Ледокол (СИ) - "Ann Lee"

А однажды ночью, видимо устав от моего нытья, Кир рассердился и сказал, что я могу хоть сейчас собирать чемодан, и возвращаться обратно, раз мне так невыносимо рядом с ним. И что все мои признания в любви к нему не стоят ни хрена, раз я при первой же трудности ною, целыми днями, и много всяких матерных слов, в стиле, и в манере Кира. А я только усилила поток слёз, не в силах объяснить, почему собственно плачу.

Это всё слишком для меня!

Я никого здесь не знаю, и ничего не понимаю. Я словно в ступоре, в дурном сне, никак не могу очнуться. А потом, предварительно перекурив пару сигарет, он сгрёб меня в охапку, и вынес из дома, усадил в машину, не слушая не протесты, не вопросы, и повёз на ближайший утес, на одну из смотровых площадок.

В темноте, под светом круглой луны, мы стояли, оперившись о каменный борт, и смотрели на шумевшее внизу море.

Надо быть поэтом, чтобы описать всю ту красоту, ночного моря, звездного неба, что встречалось с большой водой на горизонте.

Ночного пьянящего воздуха, соленного, даже на такой высоте. Ласково теплого бриза, что развивал мои распущенные волосы, и путался в складках, простой сорочки, в которой я спала. Успела только сверху кофту натянуть. Кир и вовсе стоял в сланцах, и пижамных штанах, по пояс голый, со своими причудливыми рисункам на коже. Ветерок обдувал горячие щёки словно успокаивая, и призывая попробовать полюбить это место. Зажить спокойно.

А потом заговорил Кир. Тихий низкий голос, словно в душу мне проникал. Он говорил о том, что никогда в жизни он никого так не любил как меня, и мои слёзы, терзают его словно, я ножом каждый день ковыряю его сердце. И если мне здесь так плохо, он готов отпустить меня, лишь бы я была счастлива. Говорил и говорил, перемежая признания и маты. И не смотрел совсем на меня, словно не мог видеть. И тут я поняла, насколько я эгоистична. Насколько зациклена на себе. Ведь есть ещё он, и ему тоже пришлось переехать, принять все изменения в жизни ради меня. В той жизни у него тоже остались друзья и родители, и здесь кроме меня у него никого нет. И до этого момента, вроде как, и меня не было.

Я прижалась к нему, и закрыла рот, поцеловав. Потом шептала, просила прощения, и снова целовала, разглаживала сведенные брови, и видела, как светлею серые глаза, как расслабляется лицо. Чувствовала, как крепче сжимаются его руки. И в один голос мы признались друг ругу в любви.

А потом, словно другая жизнь началась. Оказалось наши соседи тоже русские, и оказалось что их не так уж и мало здесь. И много чего, оказалось, стоило только открыть глаза, и начать жить. И мальтийцы оказались очень гостеприимными людьми. Они были неторопливыми и расслабленными, и это немного сбивало с толку. Но как говорила Вера, это сперва так, а потом втягиваешься и понимаешь, что если назначил встречу с мальтийцем на утро, то лучше ждать его к обеду, а, то и к вечеру.

Ну а там и Ромка подоспел. Срок в срок. Правда пришлось делать кесарево, такой богатырь родился четыре сто, и пятьдесят пять сантиметров.

Всё прошло успешно. Медицина у них тоже на высшем уровне. И Ромку и меня выписали уже на пятые сутки. Кир не отходил от сына с первых дней. Особенно если учесть, что после операции я ещё была слаба, и они с Андреем, были моими феями крёстными.

Андрей помогал по хозяйству, хотя Кир и нанял местную женщину, по имени Неста. Она была темноволосой, пышной женщиной средних лет, и каждый раз улыбалась, когда мы встречались взглядами.

С горем пополам я приноровилась общаться с местными, на ломаном английском, а вот Андрейка, который в школе изучал именно его, свободно общался, иногда подвисая, когда слышал в ответ слишком быстро сказанную фразу. Кир тоже не затруднялся в общении, имея в арсенале несколько распространенных фраз, да и все кто с ним общался уже через несколько дней сами начинали говорить по-русски.

В этом был весь Кир!

25

Я стояла на террасе, и ждала Кира домой. Он арендовал недалеко отсюда помещение, и переделал его в спортивный зал, который теперь пользовался большой популярностью, как среди мальтийцев, так и русских, и даже парочка немцев, что жили здесь, приходили в зал. Сам Кир преподавал дзюдо, для всех желающих, а у детей так вообще вёл бесплатно.

