Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт

– Ты же знаешь, Кара, я не могу говорить с тобой о том, что произошло в больнице. Но если ты добровольно поделишься со мной информацией, это будет совсем другая история. – Я мешкаю. – Возможно, ты даже сможешь спасти брата.

Ее глаза мгновенно становятся темными и непроницаемыми.

– Я понятия не имею, почему Дэнни Бойл решил выбрать Эдварда мишенью в охоте на ведьм, – говорит Кара.

Уже держась за дверную ручку, я останавливаюсь на пороге.

– Возможно, стоит перепрыгнуть через его голову и обратиться к Линчу, – вслух размышляю я.

– К кому?

Я смотрю на нее и качаю головой:

– Не важно.

Но, закрывая дверь, я думаю о том, как невероятно нормально для современной девочки-подростка не знать, что Джон Линч – губернатор штата Нью-Гэмпшир.

Поэтому еще более странно, что Кара назвала окружного прокурора по имени, хотя я его не упоминал.

В тот же вечер я звоню Дэнни Бойлу и договариваюсь о встрече на следующее утро.

На часах только 7:30, а поскольку сегодня суббота, секретарши Бойла в офисе нет. Окружной прокурор встречает меня с еще влажными волосами и исходящим от кожи слабым запахом хлорки.

– Все, что вы хотите мне сказать, Джо, – говорит он, ведя меня в кабинет, – вы можете сказать в присутствии судьи.

Он жестом приглашает меня сесть, но я остаюсь на ногах. Я беру со стола фотографию в рамке. Девочка примерно возраста Кары улыбается мне, ее щеки раскраснелись от солнца.

– У вас есть дети? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Бойл, закатывая глаза. – Я просто держу на столе случайные фотографии молодых девушек, черт возьми! Ну же, Джо. У меня нет времени ходить вокруг да около, да и у вас тоже.

– У меня близнецы. И еще два пасынка, – говорю я, будто не слыша его. – И дело в том, что весь этот кошмар разъедает мою семью. Моя жена разрывается надвое, и я не знаю, что ей сказать. Я не знаю, как все исправить, не причинив боли кому-нибудь еще. – Я поднимаю на него взгляд. – Я обращаюсь к вам не как к прокурору, а как к отцу и мужу. Мне нужно ознакомиться с делом до того, как предъявят обвинение.

– Вчера заседало большое жюри, – говорит Бойл. – Я отправлю вам стенограмму, как только смогу.

– Я хотел бы попросить запись заседания прямо сейчас, – отвечаю я.

Окружной прокурор долго смотрит на меня, потом лезет в ящик стола и протягивает компакт-диск.

– Семья – это святое, – произносит он. – Только поэтому я даю вам запись.

Я беру диск и выхожу из кабинета.

– И знаете что, Джо? – добавляет он вслед. – Именно поэтому обвинение не будет снято.

Я спешу к машине и вставляю диск в магнитолу. Большое жюри что-то обсуждает, потом раздается голос Бойла, задающего свидетелю первый вопрос.

А потом, отчетливо, как гром среди ясного неба, я слышу ответ Кары.

Само собой, охранники, приставленные к металлоискателю у входа в тюрьму, не верят глазам при виде сорокашестилетнего адвоката с портфелем в одной руке и игрушечным караоке-плеером «Подпевай-ка» в другой. Но я не могу пронести в здание магнитолу из машины, дисковод на ноутбуке сломан, а мне нужно, чтобы Эдвард услышал запись. Я рассматривал вариант заехать в ближайший «Бест бай» и купить самый дешевый магнитофон, когда заметил на заднем сиденье игрушечный плеер, подаренный на Рождество Элизабет. В него вставляют диск с караоке, ребенок берет прикрепленный микрофон и подпевает под «Yo Gabba Gabba!» или «Wiggles».

Я чувствую себя идиотом, но мне нужен результат. Я кладу яркую, аляповатую пластиковую игрушку на ленту детектора и вытряхиваю из карманов мелочь и электронику. Охранник, еле сдерживая смешки, жестом разрешает пройти.

– Да ладно, Лютер… – приветливо говорю я. – Я точно знаю, что не единственный тайный поклонник Ханны Монтаны.

Эдвард уже ожидает меня в комнате для встреч с адвокатами. Войдя внутрь, я быстро оцениваю ситуацию. Джорджи наверняка будет расспрашивать меня, как провел ночь ее сын.

Красные глаза меня не удивляют, вряд ли ему хорошо спалось в тюрьме. Но парень, несомненно, нервничает, на взводе.

– Джо, – говорит он, как только мы остаемся одни, – ты должен вытащить меня отсюда. Я не могу здесь оставаться. У меня в сокамерниках живой пример Арийского братства.

– Я сделаю все, что в моих силах, – обещаю я. – Ты должен кое-что услышать.

Я ставлю плеер на стол между нами и нажимаю кнопку воспроизведения. Эдвард наклоняет голову ближе к динамику:

– Что это?

– Заседание большого жюри. – Я мешкаю. – Кара выступает в роли свидетеля.

Эдвард нажимает кнопку паузы:

– Меня выдала сестра?

– Я не знаю, как она попала к окружному прокурору. Или почему он решил ее выслушать. Но похоже, она и есть то самое недостающее звено.

– Я убью ее, когда выберусь отсюда, – бормочет Эдвард.

Я с силой хватаю его за руку:

– Я тебе обещаю, что если ты еще раз скажешь что-то подобное, то будешь куковать на пару с Гитлером-младшим еще очень долго. Эдвард, я не шучу. Полицейские не зря предупреждают при аресте: все сказанное может и будет использовано против вас. И того, что ты сказал в больнице, даже если имел в виду совершенно другое, оказалось достаточно для окружного прокурора, чтобы верить в успех обвинения.

Я снова нажимаю на кнопку паузы, возобновляя проигрывание записи. Эдвард дергает ртом: злится, но держит себя в руках. Чертовски хороший урок, который ему нужно усвоить, прежде чем ступить в зал суда.

В записи голос Кары звучит моложе, чем вживую. «Я закричала, чтобы они остановились, – говорит она. – Не убивали папу. И все попятились. Все, кроме брата. Он наклонился, делая вид, что вздыхает, и выдернул вилку аппарата искусственного дыхания из розетки. – Она колеблется. – И закричал: „Умри, сволочь!“»

Эдвард вскакивает со стула:

– Это ложь! Я такого не говорил! Я рассказывал тебе, что произошло, и такого не было. Спроси любого, кто был в палате!

Именно это я и намерен сделать. Но даже если Кара солгала под присягой, главный вопрос заключается в том, знал ли Бойл о ее лжи.

Будет преуменьшением, если я скажу, что выходные в семье Нг прошли напряженно. Джорджи нервничает, переживая о сыне, чахнущем в тюремной камере, хотя я заверил ее, что он выживет. Кара заперлась в своей комнате, не желая сталкиваться с гневом матери. Даже близнецы не в духе и капризничают, заразившись висящим в воздухе напряжением. Что касается меня, я решил не говорить Джорджи, да и Каре тоже, что мне известно, кто дал показания против Эдварда. Отчасти потому, что