Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Ирина Судникова

— Этого скота надо угнетать.

— Однако сказано, — заметил кто-то из присутствующих, — блажен, иже и скоты милует, паче же свою плоть.

Это понравилось митрополиту. (6)

Митрополит московский Филарет отличался несокрушимой логикой и, как известно, был очень находчив.

А. Ф. Львов, ратуя о единообразии церковного напева и получив одобрение государя, составил пение для литургии. Как к первенствующему и влиятельному лицу духовному, он привез четверых певчих придворной капеллы к Филарету и заставил их пропеть литургию при нем.

Митрополит прослушал, подумал и сказал:

— Прекрасно. Теперь прикажите пропеть одному.

— Как? — сказал озадаченный Львов. — Одному нельзя.

— А как же вы хотите. — спокойно отвечал Филарет. — чтобы в наших сельских церквах пели вашу литургию, где по большей части один дьячок, да и тот нот не знает.

Московский митрополит Филарет раздавал ежедневно бедным денежное пособие, но требовал, чтобы ему лично подавали об этом прошение на бумаге. Одна старушка шла к нему за пособием без письменною прошения; на дороге кто-то ей сказал, что без него не уважится просьба. Не зная грамоты, она обратилась к попавшемуся ей навстречу студенту и просила помочь ее горю: написать ей просьбу. Студент согласился, вошел в лавочку и, купив лист бумаги, написал на нем и отдал старухе, которая с восхищением поблагодарила доброю человека и отправилась к митрополиту. Он принял, но, прочитав просьбу, рассмеявшись спросил:

— Кто тебе это писал?

— Какой-то ученый, встретившийся на улице.

— И по всему видно, что ученый, — ответил митрополит, — слушай, что тут написано:

Сею — вею, вею — сею,Пишу просьбу к архиерею:Архиереи, мой архиерей,Давай денег поскорей.

Старуха ужаснулась, но митрополит успокоил ее и дал пособие, но с тем, чтобы впредь не давала незнакомым сочинять просьбы. (6)

Царствование Императора Александра II

(1855–1881)

При проезде чрез Царство Польское, когда Наследник Александр Николаевич вместе с Государем навестил казармы одного полка и, уходя, несколько отстал от своего родителя, один из заслуженных воинов, украшенный орденами офицер, поглядел с умилением на Цесаревича и сказал: «Я бы желал иметь счастье поцеловать вашу руку». «Позвольте лучше мне иметь честь поцеловать вас!» — сказал Цесаревич и с этими словами бросился на шею к изумленному офицеру, который после поцелуя старался схватить руку Его Высочества, но Цесаревич поспешно снял фуражку, поклонился и побежал догонять Государя. (2)

В мае 1831 года, прогуливаясь со своим воспитателем Мердером по набережной реки Фонтанки в Петербурге. Цесаревич заметил, что на одной из стоящих на реке барок лежит старик рабочий, прикрытый грязной рогожею, весь трясется и громко стонет. Недолго думая, он побежал на барку по настланным доскам, наклонился над стариком и стал его расспрашивать, не слушая строгого голоса своего воспитателя, который, не зная еще, в чем дело, боялся только, чтобы Цесаревич не упал в воду. Но страх Мердера сменился другим чувством, когда, последовав за Цесаревичем на барку, он увидел, как Александр Николаевич, вынув из кармана платок, утирал слезы, катившиеся из глаз бедняка. Вынув из кошелька золотую монету, он подал ее Наследнику, который наклонился к больному старику и положил ему деньги на грудь под рогожу. Больной сказал что-то и перекрестился несколько раз, а Александр Николаевич, не слушая его благословений, перебрался по доскам обратно на набережную. (2)

После восьмимесячного путешествия (со 2 мая по 10 декабря 1837 года) по России Государь Наследник возвратился в Петербург, полный радостного, теплого чувства к русскому народу. В письме к одному из своих наставников он выразил общее впечатление свое от путешествия следующими словами: «Я своими глазами и вблизи познакомился с нашей матушкой-Россией и научился еще более любить ее и уважать. Да, нам точно можно гордиться, что мы принадлежим к России и называем ее своим Отечеством». (2)

Император Александр II решил разделить в 1877 году на Дунае в Болгарии со своим войском тяготы и опасности войны.

