Дом тишины - Орхан Памук

Я тоже попытался все забыть, но, так как я знал, что у меня не хватит сил обо всем забыть, я решил не оставлять тетрадь на окне. Взял ее с пластинкой и ушел от дома. Теперь я шагал во тьме, по пути, конец которого был мне виден, и я, перестав делать вид, что не знаю ни о чем, шел неведомо куда. С холма текут вниз ручейки. Пахнет дождем. Я решил в последний раз обернуться на дома у подножия холма: взгляну в последний раз на их огни, на ухоженные ненастоящие садики, на ровный бездушный бетон, на беспечные грешные улицы. Взгляну на них в последний раз, пока под фонарями никого нет, загляну и в то окно, куда не загляну до тех пор, пока не наступит день моей победы. Нильгюн, может быть, ты не спишь, смотришь из окна на дождь и, когда ударит молния и все осветится ярко-синим светом, может быть, увидишь меня под проливным дождем, в ночи: я стою не двигаясь, промокший до нитки, и смотрю на твое окно. Кажется, я все-таки испугался и не пошел к их дому – ведь, спускаясь с холма, я вспомнил, что сейчас там ходит сторож: «Сынок, что ты делаешь здесь в такой час? – скажет мне. – Давай топай отсюда, этот квартал не для таких, как ты!» Ну и ладно!

Я вернулся наверх и прошел мимо своего дома, будто по чужой улице. У родителей все еще горел свет. Каким жалким кажется бледный, нищий свет нашего дома! Они, конечно, меня не видели. Я прошел ровную часть квартала и, спускаясь с холма, вдруг растерялся: Метин все еще толкал наверх, ругаясь в темноте, свою машину. Я-то был уверен, что он уже ушел. Я остановился и стал наблюдать за ним издалека, почти со страхом, словно тот был странным человеком из странной страны, где я оказался впервые. Но я наблюдал за ним с любопытством, потому что мне нравился страх. Потом мне показалось, что он плачет, – он издавал глухие звуки, будившие во мне сочувствие. Я вспомнил о том, что мы дружили в детстве. Мне стало жалко его, я забыл, что такие люди, как он, живут, постоянно обвиняя во всем других, и подошел к нему.

– Кто это?

– Я. Метин, ты так меня и не узнал, это я, Хасан!

– В конце узнал! – произнес он. – Вы мне деньги вернуть хотите?

– Я один! – ответил я. – Ты хочешь вернуть деньги?

– Вы украли у меня двенадцать тысяч лир! – сказал он. – Разве ты не знаешь?

Я ничего не ответил. Мы недолго молчали. Потом он крикнул мне:

– Где ты? Поднимись сюда, я хочу посмотреть тебе в глаза!

Я положил тетрадь и пластинку на сухую землю и подошел к нему.

– Ты не принесешь деньги обратно? – спросил он. – Иди сюда!

Подойдя ближе, я увидел его потное и несчастное лицо. Мы посмотрели друг на друга.

– Не принесу, – ответил я. – Твои деньги не у меня!

– А чего ты тогда пришел?

– Ты плакал только что?

– Тебе показалось, – сказал он. – Это от усталости… Зачем ты пришел?

– Помнишь, как мы близко дружили в детстве? – спросил я. Он ничего не ответил, и я добавил: – Метин, хочешь, я тебе помогу?

– Зачем? – спросил он сначала. А потом сказал: – Ладно. Тогда толкай.

Я навалился и стал толкать машину. Через некоторое время она чуть сдвинулась с места и оказалась на холме, и тогда я, кажется, обрадовался даже больше его. Странное это было чувство, Нильгюн. Но затем я расстроился, увидев, как мало мы проехали.

– Что случилось? – спросил Метин. И поднял ручной тормоз.

– Подожди! Хочу немного передохнуть!

– Давай, – сказал он. – А то проторчим тут всю ночь и опоздаем.

Я опять навалился на машину, но прошли мы не много. Эта машина – как камень, да еще и без колес! Я немного передохнул и хотел посидеть еще, как он вдруг отпустил ручной тормоз! Я стал подталкивать машину, чтобы она не катилась назад, но потом перестал.

– Что случилось? – спросил он. – Почему ты не толкаешь?

– А ты чего не толкаешь?

– У меня уже сил не осталось!

– Куда ты так спешишь среди ночи?

Он не ответил. Только посмотрел на часы и выругался. На этот раз он тоже стал толкать вместе со мной, но мы так и не продвинулись. Мы толкаем машину вверх, а она нас будто бы толкает вниз, и так мы стоим на одном месте. Наконец мы прошли несколько шагов, но у меня иссякли силы, и я перестал толкать. Начался дождь, я сел в машину. Метин сел рядом со мной.

– Ну давай! – сказал он.

– Завтра пойдешь, куда собирался! – ответил я. – А сейчас давай немного поговорим!

– О чем?

Я помолчал, а потом произнес:

– Какая странная ночь… Ты боишься молний?

– Ничего я не боюсь! – отмахнулся он. – Давай еще немного потолкаем!

