Не один - Отар Кушанашвили

Не то чтобы нас терпеть не могли, но выбор новостей из России свидетельствует о том, что нас там полагают странными, очень гордо несущими на себе эту странность. Вот о чем весь январь говорили и писали о нас на Западе.

Житель Томска вынес в карманах из супермаркета 118 плиток шоколада.

Роспотребнадзор назвал селфи причиной распространения вшей среди подростков.

Московские парковщики прошли курсы самообороны.

Россия победила Швейцарию в шахматном турнире между несовершеннолетними заключенными.

Суд Сыктывкара оштрафовал бизнесмена за доставку пиццы по воздуху.

Вот, собственно, что из происходившего за целый месяц нового, начавшегося сверхбурно года в наших пределах заинтересовало тамошних журналюг. Такой подход несет на себе явственную печать сарказма – но уж, какой есть. Будьте начеку и не воруйте шоколадки из супермаркетов.

А американцам (я опирался на статьи и эфиры именно американцев) я подготовил не менее авантажную подборочку (спасибо CNN, что стучат на своих), каковая выборка дозволит вам разразиться смехом, впрочем, вполне себе дружелюбным: «И эти люди иронизируют над нами?!»

35 процентов американцев убеждены, что инопланетяне существуют, а в существование снежного человека верят уже 44 процента, но самое главное – стоп, сарказм! – вот оно: 14 процентов убеждены, что правительство контролируют гигантские рептилии, а это уже посильнее и Фауста, и пиццы по воздуху.

Затонувшие корабли

Мой товарищ Миша с достоинством носит раблезианскую толщину и больше не похож на неудачника, каким я нашел его девять месяцев тому, когда его бросила жена. И я, доброхот несчастный, не смог отвратить крах его семьи, никто не смог, желающих был мильон; семья скапустилась, а я помню и день развода, и оцепеневшего Мишу.

Но все это – оцепенение и слезы – было потом, а до вердикта в черемушкинском райсуде я и с его благоверной Эллиной пытался разговаривать. Нет, точнее будет сказать – тщился. Например, предложил разделить его увлечения, понять их, проникнуться ими. Она тогда посмотрела на меня, как на козла стоеросового, и ответила: «Я так нажираться не умею… Ты же предлагаешь мне пополнить ряды алкоголиков?»

Ничего такого я этой напыщенной дуре не предлагал, и никакой ни разу он не алкаш; горькую-то он запил как раз после того, как она настояла на том, чтобы он убрался. Но по тону, по глазам ее тогдашним было очевидно, что спасать нечего. Под конец того разговора она назвала его тварью… Но ведь я гулял на свадьбе у них! И несколько раз листал семейный альбом, там фотографии – они славные, улыбчивые, смешные – просто сочатся любовью!

У нас у всех тогда не было ничего, форменная голь перекатная, но столько надежд, столько веры в хорошее, столько уверенности в избранных! И вот, кстати, про то, что он все время в подпитии был и буянил. Совсем уж пьяным его ни я, ни кто еще не видели вовсе, а чтоб агрессию проявлял – да ни боже мой!

Я спрашиваю его, в чем же главная причина того, что любовь не просто умерла, но обернулась неприязнью. Он почтительное время молчит, наконец, вздыхает и тихо-тихо говорит, что не знает ответа, что очень долгое время ему казалось, что у нее депрессия, и из-за того, что ему так казалось, его одолевало чувство вины. Разговаривать, хотя бы разок поговорить не получалось, она орала, он срывался, он хлопал дверью, оба превратились в неврастеников. В конце концов, дело не в Мише ведь одном. Годы летят, а где та калитка, куда надобно сворачивать за успехом, за состоятельностью, никто не знает.

Миша хотя бы не выглядит, как рок-герой в процессе полураспада, а я знаком с дюжиной когда-то ладных парней, которые выглядят теперь даже хуже. Они, правда, старше нас с Мишей, по паспорту – на восемь – десять лет, но блеклостью, роднящей их, – лет на двадцать. Разрушить брак в сорок – это еще туда-сюда, но в пятьдесят?! Тут надобно даже мужество известное.

Говорят, брошенные женщины хоть и страдают стократ сильнее, но они же стократ выносливее.

А брошенные мужики – это остров затонувших кораблей, наблюдаешь за останками – и перехватывает горло. Дети ближе к мамам, мамы ближе, всегда так было, они общаются, у них жизнь. У бывших мужей не жизнь, а дрянь, они спиваются, жалуются друг другу, совсем не похожие на тех, из альбома, где на свадебных фото широкие улыбки на смущенных лицах, и даже слышен смех.

Взять свое. Почти настоящее письмо

Колумнист АиФ. ru Отар Кушанашвили делится письмом о стандартном желании «покорить Москву и взять свое». Почти настоящим.

«Здравствуйте, меня зовут Аня, я простая девушка, русская, живу в маленьком городе К., работаю в продуктовом магазине.