Наша армия должна была действовать в разоренной местности, вообще малонаселенной, где не существовало ни торговли, ни промышленности. Отсутствие жизни, признаков цивилизации ставило войска в безвыходное положение. Военные события превратили страну, богатую природой, в пустыню, где башибузуки истребили целые деревни, перерезав и разогнав жителей, не оставив камня на камне. В Болгарии царил один ужас! Следовательно, Государю предстояло жить наравне со всеми под открытым небом, в палатке или в полуразрушенных мазанках.

Эта поездка Императора не могла походить на пребывание Государя Александра Павловича в армии в 1814–1815 годах. Его Величество ехал также и с совершенно иной целью…

Его задачей не было стать во главе победоносной армии и руководить ее действиями, чтобы приобрести лавры военачальника или насладиться собственною славою, являясь при въездах в большие города и даруя им жизнь и свободу. Нет, все это он предоставил своему брату — главнокомандующему — и доблестным войскам. Не в том заключалась цель Царя-страстотерпца, совершившего так много великого, плодотворного для России и его народа, который целые века не имел ни воли, ни суда, ни прав человеческих. Заботясь обо всех, как отец, руководствуясь одною любовью к детям и весь принадлежа им, он мог быть счастлив только счастьем своего народа. Но оно всегда зависит от самопожертвования Царя, и Император стремился теперь стать не во главе своего могучего и воодушевившегося народа, где было довольно начальников и руководителей, а за ним, дабы принимать в свои объятия героев-раненых, покидающих позиции с разбитым сердцем и падающих духом ввиду испытываемых ими страданий. Он хотел также быть свидетелем радостей войск, когда придут они, и иметь возможность отблагодарить вовремя и лично своих богатырей.

Итак, говоря яснее, задача Государя состояла в самопожертвовании там, где никто и никогда не мог заменить народу Царя. Место это есть тыл армии. Такова была цель поездки Его Величества, и отсюда исходит величайшее значение этого нового доказательства любви к народу.

— Я еду братом милосердия, — говорил Государь многим в Петербурге.

Этими словами он ясно указал то место, которое желал занять среди участников кампании. Тяжкий и мучительный крест добровольно возложил на себя Царь-Освободитель! Он обрек себя на невыразимые страдания, ибо какие могут быть радости у брата милосердия вообще, а тем более когда горе каждого солдата должно было обратиться в горе самого утешителя!? Победы, которые неизбежно покупаются сотнями и тысячами жертв, доставляемыми на попечение братьев милосердия, лишь терзают сердце и душу… Кровь, все кровь, вечно страдания, плач, стоны и вопли — вот картина торжества в тылу армии.

Пребывание Государя в тылу армии продолжалось восемь месяцев, и он явил себя там действительно незаменимым, несравненным и всеобщим… не братом, а отцом милосердия. (2)

Однажды Император с генерал-адъютантом князем Витгенштейном отправился из Радовиц в ближайший госпиталь, расположенный в Булгарени.

В других экипажах, следовавших сзади, поместились генералы Рылеев, Салтыков и лейб-медик Боткин.

На полдороге Государь обогнал несколько человек раненых, которые с трудом тащились по направлению к лазарету. Увидев их. Его Величество приказал кучеру остановиться. Князь Витгенштейн выскочил из коляски, чтобы расспросить идущих солдат. Оказалось, что они стараются доплестись до Булгарени, а за огромным количеством раненых на них не хватило ни повозок, ни носилок. Когда князь доложил это Императору, то Его Величество быстро вышел из экипажа, подошел к раненым и стал взволнованным голосом расспрашивать, откуда они идут, куда ранены, и, выбрав трех тяжелораненых, приказал им сесть в его коляску, а других поручил разместить в экипажи свиты.

Солдаты совершенно ожили от милостивых слов Государя, но не решались исполнить приказание Императора.

— Мы дойдем… Ваше Императорское Величество, недалеко уже до госпиталя. — говорили они, но, видя, что Государь настаивает на своем решении, повиновались.

Коляске было приказано подъехать ближе, и тогда Император сам начал усаживать раненых. Князь Витгенштейн поместился на козлах рядом с кучером, а на его место сел солдат, два других влезли внутрь экипажа, свесив ноги на подножки.

Завидев столь необыкновенный поезд с ранеными еще издали, доктора и сестры милосердия вышли навстречу Императору. Никакими словами невозможно передать, что чувствовали в такую минуту смотрящие из палат госпиталя присутствующие и едущие и сидящие рядом с Государем солдаты. (2)