Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Женщины-заключенные, – говорил он, – вот за кем надо следить. Они легко могут пронести тостер.
Тогда его рассказы казались смешными.
А сейчас нет.
Офицер стягивает перчатки и бросает их в мусорное ведро. Потом протягивает мне мешок для стирки. Внутри синяя униформа, несколько футболок, нижнее белье, тапочки для душа, полотенце.
– Бесплатный подарок от дежурного менеджера, – говорит он. – Если у тебя есть вопросы, позвони на стойку регистрации.
И смеется, как будто удачно сострил.
Меня отводят к медсестре, и та проверяет артериальное давление, глаза, уши и сует мне в рот термометр. Затем она наклоняется, чтобы прослушать мои легкие стетоскопом.
– Произошла ошибка, – шепчу я ей на ухо.
– Что ты сказал?
Я оглядываюсь, убеждаясь, что дверь закрыта и мы одни в комнате.
– Я не должен быть здесь.
В ответ она похлопывает меня по руке:
– Я тоже, милый.
Она передает меня другому офицеру, и мы направляемся в самое чрево тюрьмы. По дороге мы проходим через несколько контрольных пунктов. Ими управляют охранники на вышках, и по мере нашего продвижения они открывают и закрывают двери. Когда мы проходим через один такой пункт, офицер достает из бака еще один мешок для белья и протягивает мне.
– Простыни, одеяло и наволочка, – перечисляет он. – Стирка раз в две недели.
– Я здесь только на выходные, – объясняю я.
Он даже не удостаивает меня взглядом.
– Как скажешь.
Мы идем по мосткам. Каждый шаг отдается лязгом железа. Камеры расположены по одной стороне. В каждой находится двухъярусная кровать, раковина, унитаз и телевизор в пластиковом корпусе, чтобы видеть его внутренности. Заключенные, мимо которых мы проходим, в основном спят. Те, кто не спит, провожают меня свистом и криками.
«Свежее мясо», – слышу я.
«Ого, какой красавчик».
Я ловлю себя на мысли об отце, о его наставлениях перед первым приближением к вольеру с волками: «Они услышат, когда твое сердце забьется быстрее, так что не показывай страха». Я не отрываясь смотрю перед собой. Часы у меня забрали, но я уверен, что дело близится к вечеру. Я покину это место всего через несколько часов.
И снова в голове звучит голос отца: «Трудно описать мои чувства, когда я заперся вольере в первый раз. Вначале я не ощущал ничего, кроме паники».
– Верн… – говорит офицер, останавливаясь перед камерой, где сидит один заключенный. – Я привел тебе соседа. Его зовут Эдвард.
Он отпирает дверь и ждет, пока я добровольно войду внутрь.
Интересно, кто-нибудь категорически отказывался заходить в камеру? Пятился назад, цеплялся за железные прутья, перепрыгивал в отчаянии через перила мостков?
Дверь за мной закрывается, и я перевожу взгляд на человека, сидящего на нижней койке. У него копна рыжих волос и борода с застрявшими кусочками пищи. Один глаз дергается и скашивается влево, как будто ничем не крепится внутри черепа. На всей видимой поверхности кожи, даже на лице, набиты татуировки, а кулаки похожи на рождественские окорока.
– Черт возьми! – произносит он. – Мне привели гомика.
Я замираю, стискивая мешок с простынями и полотенцами. Другого подтверждения ему и не нужно.
– Вздумаешь пососать посреди ночи мой член, клянусь, я отрежу тебе яйца ножом для масла! – заявляет он.
– Даже не беспокойся.
Я отодвигаюсь от него как можно дальше, что довольно сложно сделать в помещении размером шесть на восемь футов, и забираюсь на верхнюю койку. Я не утруждаю себя заправкой постели. Вместо этого ложусь и смотрю в потолок.
– За что тебя? – спрашивает Верн через минуту.
Я подумываю сказать, что мне предъявляют обвинение в убийстве. Вдруг тогда я буду казаться более опасным и меня оставят в покое. Но вслух говорю:
– Я тут за бесплатной едой.
Верн фыркает:
– Да ладно, чего там. Я же понимаю. Не хочешь, чтобы лезли в твои дела, ну и не надо.
– Нет, да и не о чем рассказывать, не было никаких катаклизмов…
– Еще бы, черт возьми, ты же не пытаешься засунуть мне шланг в задницу!
Мне требуется какое-то время, чтобы понять ход его мыслей.
– Я не о клизме, – говорю я. – И я ничего не скрываю. Дело в том, что я не должен быть здесь.
– Черт, Эдди! – смеется Верн. – Мы все тут такие.
Я поворачиваюсь на бок и накрываю голову подушкой, чтобы заглушить его голос. «Всего лишь пара ночей, – твержу себя я. – Любой может выдержать здесь пару ночей».
Но что, если я питаю ложные надежды? Что, если Джо не сможет избавить меня от этого кошмара и мне придется ждать суда полгода или год? Что, если, не дай бог, меня осудят за покушение на убийство? Я не смогу жить в клетке.
Я боюсь закрыть глаза даже после того, как несколько часов спустя выключают свет. Но в конце концов я засыпаю, и мне снится отец. Во сне он сидит в тюремной камере, и только у меня есть ключ от нее.
Я лезу в карман, но обнаруживаю в подкладке брюк дыру и, как ни стараюсь, не могу найти ключ.
Люк
Однажды я стал свидетелем убийства, совершенного волками.
В лесах неподалеку жил одинокий волк, который то и дело пересекал границы других стай и резал скот на окрестных фермах. Сколько бы моя стая ни пыталась отпугнуть его воем, он упорно не желал оставаться в стороне надолго. Тем не менее решения принимал не я, а альфа-самка. Каждый раз, когда этот волк оказывался поблизости от нашей территории, напряжение возрастало. Волки в моей стае затевали драки друг с другом. По ночам раздавался вой других стай, те тоже велели ему убираться.
Однажды крупный черный волк, бета, отправился на разведку вместе с другой самкой. Само по себе событие ничем не выдающееся; он всего лишь выполнял свою работу. Однако на этот раз он не вернулся. Прошло четыре дня… пять… шесть. Я забеспокоился, что он ушел навсегда, а потом самка вернулась одна, подтвердив мои опасения. В ту ночь наша стая завыла, но это был не поисковый вой. Мы изливали боль, завернутую в покров одной ноты. Таким воем мы звали домой пропавших.
Мне довелось побывать адресатом такого воя. В лесу нет направления, поэтому, когда из ниоткуда раздается постоянный голосовой сигнал, как огонь маяка, он
