная носится, не даёт нам стать нормальным народом, и хватит! Может, наступит день, когда мы закопаем эту мумию, признаем, что столько лет дурили людей по-чёрному, и станем нормальным народом, как, например, немцы! Но пока этого дня не видно!

И мне так захотелось смыться куда-нибудь за рубеж, настолько опротивел этот хрущёвский 'волюнтаризм' и одурение страны, так хорошо показанные в потрясающем фильме 'Тридцать три', что я даже стал искать такую возможность. Но не нашёл, может быть и к счастью!

Пьём по критерию и по меркам

И вот я снова в Москве, на сей раз надолго - на преддипломной практике - это весь весенний семестр! Бегу сразу на Опытный завод проведать моего 'мамонта'. 'Мамонт', как и подобает северному чудовищу, весь в снегу; вокруг него разбросаны куски толя и полиэтилена, брезента нет - или ветром сдуло, или, что вероятнее, спёрли. Все металлические части в ржавчине и грязи; я как мог, счистил снег и прикрыл механизм, чем нашёл.

Перейдя дорогу - улицу Ивовую, зашёл в 'Пожарку'. Серафим, Лукьяныч и моя койка - на месте, никого не подселили. Затем зашёл в лабораторию. Фёдоров был в командировке, а Игорь Недорезов, исполнявший его обязанности, встретил меня очень радушно. Между нами начало завязываться нечто тёплое, перешедшее потом в многолетнюю дружбу. Игорь Андреевич официально объявил мне, что он временно на период практики, оформляет меня на работу в качестве старшего мастера, и теперь я не только буду получать зарплату, но и законно занимать койко-место в 'Пожарке'. Я отдал честь и отрапортовал: 'Служу ЦНИИСу!'.

Началось оснащение скрепера датчиками и измерительной аппаратурой. На очищенную и обезжиренную поверхность осей скрепера десятками наклеивались тензодатчики - основные и компенсирующие; на колёса и маховик устанавливались датчики оборотов. Колёса крутились медленно и на них мы ставили обычные 'чиркалки', а на маховик - тахогенератор с ремённым приводом. На дышло поставили специальную месдозу для измерения силы тяги. До самого июня шло это оснащение скрепера.

А жизнь в 'Пожарке' протекала своим чередом. Правда, были и изменения. Мазина пожаловалась в ЦНИИС на наших многочисленных посетителей, и новый заместитель директора по хозяйственно-административной части (мы называли кратко - 'зампохач') Чусов, поставил на входе в 'Пожарку' дежурного. Поток посетителей резко упал, остались лишь самые верные, или кому терять реноме было уже не опасно. Возник винно-водочный дефицит, который надо было как-то пополнять.

Прежде всего, я как человек учёный, особенно в глазах 'рабочих' т.е. жителей общежития, решил уточнить, какой же напиток покупать наиболее выгодно. По этому поводу в общежитии шли нескончаемые споры - Лукьяныч говорил, что выгоднее всего 'Перцовка' за 2,20, хотя она и 30 градусов, слесарь Жора утверждал, что выгоднее всего сорокоградусная водка типа 'Калгановка', 'Зубровка' или 'Горный дубняк' по 2,65. Володя Ломов, как 'кандидат наук', утверждал, что выгоднее всего армянский портвейн 'Лучший' по 2,30, но объёмом 0,75 и крепостью 18 градусов. Серафим Иванович смотрел на эти споры скептически и считал их беспочвенными, так как нет объективного критерия выгодности.

И я, поработав головой, вывел этот критерий - им оказался 'грамм-градус-копейка', который в 'Пожарке' в мою честь назвали 'Гул'-ом. Чтобы получить этот критерий, надо было массу напитка в граммах умножить на его крепость в градусах и поделить на стоимость в копейках. Чем выше значение критерия, тем выгоднее покупать напиток.

Расчёты показали удивительные вещи. Взятая за эталон 'Московская Особая' за 2,87, имела критерий 500х40: 287, т.е. почти 70 Гул'ов; 'Горный дубняк', 'Зубровка', 'Калгановка' - 75 Гул'ов; 'Перцовка' - 68 Гул'ов, то есть она невыгоднее даже 'Особой'! Портвейны 'Альб де Десерт', 'Альб де Масе' и 'Анапа' (500х17:127) - 67 Гул'ов, т.е. эти дешёвые портвейны - невыгодны, это сенсация! Володин выбор - портвейн 'Лучший', оказался совсем не лучшим, а пожалуй, худшим - 58 Гул'ов. Но чемпионом оказался красный молдавский портвейн 'Буджакский' (750х19:167) - аж 85 Гул'ов! Тогда ещё не было таких шедевров, как 'Солнцедар' или плодово-выгодное 'Биле Мицне', которое ещё называли, наверное, из-за вкуса, 'Биомицином'; появились они лет через десять. Но, уверяю вас, выше 'Буджанского' им бы не возвыситься!

