Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Ирина Судникова

— Да, — сказал князь А. С. Меншиков, — и гвардейцы получат медаль с надписью: «Туда и обратно!» (1)

При освящении великолепного Кремлевского дворца в Москве в день Светлого Воскресения 3 апреля 1849 года Государь раздал многие награды участвовавшим в постройке. Всех более удостоился получить вице-президент комитета для построения дворца тайный советник барон Боде, ему даны: следующий чин, алмазные знаки Св. Александра Невского, звание обер-камергера, медаль, осыпанная бриллиантами, десять тысяч рублей серебром, сын его был назначен камер-юнкером, дочь — фрейлиной, а сам — председателем комитета о построении.

Когда узнали об этом в Петербурге, то князь Меншиков сказал: — Что тут удивительного? Граф Сперанский составил один свод законов, и ему дана одна награда — Святого Андрея Первозванного, а ведь Боде сколько сводов наставил! (1)

Когда после смерти графа Вронченко министром финансов назначили бывшего товарища его, П. Ф. Брока, то Меншиков сказал:

— Видно, плохи наши финансы, когда уж прибегнули и ко Броку (к оброку). (1)

Во флоте во время управления морским министерством князя Меншикова служил в ластовом экипаже один генерал, дослужившийся до этого чина, не имея никакого ордена. В один из годовых праздников все чины флота прибыли к князю для принесения поздравления, в том числе был и означенный генерал. Приближенные князя указали ему на этого генерала как на весьма редкий служебный случай, с тем чтобы вызвать князя к награде убеленного сединами старика, но Меншиков, пройдя мимо, сказал:

— Поберегите эту редкость. (1)

По увольнении заболевшего графа Уварова от должности министра народного просвещения на его место назначен был князь Ширинский-Шихматов. Князь Меншиков сказал:

— Ну, теперь министерству просвещения дали шах и мат! (1)

Перед окончанием постройки Петербургско-московской железной дороги Клейнмихель отдал ее на откуп американцам, заключив с ними контракт самый невыгодный для казны и для народа. На основании этого контракта в первый год (с октября 1851 года) американцы отправляли поезда только по два, потом по три раза в день и каждый поезд составляли не более чем из шести вагонов. От этого купеческие товары лежали горами на станциях в Петербурге и Москве, а пассажиры из простолюдинов по неделе не могли получить билет в вагоны третьего класса. Кроме того, американцы, раздробив следующую им плату по верстам, обольстили Клейнмихеля копеечным счетом, ибо с каждой версты они назначали себе по 11/2, копейки серебром, но из этого, по-видимому, мелочного счета выходила огромная сумма, так что все выгоды остались на стороне американцев. В феврале 1852 года, когда общий ропот по этому случаю был в разгаре, прибыл в Петербург персидский посланник со свитою. Государь повелел показать им редкости столицы, в том числе и новую железную дорогу. Сопровождавшие персиян, исполнив это поручение, подробно докладывали, что показано ими, и на вопрос Его Величества: «Все ли замечательное показано на железной дороге?» — отвечали: «Все».

Меншиков, находившийся при этом, возразил:

— А не показали самого редкого и самого достопримечательного!

— Что такое? — спросил Государь.

— Контракта, заключенного Клейнмихелем с американцами. — отвечал князь Меншиков. (1)

В морском ведомстве производство в чины шло в прежнее время так медленно, что генеральского чина достигали только люди пожилые, а полного генерала — весьма престарелые. Этими стариками наполнены были Адмиралтейств-совет и генерал-аудиториат Морского министерства в память прежних заслуг. Естественно, что иногда в короткое время умирали один за другим несколько престарелых адмиралов, при одной из таких смертностей Император Николай Павлович спросил Меншикова:

— Отчего у тебя часто умирают члены Адмиралтейств-совета?

— Кто же умер? — спросил в свою очередь Меншиков.

— Да вот такой-то, такой-то… — сказал Государь, насчитав трех или четырех адмиралов.

— О, Ваше Величество, — отвечал князь, — они уже давно умерли, а в это время их только хоронили! (1)

При одном многочисленном производстве генерал-лейтенантов в следующий чин полного генерала Меншиков сказал:

— Этому можно порадоваться: таким образом многие худые наши генералы пополнеют. (1)

Старому генералу П. был дан орден Святого Андрея Первозванного. Все удивились, за что.