Сегодня был отменный вечер. Июль и август, с их раскалённым воздухом сменил мягкий сентябрь, и теперь даже днём можно было понежиться на солнце, без риска схлопотать тепловой удар. Мы часто с Ромкой выбирались в сад, пока Андрей был в школе, а Кир на работе. А по вечерам, так вообще была сказка, и мы все вместе ездили к скалистым берегам или спускались к берегу, купались в море. Ласковый ветерок, доносил ароматы лимонов из сада, и нагретой земли, издалека доносились крики чаек, и оранжевый, теплый свет закатного солнца, озарял уходящий день.

Я всё же полюбила этот скалистый берег. Четыре месяца прошло, как один день.

Кир подошёл сзади и обнял меня за талию, чмокнул в щёку.

— Как я тебя пропустила? — удивилась я, обнимая сверху его руки.

— Не знаю, — бормочет Кир, зарываясь носом, в мои волосы, — я тебя прекрасно видел. Стоит, мечтает. О ком думала, красивая?

— Конечно о тебе, — улыбаюсь я.

— И что думала? — мурлычет Кир, нацеловывая мою шею.

— Кир, может сперва поужинаем, а потом, я тебе всё расскажу, — я немного отстраняюсь.

Всё же мы стоим на виду, а внизу бегают дети.

— Блядь, я так соскучился, — рычит он, утаскивая меня в комнату, — и если мне не изменяет память, сегодня нашему сыну два месяца, а значит и ты вполне здорова! А ты предлагаешь мне подождать!

— Кир, — пытаюсь высвободиться из его лап, которые уже бесцеремонно задрали подол моего сарафана, оглаживаю бёдра, — всё не так просто, и я могу быть ещё не готова. И, по-моему, я старалась утолять твою жажду.

Он резко развернул меня лицом, и, прищурившись, посмотрел.

— Да твой рот вне всяких похвал, — хмыкает он. — Только не пойму, чего ты ломаешься. Трахаться разучилась за это время? Так я напомню.

Я окончательно выворачиваюсь из его рук.

— Ты дурак! — бросаю обиженно, и выскакиваю из комнаты, на ходу поправляя сарафан.

Ужинаем в молчании.

В напряженном таком, что хоть ножом режь. Андрей, поначалу пытавшийся болтать, сникает, поддавшись общему настроению. Я пытаюсь не смотреть в холодные изучающие глаза. Потому что не хватает мне духу объяснить мужу, что я не готова к близости с ним. А он прёт напролом.

Ледокол!

И его можно понять, конечно. Тем более что Кир очень темпераментный. Он мне все уши прожужжал, как он это со мной сделает, насколько это будет долго, и как откровенно. И вот сегодня ровно два месяца с моей выписки. И я…

Ну как ему донести, что стесняюсь я теперь себя. Он такой высокий стройный, со стальными мускулами. Держит себя в форме. Сейчас ещё и загорелый. Мечта!

И я.

С огромными сиськами, наполненными молоком, с животиком, и широкими бёдрами. Я столько раз смотрела на себя в зеркало, и до черноты перед глазами боялась раздеться перед ним. Натягивала длинные сорочки, и ворчала, когда он начинал меня щупать. Ему раньше нравилась моя фигура. Соотношение тонкой талии и пышных бёдер. Да грудь сейчас большая, но что с ней будет потом. Андрея я не кормила грудью, не было молока, зато с Ромкой его столько, что приходиться сцеживаться. А Кир смотрит на меня, и он не отступит. Это он мне так, передышку дал.

Наверху закричал Ромка.

— Сиди, — роняет Кир, на встрепенувшуюся меня. Я так хотела слинять, и такой повод подвернулся.

Кир встаёт из-за стола, и уходит наверх. Я смотрю на свою рыбу в тарелке, которую просто расковыряла вилкой, и даже не съела ни кусочка.

— Мам, вы поругались? — спрашивает Андрей, видя, какими взглядами мы обмениваемся с Киром.

— Нет, всё нормально, — вздыхаю я, — просто слегка повздорили.

— Мам, а можно на день рождения, я позову Женьку с Владом? — тут же переключается Андрей.

Ой, блин у сына же на этой неделе день рождение. Ну, мамаша!