Обнаженный меч - Джалал Баргушад

После того, как был перехвачен посыльный голубь, подозрения Бабека увеличились. Что-то тревожило Мухаммеда. Ныне, когда один за другим попадались в руки халифские лазутчики, очень многое прояснялось: "Вероятно, к этому руку Мухаммед приложил. В любом случае надо все точно разузнать, предатель должен быть выявлен".

Беспокойство Бабека росло. Душу его обуяли подозрения: "Не будь топорище из дерева, топор не срубит ни одной веточки! Надо во что бы то ни стало найти и покарать предателя".

В последнее время в стан хуррамитов пробирались люди, внешне ни у кого не вызывающие подозрения. Сюда пробился некий слепой дервиш, несколько дней провел в стане и все время проклинал халифа Мамуна, настоятельно твердил, что хочет увидеться с Бабеком и благословить его. Дервиша отвели к Бабеку. "Баззский сокол" сразу же узнал его. Бабек видел этого дервиша очень давно, еще тогда, когда выводил караван Шибла из Хорасанских ворот-Багдада. У Бабека очень остро было развито природное чутье. То, что дервиш слишком часто ругал халифа, заставило его усомнитьсш в искренности слепца. "Что-то этот дервиш не нравится мне, а ну-ка" проверим", — подумал он и приказал:

— Уведите его и отрубите голову! Старик-дервиш тотчас повалился на колени:

— Светоч мира, помилуй меня. Как ты проведал, что я на старости лет, когда одной ногой стою в могиле, стал лазутчиком, служу Мамуну? Прости меня, корысть взыграла, согласился служить халифу. Пожалей меня, храбрец! Гнездо для слепой птицы вьет сам аллах. С именем, аллаха припадаю к твоим ногам, не губи меня!..

Все поразились: "Как Бабек догадался, что этот старый дьявол- лазутчик?!" А дервиш продолжал канючить:

— Я — человек, который, покинув родину, пешком обходит мир… Был беднее даже птиц, диких зверей. Будь проклята корысть!. В день, когда по приказу Мамуна отрубили голову его брату Амину, ты, бросив в мой кошель дирхем, осчастливил бездомного раба-божьего. Хоть я и лишен зрения, слух у меня хороший. Голос твой поныне стоит у меня в ушах, помилуй меня!

Бабек нахмурился:

— Твое желание можно выполнить, — вымолвил он. — Но ты должен правду сказать: к кому ты шел? Кому весть нес? Дервиш стал бить себя по голове и причитать:

— Пусть создатель обрушит на меня камнепад, не знаю. Когда меня послали сюда, имени здешнего предателя не назвали. Я знал только, что он сам должен был подойти ко мне и сказать, сколько в эти дни получите подкрепления из тыла.

Бабек был грозным, неукротимым и храбрым, но обычно у сильных и честных людей бывает детское сердце. По искренности слов, по дрожи в голосе дервиша Бабек понял, что тот не лжет. Он сжалился над дервишем:

— Не убивайте старика. Грех поднимать руку на этого безоружного беднягу. По жадности своей угодил в западню. Отпустите, пусть уходит и живет сколько ему суждено…

Много ниже ставки, у подножия Хаштадсара, до утра виднелись огни. В лагере бойцы зажигали костры и при их свете до утра обучались ратному делу. А снег все валил и валил. Иногда громко голосили войсковые петухи. А иногда оттуда доносился лай собак. И ночью за веревку, ведущую к ставке, брались руки. Гонцы, военачальники, поднимались или же спускались. У поднимавшихся часовые спрашивали:

— Кто идет?!

— Пламя!

— Кричат ли ваши петухи?

— Кричат!

— Лает ли собака?

— Лает!

"Пламя!" означало: "Я из войска Бабека", и все другие ответы на вопросы подтверждали принадлежность к войску Бабека.

Бабек менял в день по два раза пароль и отзыв. Он боялся, что в такие снежные ночи лазутчики могут пробраться в ставку.

Халиф Мамун обещал годовой доход целого города тому, кто доставит голову Бабека. Даже дал слово, что тому, кто принесет голову Бабека, дарует приданое Зубейды хатун — Азербайджан. Корыстолюбие, алчность подвели уже многих под меч Бабека. По-прежнему находились такие, которые стремились разбогатеть и зарились на вознаграждение за голову Бабека.

Который день уже Бабек не знал покоя: "Кто же среди нас предатель? Неужто Мухаммед? Ну, чего ему недостает? Нет, может, я ошибаюсь. Эти халифские лазутчики хоть язык отрежь, никак не называют его имени. Что же делать?"

От напряжения и бессонницы глаза Бабека покраснели. И он сам, и конь его нуждались в отдыхе. Гарагашгу надо было перековать и запереть на сорок дней[125] Сколько коней гибло в каждой битве, сколько мечей и щитов выходило из строя! К счастью, и отцовский меч, и ветрокрылый конь Бабека все еще были целы-невредимы. Но конь нуждался в передышке, а меч — в заточке. Да и Бабеку надо было отоспаться. Военачальники советовали Бабеку несколько дней не покидать ставку и никого не принимать. Успех будущих битв во многом зависел от самочувствия Бабека.