Протестировали даже пиво - самое дешёвое разливное-бочковое 'Жигулёвское', оказалось по Гул'ам равным 'Буджакскому'. Стало быть, пить пиво за 22 копейки кружка - выгодно. Но сколько же его надо выпить? И потом, разливное пиво явно разбавлено, да его и недоливают. А бутылочное имело всего 50 Гул'ов, т.е. было явно невыгодным!

Введение нового критерия произвело такой переполох в умах 'рабочих', что некоторые из них почти свихнулись (по современному - у них 'крыша съехала') - рушились их представления о самом главном в жизни. Слесарь Жора даже порывался избить меня за этот критерий. Но я заметил ему, что изобьёт он меня или даже убьёт, критерий всё равно останется! Все уже знают о нем и будут вычислять даже без меня. На что Жора высказал великую мысль, достойную нашего менталитета:

- Вас - учёных ещё до рождения убивать надо, чтобы не успели нагадить народу!

Но инициатива наказуема, и из-за моего критерия больше всех пострадал я сам. Убедившись, что красный портвейн 'Буджакский' - самый выгодный, и опасаясь, что его могут раскупить, я на весь свой аванс старшего мастера, накупил этого вина и запрятал в платяной шкаф. Бутылок 20 притащил, не меньше, по 85 Гул'ов - думал, хватит на месячишко. Но 'гул' шёл по общежитию всего один день, гульбище и гулянка тоже. Вот сколько хороших слов происходят от моей фамилии! Вылакали соседи по общаге мой 'выгодный' портвейн одномоментно, и я сам угощал им 'рабочих', после того, как 'пропустил' бутылки две сам. Пили за новый критерий, за великого учёного-спиртоведа, за Молдавию - родину самого выгодного вина. На халяву, говорят, и уксус сладок! Выпили столько, что и тошнило многих красным. Сперва испугались, думали, что кровь горлом пошла. Но потом вспомнили, что пили красное, и успокоились.

Я же сделал для себя важный вывод - нельзя покупать сразу много спиртного, а только по мере расходования. Вы видели когда-нибудь, чтобы ханыги-алкаши, которые тусуются возле винных магазинов, сразу покупали бы много? Нет, они роются по карманам, достают мелочь, считают, роняют монеты на снег, потом набирают нужную сумму и покупают бутылку. Выпьют на троих и начинают снова шарить по карманам, и ведь наскребают-таки! И так по нескольку раз! Значит, деньги у них исходно были, ведь не выросли же они сами в карманах. Но не купили они, к примеру, сразу три бутылки, чтобы не разливать по капле каждую по трём стаканам, а гордо и независимо выпить из горла каждый - свою! Ханыги - люди опытные, они-то в своём деле соображают!

И ещё одно полезное нововведение было сделано в питейную практику нашей комнаты. На сей раз - секретное. Так как число наших посетителей с бутылками резко уменьшилось, то нужно было подумывать об увеличении 'налога' с посетителей. Для этого я принёс из лаборатории стеклянную мензурку, на которую нанёс стеклографом чёрточки с надписями: 'на двоих', 'на троих', 'на четверых' и т.д.

Допустим, приходят к Серафиму или ко мне двое с бутылкой. Договариваемся делить 'на троих': переливаем в стакан одному - раз, потом другому - два, а остаток - себе в железную кружку. Но чёрточки-то я провёл чуть ниже реальных значений объёмов, поэтому остаток оказывался больше, чем по расчету. Особенно большой выигрыш был, когда приходилось делить бутылку на много доз. Свою кружку делящий до конца не выпивал, а сливал в 'общак' - на 'чёрный день'.

Особенно хорошо это получалось у дяди Симы. Он на корню пресекал всякое недоверие посетителей, а если те артачились, привычно спускал их с лестницы. Так что, на ухудшение условий существования мы отвечали привычкой русской смекалкой и сноровкой.