Приватная жизнь профессора механики - Нурбей Гулиа

Иногда, не чаще чем в две недели раз, Лукьяныча навещала его 'пассия' - Шурка, совершенно спившаяся дама лет тридцати пяти. Она жила с дочерью лет десяти. Где-то работала и на этой работе потеряла пальцы на одной руке. Лукьяныч очень дорожил Шуркой и обычно покупал ей 'Столичную', а себе - 'Перцовую'. Выпивали, пели немного, и на ночь она оставалась с ним на узенькой общежитейской кровати. Вся их любовь и переговоры при этом, происходили в метре от меня:

'Шурка, давай!' 'Отстань Митя, ты старый и противный!' 'А как 'Столичную' пить - не противный?' 'Не приду к тебе больше!' и т.д. Но всё кончалось ритмичными поскрипываниями и посапываниями: Утром, часов в 7, до прихода уборщицы Маши, Шурка уходила.

Жизнь дядя Симы и Лукьяныча, а теперь и моя, в общежитии протекала так. В тёплое время года дядя Сима поутру закидывал в Яузу (она протекала рядом с домом), бредень и вытаскивал немного мелкой рыбёшки. Из неё варили уху. Зимой он починял часы, в основном, будильники, и на полученные деньги покупал дешёвые продукты. Лукьяныч подрабатывал сторожем на овощных складах, воровал оттуда картофель, капусту и прочие овощи. Вы спросите - а где же водка, где самый насущный и самый дорогой продукт каждодневного потребления? Сейчас вы всё поймёте.

В пять часов вечера заканчивалась работа на Опытном заводе ЦНИИС, да и в самом огромном ЦНИИСе. Дядя Сима к этому времени подогревал кастрюлю с ухой и варёный картофель в мундирах, Лукьяныч резал капусту, и всё это добро ставилось на стол.

Не проходило и пятнадцати минут после окончания работы, как появлялись первые посетители. Они несли с собой бутылки, а жаждали стаканов, называемых 'мерками', закуски и человеческого общения. Контингент был самый различный - от доктора наук, старшего научного сотрудника (по кличке 'профессор Фул'), и главного инженера Опытного завода, до простых рабочих и вообще ханыг без определённых занятий. У многих были семьи, благополучные и не очень, а у иных - ничего.

Один из таких - у кого 'ничего' - Николай ('Колька') Ежов, до войны имел жену, работавшую научным сотрудником в ЦНИИСе. На войне он был лётчиком-истребителем, имел много орденов и медалей. Живым вернулся к жене, которая уже имела любовника. Она и перехитрила Кольку - развелась с ним и спихнула в общежитие, якобы для того, чтобы он получил квартиру, а потом, снова женившись на бывшей жене, объединился с ней. Но бывшая жена захлопнула перед бывшим мужем дверь новой квартиры, лишь только он затащил туда последнюю вещь при переезде. Колька так и остался в общаге, спился и стал нашим посетителем.

Люди приходили, торопливо вытаскивали бутылку, Серафим разливал её - гостю, себе и, понемногу Лукьянычу и мне. Гость выпивал, закусывал, разговаривал с Серафимом о жизни, со мной о науке, о Грузии, перебрасывался парой шуток с Лукьянычем и спешил домой. Были и такие, которые долго не уходили и норовили выпить 'дозу' у следующего посетителя. Но таких дядя Сима не любил и спускал их с лестницы - всё равно завтра они были нашими. Иногда посетители валились с ног; их Серафим складывал на полу в комнате, а когда те просыпались - выпроваживал вон.

Часам к восьми-девяти посетители кончались, Серафим прибирал в комнате, мы чуть-чуть добавляли из оставшегося от гостей и ложились спать. Утром Серафим опохмелялся и шёл ловить рыбу. Лукьяныч и я не опохмелялись - первый оставался в постели до полудня, а второй - бежал на Опытный завод собирать свой скрепер.

Так и жили. По выходным гостей не было, и мы с дядей Симой с утра шли гулять на Яузу - там был небольшой парк, состоящий из двух аллей - 'аллеи вздохов', где гуляли влюблённые, и 'аллеи пьяных' - где выпивали. По какой аллее гуляли мы - понятно. Почти всегда к нам присоединялся сосед по общежитию - Володя Ломов. Он жил с женой Таней и годовалым сыном Игорьком напротив нашей комнаты через коридор. Володя говорил, что он - старший научный сотрудник, кандидат наук, работает специалистом по тепловозам. Он называл несколько книг по тепловозам, где он был автором. Володя сильно заикался, и это звучало так:

- А вот, знаешь, есть учебник по тепловозам, а вот, авторы, значит - Петров, Чернышов и Ломов, а ведь писал-то я, и вот, я - последний автор, а они - первые!

Своё неважное материальное положение, отсутствие квартиры и последнее место в авторстве книг Володя объяснял исключительно своей скромностью и любовью к науке:

- А вот, мне ничего, кроме науки, не нужно! Танька ругается, а я ей говорю, а вот, тебе меня не понять - ты темнота, а мне главное - наука!

Я согласно кивал, потому что поддерживал Володю в его убеждениях. Серафим не любил, когда Володя говорил о науке, он требовал краткости и определённости - выпил, иди домой, или неси новую бутылку!

Работа на Опытном заводе, состоящая, в основном, в принуждении моих приятелей-слесарей к работе, требовала больших сил и нервов. Кончалось, обычно, всё тем, что я сам брал в руки ключ, зубило, молоток или другой инструмент и работал под советы моих приятелей. Не доверяли мне только сварку - её имел право делать лишь специалист.

К концу лета устройство было почти собрано и установлено в задней части скрепера. Резиновые колёса мы сняли, а вместо них установили огромные стальные барабаны с зубцами, какие были на тракторах 20-х годов, 'Фордзонах', например. С такими колёсами тяга развивалась побольше, чем с резиновыми. Эти стальные колёса соединялись открытыми зубчатками и редукторами с маховиком, установленным на огромных подшипниках. Но колёса были соединены с маховиком не постоянно - две дисковые электромагнитные муфты могли по желанию соединять и разъединять их.

Работать скрепер с моим устройством должен был так. По дороге к 'забою' тракторист включал муфты, и маховик на холостом ходу скрепера разгонялся от колёс до 3000-3500 оборотов в минуту. Затем муфты отключались, и маховик вращался вхолостую. Когда скрепер входил в 'забой' и нужно было резать грунт, набирая его в ковш, трактор делал это сперва 'своими силами'. Ковш медленно наполнялся менее, чем на треть, а трактор начинал 'глохнуть'. Тут-то и включал тракторист муфты. Задние колёса начинали вращаться от маховика и давали сперва 5-6, а по мере наполнения ковша грунтом, и до 10 тонн дополнительной тяги. Ковш быстро заполнялся 'с шапкой' и муфты отключались. Маховик, отдав энергию, медленно вращался вхолостую. А потом - опять разгон, вход в 'забой', копание, набор ковша с помощью маховика. И так всю смену!

Конец августа. Скрепер практически собран, можно работать, но тут возникает целый ряд проблем. Где работать - во дворе Опытного завода? Мы находимся в Москве, тут скреперами особенно не покопаешь. Нужен простор и : разрешение на работы! Вокруг Москвы - или поля, засеянные чем-нибудь, леса, или дачи; все земли задействованы. Если поработает скрепер, он оставит после себя котлован, или, по крайней мере, длинную ложбину - а кому это нужно?

Второе - мы не просто поработать хотим, а провести исследовательскую работу. Нужны датчики - оборотов маховика, оборотов колеса, объёма и веса грунта в ковше, силы тяги - отдельно трактора и отдельно стальных колёс от маховика. Записывать показания этих датчиков нужно на осциллографе, с ним нужна связь. Одним словом, нужна полевая лаборатория. По ходу скрепера нужно брать пробы грунта, покрывать их расплавленным парафином, чтобы не изменилась влажность, постоянно измерять прочность грунта так называемым 'ударником ДОРНИИ' и многое другое. Поэтому было принято решение начать испытания скрепера следующим летом, а весной - оснастить машину датчиками и другим исследовательским оборудованием. Если бы мы начали это делать сейчас же, то закончили бы в октябре-ноябре, а в эти месяцы скрепер не работает - мокро, а на мокром и липком грунте копать нельзя. Тем более, нельзя работать зимой, когда промёрзший грунт твёрже бетона.

Мы потягали скрепер взад-вперёд по двору завода и убедились, что маховик приводит колёса, а те, в свою очередь, разгоняют маховик. Затем затащили скрепер подальше, чтобы не мешал, отцепили трактор (если быть точнее - бульдозер на базе трактора С-80), и оставили скрепер с моим устройством зимовать под снегом. Я простодушно думал, что его хоть под крышу заведут - заржавеет ведь, сложное оборудование - открытые зубчатки, муфты, валы - но это были лишь мечты. Я набросил на устройство толь, полиэтиленовые мешки, брезент, надеясь предохранить его от сырости.

В конце августа, когда мне нужно было снова уезжать, я попрощался со скрепером, обняв его за колёса, попрощался с дядей Симой, Лукьянычем и Володей, пообещав привезти из Тбилиси чачи. Попрощался с моими благодетелями, которые были довольны, что скрепер хоть всё-таки собрали. Опять мне не хотелось уезжать, хотя любви больше в Москве у меня не было, если не считать неодушевлённый скрепер, конечно. Но именно этот неодушевлённый предмет, который был для меня 'живее всех живых', мне не хотелось оставлять одиноко мёрзнуть под снегом!