Но Бабеку не удавалось отдохнуть, по ночам сон не шел к нему. Все думы были заняты предстоящими битвами. Как-то, не снимая доспехов, Бабек прилег на красный войлок, разостланный у очага. Но никак не мог заснуть. Тихонько вошел один из часовых:

— Великий полководец, ваши братья желают увидеться с вами.

— Просите, пусть войдут.

Часовой, поклонившись, вышел. Бабек встал, поворошил головешки в очаге. Огонь разгорелся, стало светлее. Бабек оправил на себе одежду: "С добрыми ли вестями так поздно? Может, Абдулла с Муавией нашли предателя? Я ведь им поручил это дело…"

Дым очага покалывал глаза. Когда Бабек прикреплял к поясу меч, кончик его коснулся стоящего в углу кувшина, полного вином и прислоненного к кувшину тамбура. Кувшин промолчал, а натянутые струны тамбура издали мелодичный звук.

Бабек подумал: "Если Абдулла и Муавия нашли предателя, награжу их. Даже позволю сесть и вместе со мной вдоволь выпить муганского вина. Из-за Абдуллы мать обиделась, дескать, разве вы не братья, как же ты решился подвергнуть его такому наказанию. Но мать должна знать, что на войне родичей-братьев нет, есть воины".

Войлочная дверь пещеры раздвинулась. Вошли Абдулла и Муавия. Оба от дыма закашлялись… С их одежды свисали сосульки, каждый из них напоминал снеговика. Бабек несколько раз махнув ресницами, холодно и устало глянул на "снежных людей".

И у Абдуллы, и у Муавии виднелись только глаза да носы. Бороды, брови и усы заиндевели. Мороз разукрасил ножны их мечей причудливыми узорами — такими, что даже тавризским умельцам не вывести.

Бабек, не спрашивая ни о чем, прохаживался возле очага. Изредка останавливал недовольные взгляды на Абдулле, через плечо у которого висела шелковая сума: "И разобиделась же мать из-за тебя на меня! Даже только приехавшие в Базз Гаранфиль с Ругией просили за тебя. Так нельзя, братец, порядок для всех один".

Братья не осмеливались при Бабеке даже руки протянуть к огню. Последнее время главный жрец столько твердил о святости Бабека, что превратил его чуть ли не в пророка Ширвина. Всем казалось, что великий Ормузд его с небес прислал. Наконец Бабек, прищурив слезящиеся от дыма глаза, кинул испытующий взгляд на озябших братьев, которые стояли, не смея шелохнуться:

— Ну, храбрецы, что нового? Наверное, голову лазутчика притащили? Иначе не будили бы меня среди ночи!

Абдулла поглядел на Муавию, а Муавия — на Абдуллу. Оба пожали плечами:

— Голову не принесли, — тихо ответил Абдулла. — Если тебя волнует предатель, находящийся среди нас, то будь спокоен. — Абдулла кашлянул, и продолжил: — Рано или поздно мы его найдем… Перехвачен караван, что шел из Багдада в Дербент. Из-за снежных заносов на всех путях-дорогах он, оказывается, на несколько недель застрял в нашем, билалабадском караван-сарае. Наш гонец на обратном пути из Базза заглянул туда и приметил этот караван. Как только гонец сообщил нам об этом, мы отправились туда и проверили, что и как. Караванщики сначала утверждали, что съестные припасы на продажу везут. Оказалось, это — ложь. Это караван багдадского Дома мудрости. В Дербент, а оттуда в Китай направлялся. С караваном несколько ученых ехало. Говорили, мол, должны что-то привезти для строящейся в Багдаде башни звездочетов. Многие ученые владеют разными языками. Есть и такие, что наш язык знают. Хочешь-оставим их переводчиками. Вместе с учеными один старый поп едет. У него на шее — большой золотой крест. Лицо в таких рябинках, что в них камни для пращи поместятся. А поди же, ни с кем не считается. На мудреца похож. Мы его заподозрили. Только он с уважением произносит твое имя. Говорит, отведите меня к Бабеку, хочу повидаться с ним. Бабек должен знать меня. Сколько ни старались мы, себя он не назвал, сказал, дескать, только с Бабеком буду говорить, и конец. Обыскали его, но оружия при нем не оказалось, только целый верблюжий вьюк. — Абдулла снял с плеча и опустил на пол шелковую суму. — А это книги того старика. Говорит, подарю Бабеку. Конечно же, в такую пору мы не могли сразу привести его в ставку. Пришли у тебя разрешения спросить.

Бабек не любил перебивать говорящего. Тех, кто мешал высказаться, считал невежами. Потому и вытерпел пространное словоизвержение Абдуллы и наконец сказал: