Далеко от яблони - Робин Бенуэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он пришел в закусочную на встречу с Аной, их обычная кабинка оказалась занята, к тому же повсюду бегали дети. Хоакину хотелось вывернуться из собственной шкуры, так тесно ему в ней было.
– Я отказался от усыновления, – заявил он, как только официантка подала напитки. – Теперь можете кричать на меня весь оставшийся час.
Глаза у Аны расширились, и все же она спокойно принялась снимать бумажную обертку с соломинки.
– Я не собираюсь на тебя кричать, – сказала она нарочито ровным тоном. – Если таково действительно твое желание, меня это не огорчает. Я даже поздравлю тебя с тем, что ты наконец определился, чего хочешь.
– Но?
– Но, – продолжала Ана, – я сомневаюсь, что на самом деле это то, чего хочешь ты. Скорее, ты убежден, что этого желают Марк и Линда. Ты боишься их разочаровать и одновременно боишься, что сам в них разочаруешься, поэтому закрываешь тему, чтобы гарантированно избежать боли.
– Моя боль меня не волнует, – возразил Хоакин. – Я боюсь причинить боль им. Я не знаю, как среагирую, поэтому… – он сделал отодвигающий жест.
– Дистанцируешься? – подсказала Ана.
Вместо ответа Хоакин взял свою соломинку и принялся стучать ею по столу, пока обертка не сползла гармошкой. Непонятно отчего ему хотелось задеть Ану, поругаться с ней.
– Хотите знать, что я делал в прошлые выходные? – спросил он.
– Разумеется, – ответила она с всегдашней невозмутимостью.
– Общался с Грейс и Майей. Мы сидели в кофейне, и, пока были там, какой-то знакомый Грейс подошел к ней и обозвал шлюхой. – Хоакин с излишней силой воткнул соломинку в стакан.
На лице Аны отразилось удивление.
– Почему?
– Понятия не имею. Я и спросить-то не успел, сразу прижал этого чувака к стене. – Хоакин до сих пор чувствовал ту пульсацию крови в руке, то удовольствие, которое испытал, напугав Адама так же, как тот напугал Грейс. – Мы не дрались. Я просто велел ему оставить мою сестру в покое, и он быстренько сдернул вместе со своим дружком.
Анна глотнула лимонада.
– Ты сказал «сестру»?
Хоакин кивнул.
– И что ты сделал потом?
– Я… – Он нервно затряс ногой под столом – так и не избавился от этой привычки. – Убежал.
– Куда?
– На улицу.
– А Грейс и Майя?
– Побежали за мной в парк рядом с торговым центром. Я… у меня дрожали руки, я никак не мог унять эту дрожь.
– Хоакин. – В шумной закусочной голос Аны казался слишком тихим, однако для него он прозвучал громко и четко. – Ты испугался?
Хоакин кивнул. Он хотел рассказать об этом Ане, чтобы она стряхнула иллюзии, чтобы убедилась в его безнадежности и осознала, что лучше бы ей встречаться за обедом с подростком, которого еще можно исправить, но в ее глазах было столько доброты и печали, что он чуть не заплакал.
– Я рассказал… рассказал им.
– Кому и о чем? – слегка нахмурилась Ана.
– Грейс и Майе. О Натали.
Не говоря ни слова, Ана подалась вперед и накрыла ладонями руки Хоакина.
– Они сказали… – Он закусил губу, заморгал. – Сказали, что я сам был еще ребенком, что я не виноват.
– Ты им поверил?
Хоакин замотал головой; нижняя губа у него задрожала.
– А хотел поверить?
На этот раз он кивнул. Ана стиснула его пальцы и встала.
– Идем. Прогуляемся немного.
На воздухе Хоакину стало лучше, он почувствовал, что снова может дышать. Они шли по центральной улице.
– Знаешь, я тобой очень горжусь, – сказала Ана. – Это огромный шаг вперед в твоих отношениях с Грейс и Майей. В прошлый раз ты упомянул, что никогда не расскажешь им об этом.
– Так вышло, – пожал плечами Хоакин. – Я этого не планировал.
– Ты ударил парня, который обозвал Грейс?
– Нет, он убежал. Я просто… – Хоакин жестом изобразил, будто что-то сжимает. – Ее взгляд, понимаете? Когда он бросил это слово. Грейс так расстроилась…
– И ты тоже?
– Нет, я разозлился.
Ана широко улыбнулась.
– Злость – очень…
– …сильная и оправданная эмоция, – монотонно процитировал Хоакин. Эту фразу он слышал от нее миллион раз. – Знаю, знаю. Но ощущения при этом чертовски неприятные.
– А что ты почувствовал, когда понял, что сестры не винят тебя в несчастном случае с Натали?
Хоакин не сумел бы подобрать слова, чтобы описать это чувство. Не счастье, не облегчение, не растерянность. Не смущение и не жалость к сестрам – глупенькие, поверили ему. Нет, это было что-то иное.
– В семье, где я жил, когда мне было шесть лет, – неожиданно сказал он, – на Рождество всем детям подарили по велосипеду. Всем, даже приемным – серьезные такие подарки. Мой велосипед был двухколесным, а кататься я не умел, поэтому приемный отец приделал к нему дополнительные колесики. И вот я катался туда-сюда по улице, и каждый раз, когда думал, что сейчас упаду, эти колесики помогали сохранить равновесие. – Ана остановилась и в упор посмотрела на Хоакина. Хороший это знак или плохой, он не знал. – В конце концов я научился кататься, но все равно не давал снять дополнительные колеса, потому что мне нравилось ощущение безопасности. То же самое у меня с Грейс и Майей. Вроде бы я должен упасть, но не падаю – они меня держат. – К его совершеннейшему ужасу, на щеке Аны блеснула слезинка. – Ох, блин, – вырвалось у Хоакина. Что тебя ждет, если ты довел своего психолога до слез? Вряд ли что-то приятное. – Простите, пожалуйста, простите, мне так…
– Нет, нет, Хоакин, не извиняйся. Это ты меня прости. – Ана приподняла солнцезащитные очки и вытерла глаза, смеясь сквозь слезы. – Я очень, очень, очень тобой горжусь, вот и все.
Хоакин взирал на нее с недоверием.
– Со мной все в порядке, честное слово. – Она снова водрузила очки на нос. – Хочу, чтобы ты поразмыслил кое о чем.
– Ладно, – сказал Хоакин. Он готов на что угодно, хоть цирковых тюленей дрессировать, лишь бы Ана перестала плакать!
– Сейчас ты мне не поверишь и, возможно, не поверишь вообще, но знай: Марк и Линда для тебя – точно такие же дополнительные колесики. Как ты говорил, они помогают удержать равновесие? Это и делают родители. Подхватывают тебя, не давая упасть. Вот что