— Это за службу по морскому ведомству, — сказал Меншиков, — он десять лет не сходил с судна. (1)

Возвратясь в Петербург после неудачных военных действий в Крыму в 1855 году. Меншиков жаловался, что в его армии, несмотря на безпрестанные его требования, пороху бывало так мало, что иногда нечем было стрелять. В первые же дни посетил его военный министр князь Долгорукий. После учтивого, но сухого свидания Меншиков, проводив гостя, сказал другим посетителям: «Он пороху не выдумает, порохом не окурен и пороху мне не давал!» (1)

Известно, что в начале царствования Императора Николая евреи легко могли обходить натуральную воинскую повинность, расплачиваясь деньгами за рекрутов и записываясь в гильдии. Не раз возникал вопрос, что несправедливо налагать исключительно на русских самую тяжелую службу — солдатскую, а евреям давать возможность уклоняться от нее, но большинство влиятельных лиц доказывали, что израильское племя — хилое и слабое, из евреев не выйдет сносных служак и они только составят лишнюю обузу и бремя для полков, да и народ они трусливый от природы, ненадежной нравственности, жадный и корыстолюбивый, потому легко могут быть изменниками и дезертирами в горячей борьбе с врагами. Долго это мнение брало верх, но граф Н. С. Мордвинов, известный и честнейший государственный деятель, решился во что бы то ни стало убедить Императора Николая в необходимости брать с евреев солдат натурою. Он представил неотразимые убеждения, что эта самая справедливая и законная мера правительства должна быть приведена в исполнение, и чем скорее, тем лучше. Государь приказал повести это дело формально.

С величайшим ужасом прослышали евреи об этих горьких для них замыслах, с быстротой молнии разнеслась по всем кагалам России весть об опасности и о конце безпечального житья, аки бы во дни Соломоновы. Всюду наложены были самый тяжелый пост и добровольные пожертвования. Этот оригинальный пост состоял в том, чтобы каждый сократил расход на свои ежедневные издержки на три четверти; если еврей тратил обыкновенно 1 рубль в день, теперь он должен был довольствоваться 25 копейками, а 75 копеек остальных вносить в общую сумму кагала, то же самое следовало проделывать со свечами в день шабата, то есть зажигать их в четыре раза менее обыкновенного. Такой чрезвычайный пост в течение месяца образовал громадную цифру в несколько сот тысяч из свободных остатков от еврейского продовольствия, из пожертвований и свечного сбора. Эта сумма назначалась на подкупы влиятельных лиц в Петербурге, которые постарались бы не допустить рекрутской повинности с евреев натурою. Еврейские богачи взяли эти деньги и отправились обделывать свои делишки, в большинстве случаев они были довольны, потому что их хлопоты были удачны.

Но вот они встретили главное препятствие в безкорыстном и неподкупном графе Мордвинове, на стороне которого был Государь. «Если он хоть немного поддастся на вашу руку, или по болезни не приедет в Государственный совет, или просто будет молчать в заседании, тогда несомненно ваша возьмет» — так утверждали подкупленные царедворцы. И еврейские представители обдумали, каким образом удобнее подступить к адмиралу Мордвинову, а время заседания Государственного совета по воинской повинности евреев приближалось. Вот являются ходоки к графу и просят уделить им четверть часа времени, он вышел и начал внимательно выслушивать их. Как тонкие знатоки сердца человеческого, они сначала затронули его со стороны гуманности и между прочим убеждали: «Какая особая заслуга будет для вашего сиятельства, когда миллионы подданных Императора на пространстве целой России поднимут плач и гвалт и станут посылать проклятия виновнику своего несчастья?»

— Пускай лучше сыплются на мою голову проклятия евреев, — сказал с улыбкой Мордвинов, — а то теперь приходится выслушивать от своих собратьев — православных, которые хозяева Русской Земли и заслуживают всякого облегчения.

Тогда евреи приступили к главному, по их мнению, убедительному практическому средству и стали предлагать графу громадные деньги, чтобы он не препятствовал проведению доказательств в их пользу в Государственном совете.

— Я доселе не торговал ни правдой, ни совестью! — гордо отрезал Мордвинов.