Не один - Отар Кушанашвили

Представление таких парней об отношениях зиждится на фарисейском постулате, что мужик есть существо ведомое. А вести его должна прекрасная фея, только при фее он обретет мощь и резвость.

Самая мысль о том, чтобы самолично решить личные проблемы, порождает у него отторжение.

Потом классическая встреча происходит, псевдобедолага вступает в концессию с феей со словами: «Ну, теперь-то, золотце мое, все будет иначе, какое счастье, что мы обрели друг друга». Проходит год, и он в той же позе, снедаемый тоской, вздыхает: снова ошибся, «ингредиенты не сошлись».

Чем не повод перечитать цитату из Чехова, вечность спустя лапидарно объясняющего, почему мы чемпионы по разводам.

Я почти всегда жалею, когда люди разводятся, вы ведь тоже? И я не хочу, чтобы Сергей А. разводился. Я готов не только Чехова цитировать, я готов поделиться, как может быть хорошо и без чехарды, без ротации, так сказать.

Это чудо из чудес – негромко (иногда можно громко) любить кого-то, из года в год, и чтобы все сложилось, нужны сердце и терпение, и тогда, когда одна сложная, большая семья соберется за большим столом вы поймете, всех оглядев, как вы счастливы.

Серега, тебе придется поверить мне на слово!

Артемка на миллион

Я понимаю, вы все заняты юго-востоком Украины, это важно, но я не намерен позволить вам низвести смерть полуторагодовалого Артемки, вогнавшую меня в безнадегу, до уровня рутинной информации.

Полуторагодовалый Артемка умер от заворота кишок, от невыносимой боли, говорят, он плакал очень-преочень, умирая, но до этого его отказались госпитализировать, сказали, ничего страшного, запор, ставьте клизму.

Врача, квазиврача, псевдоэскулапа, не врача, а как есть коновала зовут Артур Меджидов.

Я понимаю, вы все заняты юго-востоком Украины, это важно, но я не намерен позволить вам низвести смерть Артемки, вогнавшую меня в безнадегу, до уровня рутинной информации. Обсуждение «ирреденты» и «аншлюса», конечно, дело наиважное, но мне интересно, как спится убийце ребенка, еще интереснее, думает ли этот сукин сын хотя бы иногда о мальчике, которого убил непрофессионализмом и бессердечием?

…Ребенку стало худо еще утром, он куксился, держась за живот, плакал, но, видно, очень занятых взрослых не убедил. К вечеру боль и, следственно, плач усилились, малыш стал бледный совсем, худо ему стало до такой степени, что он обессилел и поскуливал. Вызвали «скорую», врач настоял на немедленной госпитализации, найдя положение дел чудовищным. А в больнице – хирург Меджидов.

Он заверил родителей, что ничего страшного нет, стационар нужен, отправил перепуганную делегацию домой, а в журнале отметил, что родители сами отказались от госпитализации.

Через день мальчика не стало, а врач, попутно грубя, стал себя обелять. Потом хватился, начал говорить, что молод, опыта никакого, коллеги не помогли, и вообще это не больница, а какая-то мусорная свалка. Суд пошел навстречу и приговорил его к двум годам… условно.

Суд учел и то обстоятельство, что против строгого наказания выступили и родители Артемки: врач заплатил им миллион рублей, а что, хорошие деньги, Артемки нет, а деньги всегда деньги.

Нерабочий класс

Все мои предки были рабочими, папа так и представлялся: рабочий человек, а теперь рабочих нет, нет как класса, их уничтожили, сначала – репутационно.

Какие были ценности у моего папы? Спросите тоже. Семья и друзья, тоже рабочие, простые рабочие лошадки, с теми же ценностями, в той же очередности, в той же, единственно правильной пропорции. Они не знали, что такое сидеть на работе, и мониторов не знали, у них были звонкие голоса, они все силы клали на то, чтобы в доме был хлеб. Они возвращались домой в пропахших потом, соляркой и бензином спецовках. А, как же, еще запах папирос, как я мог забыть.

Они совсем, ни разу не были прагматиками, но им довольно было осознания того, что их называли солью нации, передовым классом – «на вас страна, и вы справляетесь, спасибо вам!» Я лично слышал такие речи по телевизору и радио.

Сегодня мой папа, буде он был жив, ничего бы не понял про положение рабочих и погрузился бы в депрессию: рабочий сегодня – пустое место На смену рабочему люду пришел планктон, манерные и себялюбивые пожиратели кредитов, суетливые пчелы офисного улья, клерки, приватизированные мониторами и любящие инфляционно надувать собственную значимость.

У моих мамы и папы был энтузиазм ТРУДОВОЙ, а у офисных – одна корысть, одна карьера, и карьеру эту они строят на двух выражениях лица: подхалимском и остервенелом.

Небось, каждый второй читатель подумает, что я противопоставляю эпохи, идеализируя одних и принижая других, тогда как я всего-то констатирую психологическую разницу, которая граничит с драмой: настолько велика.

Вместо физически тяжелого труда пришел, явился труд бесплотный и беспотный. На каждого работягу приходится по десять указующих перстов. По тридцать начальников, умеющих только держать пучеглазые паузы.

Если у моего папы на работе что-то случалось с кем-то, по части здоровья или кто-то впадал в немилость, это было для него поводом для недельной бессонницы. Не раз и не два папа вместе с подвижниками вступались за молодых, и я помню такие его слова: «Рабочий человек своих не сдает!» И помню, как однажды, когда его полуупрекнули на счет одного нашкодившего молодого, какой же это, мол, рабочий, так, сопляк, папа взвился: во-первых, он САМ к нам пришел, во-вторых, нельзя топтать эмбрион, себя в его годы вспомните.

Вот и папы нет, а я побывал на руинах его любимого автозавода, напросился.

Прежде КАЗ был институцией национального масштаба, а теперь это натуральные, единственно пригодные для съемок эсхатологических футуристических фильмов декорации; мусорная свалка исполинских размеров вместо узелков на память.

Я вспоминал, как встречал папу с товарищами после работы, завидев его, несся к нему со всех ног, и я, сын пролетарской косточки, никогда не был так счастлив более.

В подлейшем состоянии духа я обошел все помещения, как будто что-то искал. Цеха покрыты паутиной, и все ангары я обходил молча и вспоминал, как какой-нибудь сентиментальный старикашка, исполненное азарта и энергии время и так дошел, доковылял до доски почета, надо же, уцелела, вот же Он, вот Он, мой папа!

ГЕРОЙ ТРУДА.

Люди, отличающиеся «тупостью понятия», фыркнут: совок!

Ну, таким-то ближе затейливый (как им кажется) постмодернизм с его идиотским лукавством, этим, с их ложным углом зрения, папу моего, меня тем паче, не уразуметь. Теперь для нового поколения, отличающегося прямой идиосинкразией даже и к намеку на идеологию, в словарях слово «рабочий» будут сопровождать пометкой «УСТАР.» И тогда, увы, слова моего папы, что при таком небрежении к базовым ценностям вскорости рабочий человек станет архаикой, – обретут вещий характер.

Вот вы, именно вы, кого поздравляли с Праздником Труда? То-то же, даже само слово звучит старомодно: «труд».

Я уж не говорю про такое эфирно-эфемерное понятие, как «магия труда».

Отвратные нонешние времена с их культом успеха молниеносного и без «потогонности» не заставят меня забыть, как я подрабатывал у папы на заводе, вследствие чего даже удостоился референции, что я небезнадежен, и значительнее характеристики я больше не получал!

В рабочей среде тварью быть значило услышать погребальный звон в адрес своей репутации.

А теперь только на подлостях карьеру и делают, не до работы.

От всего сердца – о тех, кто без сердца

Позвольте колючую реплику вдогон Большому Празднику. Только ничтожества позволяют себе хмыкать по поводу 9 Мая, и, увы, таких ничтожеств еще много. Не где-нибудь, а на федеральном канале вчера какая-то чванливая скотина, по Зощенко – мерзкая гадюка большой гнусности, заявила, что «не понимает тарарама вокруг 9 Мая». Вот прямо так «среди полного здоровья» взял и брякнул, да еще присовокупил, что выражает мнение огромного числа людей.

Я ответил патетичному нытику и патентованному лузеру (так Довлатов клеймил придурков). Людям поврежденного ума не понять, почему, когда 9-го объявляют минуту молчания, рыдают миллионы людей, им не понять благоговейного трепета, который тебя охватывает, когда ты читаешь Виктора Астафьева или Бориса Васильева, это чтение немилосердное, требующее изрядных душевных сил. Но ведь эти силы надо хотеть потратить и быть готовым потратить. Что, в двух словах, означает отказ признать 9-е значительным днем?

Аберрация памяти и отсутствие души. Первое касается старших, второе – сопляков, и насчет и тех, и других актуален вопрос, достойны ли они земного существования. Та Победа, если хотите, главная моральная институция страны, и если у кого-то не сжимается сердце от песни Высоцкого «Он не вернулся из боя», это не человек, ибо у человека должно быть сердце, а без сердца это не человек вовсе, а ходячая номинальность, постмодернист обнюханный тарантиновского толка, только хуже.