Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Ирина Судникова

— Простите, голубчик, простите за это гадкое слово. Вы пристыдили меня, — говорил он. (6)

Во время рекогносцировок в окрестностях Ловица и под Плевною, генерал Скобелев страшно безпокоил турок. Находясь постоянно впереди войск, он, таким образом, нередко служил мишенью для неприятельских выстрелов. Под Плевною у него в один день турки убили две лошади; когда последняя упала вместе с ним, все думали, что наконец и его поразила вражья пуля, но ничуть не бывало. Через несколько минут он опять появился впереди войск, не обращая ни малейшего внимания на падавшие вокруг него пули и гранаты.

— Сколько сегодня, генерал, вы потеряли лошадей? — кто-то спросил у Скобелева.

— Всего только две, — отвечал храбрый воин. — Не знаю, право, за что турки так безпощадно преследуют моих лошадей: кажется, они им ничего худого не сделали… (6)

Зная хорошо натуру русского человека, Скобелев понимал, что усталому солдату после боя горячая пища будет лучшею наградою за понесенные труды и лишения. И вот за своими полками он постоянно возил ротные котлы. Нельзя прочий обоз брать, но чтобы котлы были взяты.

Под Ловчей в последнюю Русско-турецкую войну при штурме турецких позиций, когда утомленные солдаты остановились, говоря ему: «Моченьки нету от усталости, ваше превосходительство!», Скобелев кричал им:

— Благодетели! Каша будет, вечером кашей накормлю. Возьмите еще турецкую батарею!

И солдаты, смеясь от души, напрягали последние силы и брали неприятельское укрепление. (6)

Маститый митрополит Исидор (Никольский) очень часто проявлял остроту своего ума не только в речах, но и в деловых резолюциях.

Так, один из сельских священников Новоладожского уезда, желая перевестись в Петербург, где положение духовенства вообще очень завидно, написал о том его преосвященству и мотивировал просьбу тем, что он уроженец города Петербурга и весьма скучает в чужом месте.

На эту просьбу последовала такая резолюция высокопреосвященного: «Я сам уроженец города Тулы и, однако же, проситься о переводе на службу в тульскую губернию не имею никакого желания».

Духовенство одного столичного собора отказалось служить панихиду по М. Ю. Лермонтову, заказанную литераторами по случаю пятидесятилетия смерти поэта, мотивируя отказ тем, что Лермонтов умер не своей смертью. Тогда обратились к митрополиту Исидору. Выслушав просьбу, он ответил:

— Разрешаю не ради умерших, а ради живых по вере их! Умерших Бог рассудит! (6)

Царствование Императора Александра III

(1881–1894)

Дело истории заносить на свои страницы подвиги славы и добродетели великих людей и вообще все то, что относится к их памяти. Несомненно, история соберет и сохранит в назидание потомства и малейшие драгоценные подробности, в виде анекдотов и рассказов, о жизни и деяниях в Бозе почившего Императора Александра Александровича, Царя-Миротворца. Царя-Праведника. Конечно, и теперь уже существует, быть может, и немало устных и письменных рассказов и анекдотов из жизни Императора Александра III, но, к сожалению, нам известны только следующие немногие.

Однажды, находясь в Москве и любуясь из дворца видом на Замоскворечье с многочисленными его храмами. Император Александр Александрович сказал: «Люблю я бывать в Москве. Она храм России, а Кремль — алтарь ее». (2)

Один из русских Великих Князей беседовал в присутствии Императора Александра III с русским министром и послом одной из держав в Петербурге о значении и продолжительности разных мирных и дружественных договоров. От Парижского трактата перешли к Тильзитскому миру. Что от него осталось? Одно историческое воспоминание, занесенное в книги.

Император Александр III. слушавший до тех пор безмолвно, заметил тогда:

— Это потому, что силою и войною нельзя утверждать прочных и продолжительных союзов. — И прибавил, помолчав с минуту: — Одно время утверждает союзы, задуманные в мире.

Именно эти слова (на латинском языке) и выгравированы на золотой ленте, украшающей оливковую ветвь, которую президент французской республики возложил в 1897 году на гробницу Императора Александра III. (2)

29 августа 1890 года Император, объезжая места расположения маневрировавших войск, остановился в селе Жернове Дубенскаго уезда (с высокой горы здесь Государь с семьей и свитой смотрел на маневры, дорога к этой горе и на нее была устроена местными крестьянами в одну ночь), по обыкновению народ окружал его, вперяя взоры в светлые очи и благоговейно любуясь его царственно-величавой фигурой. Государь нежно озирал толпу, ласково и любовно отвечая на ее восторженные приветствия. Вдруг взор Государя остановился, лицо Государя приняло серьезное выражение, он протянул руку, сделал знак стоявшему в толпе одному крестьянину, которого ранее никто не замечал. Толпа мигом раздвинулась и пред светлые очи Государя предстал мужик в «спинжаке» и брюках навыпуск, на груди его красовалась медаль старшины…

— Это что такое? — спросил его строго Государь, указывая на «спинжак».