Все, кто не знает ни черта, говорят, что маленькие города лучше больших, потому что в маленьких чисто и люди добрые. Не знаю про другие маленькие города, но наш похож на городок из американского фильма, где всю дорогу ищут рядового, – тот, где идет, помните, страшный финальный бой. Грязь, беззубые старики, мало молодежи, которая чуть что драпает хоть куда, никто не улыбается, скалятся только все поголовно.

В старую церквушку никто, ну почти, не ходит, я ни разу не видела лиц, молитвенно сосредоточенных, только тревожные, только злые. Это к тому, что в Москве вы все талдычите, что простые русские люди очень набожные. Набожные? Нет, скорее марафонцы, только куда бежим, никто не знает.

Папа мой всю жизнь ишачил, теперь пьет горькую. А мама всю жизнь только и делает, что пилит нас обоих, просто бесит меня. И больше всего я боюсь, что стану такой же клушей, как она, бревно бревном, ни денег, ни нормального дома, ни парня, похожего на Джуда Лоу. Сама мысль о том, что я буду жить такой растительной жизнью, вызывала и вызывает у меня приступы мигрени и тошноты.

Я поставила себе цель, училась почти отлично, а какое для этого усердие нужно, вы сами знаете, я хотела попасть в Москву, а какая это мотивация, вы тоже знаете. И вот я здесь, я учусь, у меня две работы, я выбиваюсь из сил, ноя к такому была готова, ничего, выдержу. Люди, конечно, в Москве разные, но я же провинциал, я сильная, а тут делают вид, что сильные, а подтолкнешь – рассыпятся. Зато подлых полно, но и с такими я умею обращаться, заряжаю, как писал поэт, «сплавом стали и свинца прищур», да при таком прищуре так припечатаю жестоким словом – взрывной волной за тыщу верст любой отлетит.

Раз пришлось даже в морду дать, один козел вынудил, вот и пожалел потом тыщу раз.

Ну, то, что я не белая кость, я и сама знаю, и про касты знаю, и про классовую борьбу знаю, но если кто-нибудь захочет меня обидеть, я и кулаками могу.

Но даже если я закончу институт и получу образование, кому я буду нужна?

Насмотрелась я на подвижников несчастных с высшими образованиями.

Я хожу, когда есть время, в караоке, и мне все говорят, что я должна петь.

Особенно мне удаются песни про мученическую любовь, песни, которые пела Алла, пела Аллегрова, Долина пела. Мне говорят, что, когда я пою, я полна жизни, и я сама это чувствую!

Я хочу петь, и я хочу получать за это пение большие деньги. Когда я вижу, как безобразны те, кого показывают, мне становится горько: если у них есть право, то у меня такое право жить хорошо есть и подавно, я из самых низов, и я красива и голосиста, люди меня полюбят. Пусть мне не повезло с родителями и денег у меня нет, зато я знаю, кто такой Высоцкий, все умею (хоть не люблю) по дому и смотрю много фильмов.

У меня нет другого выхода. Я должна получить свое. Получают же и свое, и чужое ваши псевдокрасавицы с переделанными носами, сиськами и губами.

Мне уже многие говорили, что я редкостная сука, живущая токмо ради выгоды, но я либо посылаю таких, хихикая (чья бы корова мычала!), либо реагирую с видом полнейшей невозмутимости: что-то ни у себя дома, ни у вас в Москве я не встречала тех, кто не живет ради профиту.

И не делайте вид, что вы все – мистер и миссис «при чем тут это?», потому что «это» всегда «при чем». Сейчас самое время, мое время, я не пустышка, я не хочу толочь воду в ступе, надо будет по головам, пойду по головам. А когда стану звездой и вы будете брать у меня интервью, я буду доброй и мудрой. Девушкой, которая всего добилась сама».

Собачка для Артема

Я не знаю, как детям моим объяснить, что такое коммуналка; мне даже любимые «Покровские ворота» во главе с шустрилой Костиком не помогли. Проповеди, и те мне лучше удаются («Мы знаем, что мир лежит во зле… бла-бла-бла… но Царствия Небесного на Земле не будет…»)

Мы знаем, что мир лежит во зле, я, как могу, борюсь с ним, даже не мечтая о Царствии Небесном, но ни многие из вас, ни я не знаем, что коммуналок в стране еще полно. Я ездил в Питер, видел одну. Длиннющий, как перенаселенные давно уже не смешными остротами и замшелыми метафорами мегатексты Пелевина, коридор, четырнадцать дверей, общий нужник, общая ванная, одна на всех кухонька, плавильный котел со специфическим запахом.

Сколь часто ни повторяй слово «общее», судьбы-то у всех разные. Вот, например, четвертая дверь направо – здесь живет Аня Суханова. Заглянем: кровать и лежанка, видавший виды школьный стол, много книг, разбросаны игрушки, два стула, один колченогий. У Ани восемь лет назад родился сын, назвали Артемом, Артем родился – и не дышал. Сейчас это уже большой мальчик, считай, настоящий джигит.