Рассказы о лорде Питере - Дороти Сэйерс

— Что-что?... — Его светлость оторвал свой длинный нос от неприятного вида склянок, которые он разглядывал, и рассеянно произнес: — Старый воспитанный пес машет хвостом, когда слышит свое имя. Так о чем идет речь, Хартман? О лимфатических железах у мартышек или о юго-западном вздутии двенадцатиперстной кишки у Клеопатры?

— Значит, вы ничего не слышали, надо понимать? — смеясь, сказал молодой ученый. — Не пытайтесь обмануть меня этими вашими фокусами с моноклем. Я к ним привык. Повторяю, я говорил Бантеру, что был бы бесконечно благодарен, если бы вы позволили ему прийти через три дня, чтобы зафиксировать успехи подопытных образцов, — предполагается, конечно, что таковые должны быть.

— О чем речь, старина! — ответил его светлость. — Вы же знаете, всегда рад помочь коллеге-ищейке. Выслеживать преступников — занятие, подобное вашему. Уже закончили? Отлично! Между прочим, если вы не почините эту клетку, рискуете потерять одного из своих пациентов — под номером пять. Всего-навсего одна проволочка перегрызена — и умный обитатель клетки на свободе. Забавные маленькие животные, не правда ли? И не нуждаются в дантисте; хотел бы я быть на их месте, — все-таки проволока не так отвратительна, как свистящая бормашина.

Доктор Хартман издал возглас удивления.

— Как, черт возьми, вы это заметили, Уимзи? Мне показалось, вы даже не взглянули на клетку.

— Результат наблюдательности, усовершенствованной практикой, — спокойно объяснил лорд Питер. — Всякое нарушение действует определенным образом на наш глаз, потом включается мозг со своими предостережениями. Я заметил непорядок, когда мы вошли. Но только лишь заметил. Не могу сказать, что мой мозг как-то отреагировал на него. Но все же дал знать, что требуется вмешательство. Все в порядке, Бантер?

— Думаю, милорд, получилось великолепно, — ответил слуга.

Он уже упаковал камеру и пластинки и теперь, не торопясь, наводил порядок в маленькой лаборатории, оборудование которой — компактное, как на океанском лайнере, — было приведено в беспорядок во время опыта.

— Я чрезвычайно признателен вам, лорд Питер, и вам, Бантер, — сказал доктор. — Надеюсь получить хорошие результаты. Вы даже не представляете, какая это помощь для меня — серия действительно хороших снимков. Я не могу позволить себе такую вещь, еще не могу. — По осунувшемуся молодому лицу пробежала тень, когда он взглянул на великолепную камеру. — У меня нет возможности заниматься этими исследованиями в больнице. Не хватает времени. Вот и приходится работать здесь. К тому же сражающиеся Великие Державы не позволяют отказаться от практики, даже здесь, в Блумсберри. Временами и полукроновый визит существенно меняет дело — позволяет свести концы с концами и заполнить отвратительную брешь в финансах.

— Как говаривал мистер Микобер[92] — сказал Уимзи, — «годовой доход двадцать фунтов, годовой расход девятнадцать фунтов девятнадцать шиллингов шесть пенсов — в итоге благоденствие; годовой доход двадцать фунтов, годовой расход двадцать фунтов шесть пенсов — в итоге нищета». Не утруждайте себя благодарностью, дружище. Для Бантера нет большего удовольствия, чем возиться с пиро-и гипосульфитом. Дайте ему такую возможность. Любая практика полезна. Чтение отпечатков пальцев и колдовство над фотопластинами, конечно, верх блаженства, но работа со страдающими цынгой грызунами (неплохое выражение!) тоже вполне приемлема, если не предвидится преступления. А в последнее время они стали так редки... Не над чем поломать голову, не правда ли, Бантер? Просто не знаю, что случилось с Лондоном. Я даже стал совать нос в дела соседей — чтобы проветрить мозги. На днях чуть не до смерти напугал почтальона, полюбопытствовав, как поживает его подруга в Кройдоне. Он женатый человек, живет на Грейт Ормонд Стрит.

— А как вы узнали?

— Ну, тут я ни при чем. Видите ли, он живет как раз напротив моего друга, инспектора Паркера, и его жена — не Паркера, он не женат, а почтальона — спросила на днях Паркера, действительно ли воздушное представление в Кройдоне длилось всю ночь. Растерявшись, Паркер, не подумав, ответил: «Нет». Подвел беднягу. Каков? А все его необыкновенная задумчивость. Доктор рассмеялся.

— Вы позавтракаете со мной? — спросил он. — Боюсь только, у меня нет ничего, кроме холодного мяса и салата. Женщина, которая занимается моим хозяйством, по воскресеньям не бывает. Приходится управляться самому. Чертовски непрофессионально, но ничего не попишешь.

