Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт

– Я пойду прилягу, – говорю я, во второй раз выливая воду в раковину.

Мать присаживается за кухонный стол:

– А где Эдвард сейчас?

Джо мешкает.

– Ему придется провести выходные в тюрьме. Обвинение предъявят в понедельник утром.

Признаюсь, я не подумала о последствиях своих действий и что из-из них брата могут заключить в камеру. В камеру, где он может провести долгие годы. Я лишь хотела устранить его, чтобы врачам пришлось слушать только меня, но я не задумывалась, куда он может деться.

Я сказала, что мне нужно прилечь, просто чтобы найти предлог и убраться с кухни до того, как Джо поймет: это по моей вине брата обвиняют в убийстве. Но теперь мне действительно нужно прилечь.

Потому как ответственность за разрушение семьи теперь лежит на мне.

Это я виновата в том, что мама плачет.

Я не слушала никаких доводов, кроме собственных.

И получается, что я сама проделала все то, в чем ранее обвиняла брата.

Люк

Волка могут изгнать из стаи.

Я видел обе стороны медали. Есть волки, которых уважают за знания и опыт, и, если они заболеют или захромают, за ними будет ухаживать вся стая, пока они не поправятся. Им будут приносить еду, согревать и приспосабливаться к их скорости, пока к ним не вернутся силы.

Я также видел, как альфа-самка награждает косым взглядом волков, которые больше не могут приносить стае пользу. Причиной может быть как болезнь, так и возраст. И возможно, во время следующей разведки или охоты они сами решат уйти. Лечь под сенью деревьев. Перестать держаться за жизнь.

Джо

Телереклама моей юридической практики идет тридцать секунд. Все это время я строго и сосредоточенно стою перед столом, скрестив руки на груди. «Джо Нг, – объявляет голос за кадром, и гортанные звуки моей фамилии звенят в динамиках. – Это означает „невиновен“». Реклама заканчивается ударом судейского молотка.

Согласен, далеко не шедевр. И естественно, Нг на самом деле не означает «невиновен», но я не возражаю, когда секретари в суде так меня называют и хлопают по ладони. Я стал первым ребенком в семье, поступившим в колледж, не говоря уже о юридическом факультете. В Камбодже мой отец был рыбаком, а мать швеей, и они переехали в Лоуэлл, штат Массачусетс, незадолго до моего рождения. Я был золотым мальчиком, американской мечтой, завернутой в одноразовые подгузники.

Мне везло всю жизнь. Я родился в 9:09 девятого числа девятого месяца, а все знают, что в Камбодже девять – счастливое число. Мать часто рассказывает историю о том, как в раннем детстве она нашла меня со змеей в руках на заднем дворе. Не важно, что моей добычей стал обычный садовый уж. Сам факт, что я сумел убить его пухлыми голыми ручонками, без всяких сомнений доказывал мою исключительность. Мой отец убежден, что я поступил на юридический факультет не потому, что учился на круглые пятерки, а потому, что он молился Ганеше, чтобы тот устранил для меня все препятствия на пути к величию.

Как и все американцы, я помню, как Люк Уоррен, смахивающий на недостающее звено между человеком и обезьяной, вышел из леса и до смерти перепугал группу учениц католической школы. Их автобус остановился на обеденный перерыв на площадке для отдыха на шоссе вдоль реки Святого Лаврентия. Я смотрел его интервью с Кэти Курик, Андерсоном Купером и Опрой. Возможно, я даже мельком проглядывал его биографию в журнале «Пипл». На фотографии они с Джорджи сидят на крыльце дома, где Люк почти не ночевал, а дети обрамляют их по бокам, словно подпорки для книг.

Тем не менее, когда Джорджи вошла в мой офис в Бересфорде и спросила, могу ли я представлять ее интересы при разводе, я не узнал ее ни по имени, ни в лицо. Лишь отметил: несмотря на то что я заплатил дизайнеру по имени Суэг пятьдесят тысяч долларов за создание в офисе фэншуй, только после появления Джорджи обстановка словно встала на свои места.

Развод проходил тихо. Люк хотел только совместной опеки и старый трейлер, стоящий на территории торговой фактории Редмонда. Мне удалось добиться для Джорджи части доходов, получаемых Люком с передачи «Планета животных», посвященной жизни волков. Я называл ее «мисс Уоррен» и вел себя исключительно профессионально до того дня, когда был вынесен указ о разводе. А потом я позвонил Джорджи на мобильный и спросил, не хочет ли она куда-нибудь сходить.

Я действительно не верил, что женщина, когда-то с первого взгляда влюбившаяся в Люка Уоррена, способна подарить мне второй взгляд. Я совсем не страшен на вид, просто определенно не из парней, как две капли воды похожих на героев с обнаженной грудью, украшающих обложки любовных романов. У меня намечается небольшая лысина, которую я старательно игнорирую, а при росте пять футов шесть дюймов я на полдюйма ниже Джорджи. Но она, судя по всему, не обращает на такие мелочи внимания.

Должен признаться, что каждый вечер перед сном я возношу короткую молитву Люку Уоррену. Ведь если бы он не был таким козлом, я бы не смог поразить Джорджи на его фоне.

Что-то не дает мне покоя.

И хотя Джорджи удается держать себя в руках во время обеда, я знаю: она думает об Эдварде. Сославшись на головную боль, она уклоняется от чтения «Одна рыба, две рыбы» на ночь близнецам. Жена поднимается в нашу спальню, но даже через закрытую дверь я слышу, как она плачет.

Уложив детей, я стучу в дверь Кары. Свет выключен, но я слышу музыку. Когда я вхожу в комнату, Кара сидит на кровати с открытым ноутбуком. При виде меня она мигом его захлопывает.

– Что? – с вызовом спрашивает Кара.

Я качаю головой. Будучи адвокатом Эдварда, мне нужно соблюдать очень тонкую этическую грань, даже несмотря на то, что они с Карой родственники. Формально я не должен здесь находиться, а тем более расспрашивать ее об обстоятельствах, приведших к аресту Эдварда.

– Просто хотел убедиться, что у тебя все нормально, – говорю я. – Рука не болит?

Она пожимает плечами:

– Меня не так просто сломать.

Это правда. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы прорвать ее оборону, когда мы с Джорджи начали встречаться. Кара была убеждена, что я охочусь за деньгами, выигранными для Джорджи на бракоразводном процессе. Именно из-за Кары я заключил брачный договор – не для того, чтобы