— Чемарка, Ваше Величество, — отвечал оторопевший старшина.

— А ты кто? — спрашивает Государь, пронизывая его своим строгим и вместе добрым взглядом.

— Мужик, старшина.

— Вот то-то. — замечает Государь, — зачем же ты свой народный костюм меняешь на выдуманный, чужой, зная, что твоя сермяга кровью предков оплачена для твоего украшения? Да она и теплее, и к работам твоим удобнее… Не смей менять!

— А это что? — спрашивает опять его Государь, указывая на выпущенные брюки.

— Шароварки, — отвечает еле слышно побледневший старшина.

— Опять замена, — сказал Государь, — зачем менять? Оно и убыточно.

Пристыдив таким образом старшину и приказав ему быть верным доброй старине и не тратиться на безполезные выдумки. Государь отпустил его. Оторопевший старшина упал в ноги и, заплакав, в один миг исчез, словно провалился сквозь землю. Вместе с ним исчезли и несколько других «пиджачников», променявших свой прадедовский костюм на костюм заполонивших Волынь немецких колонистов. «С тех пор я ни разу не встречал, — говорит сообщивший этот рассказ Липранди, — в этой местности русских крестьян в немецком костюме». (2)

Царь Александр III нередко по окончании лагерного сбора ездил отдыхать к своему тестю, королю Дании Христиану. Там он набирал себе силы для новых трудов, отдыхая от дела в кругу семьи и родных. И он любил жить там, как простой человек, любил, чтобы не узнавали его, Русского Царя.

В других царствах и военные все ходят в штатском платье, и наш Царь, гостя у тестя, носил штатское платье. Рассказывают, как однажды, гуляя по парку. Царь зашел на железнодорожную станцию и, никем не узнанный, завтракал в буфете за одним столом с каким-то немецким приказчиком. Этому приказчику было известно, что здесь гостит Великий Русский Царь, и ему очень хотелось увидать Императора и узнать, как он живет и что тут делает. Царь рассказал немцу все подробности своей жизни и, не назвав себя, удалился. Когда Царь возвращался домой, он был застигнут сильным дождем, коляски у него не было, а до дому было далеко, в это время проезжала простая крестьянская тележка. Не узнанный крестьянином Царь попросил подвезти его, на что тот добродушно согласился. Царь сел рядом с крестьянином, и они поехали. Для того чтобы попасть во дворец, надо было проехать через парк, куда пускают только экипажи с Царской Фамилией. Доехав до парка, крестьянин остановился, сообщая, что далее ехать нельзя. «Да ведь я Император», — сказал ему Царь, но крестьянин, думая, что его спутник шутит, возразил, смеясь: «Врать-то и я умею, ты Император, так на вот, я король Дании Христиан». — Так и не поехал через парк. На другой день, когда Царь прислал ему крупную сумму денег, этот Фома неверующий обомлел от страха, что так смело говорил с Великим Русским Царем. (2)

Однажды Наследник Цесаревич Николай Александрович разговаривал с духовником своим, протопресвитером Бажановым, о трудности царствовать.

— Точно, Ваше Высочество, — отвечал духовник, — это нелегкую ношу возлагает Господь на плечи Царей.

— Особенно, — сказал Наследник, — труден выбор людей! Научите, что должен делать Царь, чтобы уметь выбрать людей?

— Во-первых, — отвечал Бажанов, — молиться Богу и просить Его помощи, во-вторых, не окружать себя ширмами, из-за которых Царь решительно никого не узнает и едва ли кого услышит. (1)

Император Александр III был очень остроумный человек. Многие из его резолюций сделались классическими.

Известен случай, когда в каком-то волостном правлении хулиганистый мужик наплевал на портрет Царя. Дела «об оскорблении Величества» разбирались в окружных судах, и приговор обязательно доводился до сведения Государя. Так было и в данном случае. Мужика-оскорбителя приговорили к шести месяцам тюрьмы и довели об этом до сведения Императора. Александр III гомерически расхохотался, а когда он хохотал, то это было слышно на весь дворец.