— С удовольствием, — сказал Уимзи. Они вышли из лаборатории и вошли в маленькую темную квартирку у задней двери. — Сами отстраивали местечко под лабораторию?

— Нет, — ответил доктор, — над этим потрудился последний жилец, он был художник. Из-за этой пристройки я здесь и поселился. Оказалось, прибежище весьма удобное, хотя стеклянная крыша в такие жаркие дни, как сегодня, немного разогревается. Но мне нужно было что-нибудь на первом этаже, и подешевле, пока времена не изменятся к лучшему.

— И пока ваши опыты с витаминами не сделают вас знаменитым, а? — весело спросил Уимзи. — Вы ведь, знаете ли, человек, подающий надежды. Я это, можно сказать, кожей чувствую. Однако кухонька совсем недурна.

— Да, довольно уютная, — согласился доктор. — Правда, лаборатория несколько ее затемняет, но женщина, которая мне готовит, бывает здесь только днем.

Они прошли в узкую маленькую гостиную, где был накрыт стол с холодными закусками. Единственное окно в дальнем конце комнаты выходило на Грейт Джеймс Стрит. В комнате, напоминающей скорее коридор, было множество дверей: дверь из кухни, рядом — дверь, ведущая в переднюю, на противоположной стороне — третья, через которую посетитель рассмотрел небольшой кабинет-приемную.

Лорд Питер Уимзи и хозяин сели за стол, и доктор выразил надежду, что с ними вместе сядет и Бантер. Однако этот правильный индивид, соблюдая принятые условности, решительно отклонил все предложения подобного рода.

— Если бы мне было позволено выразить свое мнение, — заметил он, — я бы сказал, что предпочитаю, как всегда, обслуживать вас и его светлость.

— Бесполезно спорить, — рассмеялся Уимзи. — Бантеру нравится, когда я знаю свое место. Он — своего рода террорист. Моя душа мне не принадлежит. Продолжайте, Бантер; ни за что на свете мы не позволим себе вам мешать.

Мистер Бантер подавал салат и разливал воду с такой величавой торжественностью, словно это был старый портвейн с отстоявшимся от времени осадком.

Был безмятежный воскресный летний полдень 1921 года. Грязная маленькая улочка была пустынна. Один только продавец мороженого проявлял признаки жизни. Отдыхая от своей разъездной деятельности, он стоял сейчас на углу, непринужденно облокотись на зеленый почтовый ящик. Затих гомон крепких, громкоголосых блумсберрийских младенцев, пребывающих, по-видимому, в стенах своих квартир и поглощающих исходящий паром, явно не соответствующий такой тропической жаре воскресный обед. Только из квартиры наверху доносился назойливый звук тяжелых быстрых шагов.

— Кто этот весельчак над нами? — вскоре заинтересовался Уимзи. — Ранней пташкой, как я понимаю, его не назовешь. Как, впрочем, и любого другого в воскресное утро. Понять не могу, за что таинственное Провидение наслало такой ужасный день на людей, живущих в городе. Сам я должен был находиться за городом, но сегодня после полудня мне нужно встретить друга на вокзале «Виктория». Надо же приехать в такой день! А кто эта женщина? Жена или хорошо воспитанная подруга? Похоже, собирается послушно исполнить все предписанные женщине обязанности, и те и другие. Там, наверху, как я понимаю, спальня?

Хартман в некотором удивлении взглянул на Уимзи.

— Прошу простить мое неприличное любопытство, старина, — сказал Уимзи. — Дурная привычка. Совершенно не мое дело.

— Но как вы?...

— Эго всего лишь предположение, — сказал лорд Питер с обезоруживающей улыбкой. — Я расслышал скрип железной кровати и глухой звук прыжка на пол; конечно, это может быть кушетка или что-нибудь еще. Во всяком случае, последние полчаса он топчется в носках на нескольких футах пола, а женщина, с тех пор как мы тут сидим, бегает на высоких каблучках туда-сюда: из кухни, в кухню, потом в гостиную. Отсюда и мой вывод о семейных привычках жильцов второго этажа.

— А я-то думал, — обиженно сказал доктор, — вы слушаете мое интереснейшее повествование о благотворном влиянии витамина В на излечение цинги Линдом в 1755 году.

— Я и слушал, — поспешил его успокоить лорд Питер, — но я слышал также и шаги. Малый наверху не торопясь прошел в кухню — вероятно, за спичками, потом в гостиную, оставив ее заниматься полезным домашним трудом. Так о чем я говорил? Ах да! Понимаете, как я уже сказал, мы слышим или видим что-то, не зная и не думая об этом. Потом начинаем размышлять, и тогда все увиденное и услышанное возвращается к нам, и мы начинаем рассортировывать наши впечатления. Как на фотопластинах Бантера. Изображение на них л... ла... Как сказать, Бантер?