Аукцион невинности. Двойная ставка - Ольга Дашкова

Включил телефон, Саша звонила, а потом пришло сообщение.

«Чернов».

А вот теперь начинается самое интересное.

Догадок много, одна хуже другой. Судя по тому, что рассказывал, будучи еще под наркотой, бесстрашный Сафронов, харкая кровью на пол дачи, что Чернов ведет странную игру. То он хочет подставить Шумилова, то при этом бросая нам, как кость, своего верного Андрюшку, но тот такой сообразительный, а все потому, что быстро бегает и хорошо прячется.

Вообще, весь его рассказ был странным, сбивчивым, мало нес полезной информации. Сафронов то смеялся, то плакал, то говорил, что ничего не помнит. Интересно, на какой дури он так плотно сидит?

Потом эти обыски в банках и офисах, все не без участия Егорова, и снова всплывает Чернов. Но работать на заместителя губернатора Шумилов не будет и никогда не станет ни под кого прогибаться.

— Тимур Георгиевич, нам то, что делать? Может, ребят собрать, стволы взять? Мы камеры посмотрели, что были в аптеке, белая «Тойота», номера наши, уже пробиваем, кто да что.

Надо выдергивать Захара с совещания и спасать нашу девочку. Идея про стволы мне понравилась.

Вот оно, то забытое чувство.

Я спокоен и собран, как перед выполнением заказа. Даже тяжесть винтовки на плече ощущаю, словно она и правда со мной. Все чувства обострились, прикрыл глаза, глубоко вдохнул.

Так и вижу, как палец нажимает на курок, легкая отдача, доля секунды — и ровное отверстие появляется во лбу человека. Но я надел крест и убрал ствол, пятнадцать лет не брал его в руки. После того утра в старом дворе, когда я чуть не убил ребенка.

Не убил чисто случайно, вот это был самый, мать его, охуительный знак, что все, надо завязывать, уходить, пусть и некрасиво. А вот сейчас ладонь чешется снова взять оружие, да и есть такой шикарный повод.

— Да, так все и сделайте, докладывать мне, все, идите.

Звоню Саше, но абонент вне зоны действия сети. Она у него, чувствую это. Не знаю, хорошо это или плохо, что Аверина его дочь, но думаю, что он знает об этом. Такие люди все обо всех знают, Чернова не стоит недооценивать, он умный, просчитанный, а еще без принципов и морали.

— Захар Данилович, у нас срочные дела. Извините, господа, но дальше без босса. Все, что надо, он потом подпишет.

— В чем дело? — Шумилов смотрит строго, мне, как подчиненному должно быть страшно, и именно это нужно показать, но не сейчас.

— Она пропала, — всего два слова, Захар меняется в лице, резко встает, выходит не попрощавшись. Он знает, о ком я, ничего не нужно объяснять. Мы любим одну женщину, приходится принимать этот факт.

— Кто?

— Чернов, она у него.

— Он звонил? Чего хочет? Тимур, ты понимаешь, что это война? Что, сука, я сверну ему шею и оторву голову, если он, хоть пальцем ее тронет?

— Не тронет, думаю, что нет, Чернов ее отец. А если ты что-то сделаешь ему, то сядешь далеко и надолго. Здесь надо включать голову, а не махать кулаками.

Идем по коридору, Захар напряжен, тяжело дышит, но вот резко останавливается, смотрит в глаза.

— Да мне поебать! Надо будет, и сяду, но, сука, не позволю никому так поступать. Мне хватило Алины, ее ублюдочного брата, той всей ситуации. Меня удивляет, почему ты так спокоен? Похуй на нее? Потрахал и забыл, другую найдешь?

Чисто инерция, ничего больше. Я даже не отвечал в этот момент за свой кулак, который полетел в челюсть Шумилова. Сильно вышло, Захар пошатнулся, сделал шаг назад, женщина, проходящая мимо, завизжала. Да, не каждый день увидишь, как бьют твоего начальника.

Не ответил, просто смотрит исподлобья тяжелым взглядом. Александра раскрывает в нас самые хорошие и низкие качества. Из-за нее друг другу способны глотки перегрызть, но Шумилов меняется, ему на пользу любовь, а то, что это она я вижу.

— Я спокоен, потому что хоть кому-то из нас нужно думать головой, а не говном вместо мозга. Потому что нужно делать не так, как хочешь ты, — поубивать всех вокруг, а так, как будет лучше для нее. Кончай уже ныть и дергаться, Алины нет и уже не будет, прошло пятнадцать лет. Да, ее жалко, и ты тогда наказал виновного. Все! Хватит! Хочешь сесть? Взять по максимуму, выйти стариком? Хочешь, чтоб Саша плакала? Может, этой девочке уже достаточно в жизни слез? Шума, я временами не узнаю тебя, ты отлично ведешь бизнес, тебя уважают и побаиваются, но, как дело касается личного, ты дурак дураком.

— Ты думай, что говоришь!

— Вот я как раз думаю. Думаю о ней, о ее дочери, о будущем. Считаешь, что у меня не было желания взять ствол и поубивать всех вокруг? Считаешь, мне все равно? Но только я хочу жить с ней, любить, растить детей. А если ты хочешь на нары, так в добрый путь. Мы будем счастливы без тебя.

— Не дождешься.

Странный у нас диалог, Шума снова немногословен, но думаю, до него дошло. Вытирает кровь с губы, поправляет пиджак. Не знаю, как там будет дальше, но нужно срочно разобраться с этим дерьмом, которое мешает всем нам жить.

— Говори, — отвечаю на звонок, слушаю, что удалось узнать парням. — Ждите в машине, мы идем.

— Где она?

— Отследили по камерам, ну хоть что-то сделали быстро, белый автомобиль, выехал за город, принадлежит телохранителю Чернова. Саша села сама, сейчас машина в особняке заместителя губернатора.

— Едем к нему.

— Незваные гости хуже татарина, не думаю, что нас там ждут. Поедем, но нужна поддержка высших сил.

— Молиться начать?

— А ты умеешь? Нет, для начала звони Игнатову, он должен знать, что за беспредел происходит у него в городе. То дома взрывают, то людей похищают.

— Зачем сразу ему?

— Ну, давай подождем до Нового года, если нам двоим слегка не по зубам Чернов, за спиной которого стоит прокуратура, а убивать всех мы не можем, то надо действовать их методами.

Но Захар не успевает достать свой телефон, как он начинает звонить. В лифте, в котором мы спускаемся на улицу, даже не взяв верхнюю одежду, связь то и дело пропадала.

— Да, говорите.

Наконец выходим, но Шумилов не торопится.

— Дай Саше трубку, я хочу слышать ее голос. — Снова слушает, хмурит брови. — Это все? Что значит, завтра? Нет, сегодня и сейчас! Ты же знаешь, я не прогибаюсь и не прощаю такое. И если, тварь, хоть пальцем тронешь мою женщину, я найду и сделаю в сотни раз больнее.

Разговор окончен, но