– Я тоже не боюсь, – сказал я. – Но знаешь, если вдуматься, то делается страшно.

Он ничего не ответил.

– Куришь? – спросил я, протягивая ему пачку.

– Нет! – ответил он. – Ладно, давай еще потолкаем.

Мы вышли из машины, толкали столько, сколько смогли, и, промокнув, опять сели внутрь. Я снова спросил, куда он торопится, но вместо ответа он спросил меня, почему меня называют Шакалом.

– Не обращай внимания! – сказал я. – Они чокнутые!

– Но ты с ними ходишь, – возразил он. – И ограбили вы меня вместе.

Тогда я подумал – не рассказать ли ему обо всем. Но кажется, я не знал – что такое это «всё». Не потому, что забыл, а потому, что не знал, с чего начать. Мне словно нужно было найти начало, а потом найти и наказать того, кто совершил первое преступление, но так как мне не хотелось пачкать руки в крови, то вспоминать о самом первом преступлении тоже не хотелось. Я знаю, что именно с этого нужно начать, но я – Нильгюн! – я расскажу тебе обо всем завтра утром. Потом я подумал – зачем мне ждать завтрашнего утра? Мы сейчас с Метином дотолкаем этот «анадол», вместе спустимся с холма, доехав до дома, Метин разбудит тебя, Нильгюн, и тогда я сразу расскажу тебе о нависшей над тобой опасности, а ты будешь слушать меня, стоя в белой ночной рубашке, в темноте. Тебя считают коммунисткой, красавица моя, давай убежим с тобой, убежим, они везде, и очень сильные, но я верю – в мире все-таки есть место, где мы сможем жить, я верю – есть такое место…

– Давай толкать!

Мы вышли под дождь, навалились на машину. Скоро он бросил. Но я продолжал толкать, потому что верил в себя, кажется, еще больше. Но это же не машина, а скала! Сил у меня не осталось, и тогда я тоже бросил толкать машину, но Метин смотрел на меня с укором. Чтобы не промокнуть окончательно, я сел в машину, и он сказал:

– Ты их называешь чокнутыми, а сам с ними ходишь! Деньги не они вдвоем у меня отобрали, а вы втроем!

– Мне наплевать на них! Я ни от кого не завишу!

Он посмотрел на меня – но не со страхом, а по-прежнему с укором. Тогда я проговорил:

– Метин, из этих двенадцати тысяч я не взял ни куруша! Клянусь!

По его глазам было видно, что он мне не верит. Мне хотелось схватить и задушить его. Ключ от машины вставлен в замок зажигания. Ах, умел бы я водить! В мире столько дорог, столько дальних страны, городов и морей!

– Давай выходи, толкай ее!

Не раздумывая я вышел под проливной дождь. Метин не помогал мне – он стоял руки в боки и смотрел на меня, как господин – на слугу. Я устал, остановился, но он не поднял ручной тормоз. Я попытался перекричать шум дождя, чтобы он меня услышал:

– Я устал!

– Нет! – ответил он. – Ты можешь еще!

– Я бросаю! – крикнул я. – Сейчас уедет вниз!

– С кого я должен спросить за свои деньги?

– Если я не буду толкать, ты пойдешь в полицию?

Он не ответил, и тогда я поднасел еще немного, но у меня так заболела поясница, что я решил – сейчас у меня что-то лопнет. Наконец он поднял ручной тормоз. Я сел в машину, мокрый до нитки. Закурил сигарету, и вдруг прямо передо мной, осветив небо и землю поразительно яркой вспышкой, ударила эта ужасная молния. Я молчал.

– Испугался? – спросил Метин.

Я продолжал молчать. Он опять спросил. А я все молчал. И только потом сумел произнести:

– Прямо сюда ударила! Вот это да, прямо сюда, раз – и все!

– Нет, – ответил он. – Она ударила очень далеко – может быть, даже в море. Не бойся.

– Я больше не хочу толкать машину.

– Почему? – спросил он. – Испугался? Дурак! Она ведь больше так близко не ударит. Тебя что, в школе не учили?

Я ничего не ответил.

– Трус! – закричал он. – Бедный несчастный трус!

– Я возвращаюсь домой! – проговорил я.

– А как же с моими деньгами?

– Я их не брал! – сказал я. – Клянусь…

– Это ты завтра расскажешь в другом месте, – сказал он. – В полиции.

Втянув голову, чтобы не мок затылок, я опять вылез из машины и вдруг понял, что мы стоим на вершине холма, и обрадовался. Метин вышел из машины, но теперь не пытался даже делать вид, что тоже толкает, чтобы хоть как-то меня подбодрить. Он только привычно приговаривал «давай-давай!», словно придавая мне сил, и еще ругал неизвестно кого, называя шлюхой, но, должно быть, его брань была адресована нескольким людям, потому что он повторял: «Я вам покажу!» Я опять перестал толкать, потому что я не… это, как его… да, как Сердар говорит – я не прислуга его отца! Но он вдруг спросил: