Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Ирина Судникова

Завидев столь необыкновенный поезд с ранеными еще издали, доктора и сестры милосердия вышли навстречу Императору. Никакими словами невозможно передать, что чувствовали в такую минуту смотрящие из палат госпиталя присутствующие и едущие и сидящие рядом с Государем солдаты. (2)

Государь Император прибыл в деревню Парадим. Дом, отведенный для Монарха, был жалкая хижина, низкий, с маленькою входною дверью, без печи, он имел самый убогий, непривлекательный вид. По приезде Государь тотчас вошел с главнокомандующим в мазанку.

Погода стояла весьма холодная, и после получаса пребывания в хате Император почувствовал жестокую стужу, хотя он это никому не заявил, и продолжал переносить ее наравне со всеми.

Перед вечером Государь еще больше почувствовал, какая пронизывающая сырость была в хате и как ему будет неудобно здесь спать. Тогда Его Величество вышел на улицу, предпочитая быть на воздухе, и пошел осмотреть бивуак своего Почетного конвоя.

«Хорошо ли вам тут?» — спрашивал Государь офицеров, заглядывая в палатки.

Наконец, после расспросов и осмотра помещений нижних чинов Его Величество подошел к саперам и решил обратиться к ним с просьбою: «Очень уж мне холодно в мазанке, — сказал Император, — не сложите ли мне, голубчики, небольшую печь?»

Эти слова великого, самодержавного, но смиренного Императора тронули до слез конвойцев, и на другое утро в отсутствие Государя саперы сложили большую печь, а один купец обил всю комнату солдатским сукном, так что Государь, вернувшись домой, не узнал своего помещения и затем неоднократно говорил, что за время войны он нигде еще не пользовался таким удобством, как в Парадиме. (2)

При штурме Горного Дубняка, Лейб-гренадерского полка капитан Лукошков был тяжело ранен, но Государю донесли о нем в числе убитых. За обедом, обращаясь к находившемуся в почетном конвое поручику того же полка Поливанову. Государь сообщил ему о смерти Лукошкова.

Поливанов поехал в Богот узнать о судьбе своего товарища и там нашел его в числе тяжело раненных, однако еще живым.

Когда об этом доложили Государю, то Его Величество немедленно сам поехал в Богот, чтобы навестить умирающего.

Но этим не ограничилось Высочайшее внимание к судьбе этого офицера. В 1880 году, 13 апреля, в день полкового праздника, лейб-гренадер капитан Лукошков, лежа в Мариинской больнице, ждал посещений друзей-однополчан и солдат своей роты. Но в отворившуюся дверь вдруг неожиданно вошел Государь Император.

— Твой первый шеф приехал поздравить тебя с полковым праздником. — произнес Государь, подавая руку больному.

Лукошков, тронутый до слез, едва мог выговорить слово.

Император сел к нему на кровать и старался его успокоить.

— А знаешь, кто к тебе еще пришел? — продолжал Монарх. — Твой фельдфебель и двое солдат роты. Я их встретил на лестнице и обещал сам доложить об их приходе. Можно позвать? — спросил Государь.

Затем Его Величество сам отворил дверь, позвал солдат и еще боле получаса разговаривал с Лукошковым и солдатами. (2)

На полковом празднике лейб-казаков, совпадавшем со взятием кавказскою армиею Карса. Его Величество пожелал откушать пищу, приготовленную для праздничного обеда нижних чинов. Когда Государь подошел к столу, то Его Высочество главнокомандующий крикнул:

— Ребята, дайте ложку.

Казаки начали переминаться.

— Эх, да у них и ложки-то нет, — улыбаясь, сказал Государь.

Это замечание заставило близ стоящего казака полезть за голенище и достать ложку. Вынув ложку, казак вытер ее своими пальцами и подал Государю. Монарх, видя все это, улыбаясь, взял у казака ложку и начал ею кушать казачьи щи. (2)

Император Александр Николаевич в начале кампании, выходя из палатки, где лежали труднобольные, на прощание пожелал им поскорее выздороветь. Совершенно неожиданно для всех в ответ на это пожелание прокатилось дружное:

— Рады стараться, Ваше Императорское Величество!

Государь горько улыбнулся и промолвил:

— Не от вас это зависит! (2)

После взятия Плевны, наградив всех отличившихся. Государь подумал и о себе.

Утром 29 ноября, собираясь в Плевну. Император спросил графа Адлерберга:

— Как ты думаешь, это ничего, если я надену Георгиевский темляк на саблю? Кажется, я заслужил.

Приехав в Плевну уже с Георгиевским темляком, Государь подошел после молебна к Великому Князю Николаю Николаевичу и сказал:

— Я надеюсь, что главнокомандующий не будет сердиться на меня за то, что я надел себе на шпагу Георгиевский темляк на память о пережитом времени.

Узнав о награде, которую сам себе выбрал Государь за полугодовые усиленные труды, опасности и лишения войны, офицеры Почетного конвоя решили поднести ему золотую саблю. К несчастью, настоящую золотую саблю негде было взять, а потому офицеры решили временно поднести обыкновенную золотую саблю без надписи, с тем чтобы в Петербурге заменить ее другою.

Второго декабря, принимая офицеров конвоя с саблей. Государь произнес:

— Я очень доволен и этой саблей, и другой мне не нужно. Искренно благодарю вас за эту дорогую память о вас и еще раз спасибо за службу.

Думал ли кто-нибудь, что эта простая сабля в недалеком будущем ляжет на крышку гроба незабвенного Монарха, как самая им любимая и почитаемая? (2)

В другой раз, придя в госпиталь, Государь подошел к раненому офицеру Ковалеву, которому только что была сделана ампутация ноги. Сильные страдания сделали больного чрезвычайно раздражительным и капризным, и он почти не хотел отвечать на расспросы Его Величества. Но Государь во что бы то ни стало желал добиться от него ответа.

— О чем ты грустишь? — спросил Император.

Ковалев молчал.

— Но ты себя уже лучше чувствуешь? — продолжил расспросы Государь.

— Нет… — коротко ответил Ковалев, нахмурив брови.

— Может быть, ты чем-нибудь недоволен?..

— Меня… — сказал Ковалев уже дрожащим голосом, — постоянно смущает мысль… о моей матери… Она жила всегда со мною… я ее содержал, а теперь… останется одна… на всем свете, без куска хлеба… Мною потрудилась она, бедная… чтобы меня поставить на ноги.

Эти простые, душевные слова молодого офицера тронули Государя, и, желая скрыть свое волнение. Его Величество сказал в ответ несколько утешительных слов и отошел.

Вечером Царь сказал генерал-адъютанту Рылееву:

— У меня целый день не выходит из головы бедный Ковалев. Эта святая любовь его к матери меня истинно тронула… Как он отзывался о ней, сколько в его словах было чувства!.. Я не могу забыть!

Затем, подойдя к письменному столу, Государь достал крупную сумму и произнес:

— Вот что! Надо ему помочь… Возьми эти деньги, положи как-нибудь ему под подушку, но, пожалуйста, сделай так, чтобы он не знал, что это от меня… (6)

В 1859 году, при отъезде Государя из Чугуева, после смотра, когда он вышел на крыльцо, ямщик, вместо того чтобы сидеть на козлах, стоял подле коляски, а на козлах торжественно восседал великолепный пудель, любимая государева собака, постоянно сопровождавшая его в путешествиях. Сначала этого не заметили, но когда Государь подошел к коляске, то губернатор спросил ямщика, отчего он не на козлах? Ямщик ответил:

— Никак нельзя, ваше превосходительство, там их благородие уселось.

Государь рассмеялся и сказал ямщику:

— А ты их оттуда кнутиком, кнутиком. (6)

В бытность свою командиром гренадерского корпуса Н. Н. Муравьев после обычной своей прогулки зашел в госпиталь и, заметив у одного из больных с левой стороны груди небольшое пятно на рубашке, призвал доктора и спросил:

— Отчего пятно у моего гренадера?

Доктор объяснил, что у больного застарелая грудная фистула, которая, будучи закрыта, может произвести одышку и тоску. Тогда Муравьев приказал смотрителю госпиталя капитану Мордвинову озаботиться частою переменою белья на больном. Не прошло и часа после посещения госпиталя Муравьевым, как приехал его адъютант удостовериться, исполнено ли его приказание. К несчастью, рубашку на больном еще не успели переменить, и адъютант должен был доложить о том строгому начальнику. Через несколько времени в госпиталь прибыл дежурный по караулам штаб-офицер и объявил Мордвинову приказ корпусного командира отправиться на гауптвахту. Однако вскоре ему возвратили саблю и потребовали к Муравьеву. Последний встретил его, впрочем, довольно милостиво и, расспросив о прежней службе и родственных связях, сказал:

— Хотя я с вами, кажется, и в дальнем родстве, но на службе шутить не люблю и привык, чтобы мои приказания были тотчас исполняемы. (1)

Когда Н. Н. Муравьев был назначен в 1855 году наместником кавказским, то по приезде своем в Тифлис он прежде всего решился уволить массу лишних чиновников, прикомандированных к канцелярии наместника. В числе этих чиновников находился и известный писатель граф В. А. Соллогуб. При общем представлении ему служащих, когда была названа фамилия графа. Муравьев спросил: