Хищник - Макс Мах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Опаньки!»
Мысль пришла ровно в тот момент, когда Дарья заняла место в болиде, следующем к храмовому комплексу на горе Камхор. На чибир в его позднем варианте, который Дарья знала еще с тех пор, как Камни помогли ей справиться с «детским кризисом», словом «Сойсшерст» обозначалась еще и довольно редкая и крайне авантажная в покойной ныне империи профессия — «Звездный шкипер».
4. Карл Мор
27 февраля 1930 года (Шестой день второй декады месяца деревьев 2908), Зайтш, империя Ахан, планета Зайтш
Этот трюк они освоили еще лет тридцать назад. Собственно, как только произошло осознание случившейся с ними метаморфозы, так сразу же и задумались над простым, но крайне актуальным вопросом: как обеспечить плавность Перехода, его преемственность и естественность, и, самое важное, — безопасность Матрицы? Матрицей — идея принадлежала Марку, — решили называть свою основу: тот сплав плоти и духа, из которого Великий Гончар научил их «вынимать» самих себя, создавая в вещном мире каждого в отдельности и всех вместе.
Великий Гончар — крупный Камень, похожий на глыбу серовато-желтого ракушечника, сделал главное. Он позволил воплотиться в материальную реальность психическому феномену «тройственного сознания». Все остальное лежало вне его компетенции, или попросту его не интересовало. Во всяком случае, так объяснил это равнодушие оператор Камня Скредж.
— Учиться взаимодействовать в новых условиях вам придется самим, — сказал он, провожая Марка «на выход». — И примите к сведению, мой светлый господин, что ни одежда, ни аксессуары к телу не прилагаются…
Ну, нет, так нет. Они и раньше не раз оказывались в непростых ситуациях. Выживали, тем не менее. Нашли выход и на этот раз. Поэтому, когда Карл «очнулся от сонных грез» в бетонном стакане аварийного амортизатора системы Главного Компенсатора Тантры Аз Вейдра, он имел на руках простенький набор одежды для худощавого, но крепкого мужчины под метр девяносто, деньги наличными — немного, но вполне достаточно на первый случай, — два обезличенных платежных инструмента, заменявших в империи кредитные карты, метательный нож, замаскированный под дамскую брошь, и кучу вещей Греты, от которых следовало избавиться. О том, что времени на раскачку нет, Карл узнал из «послания», оставленного самой Гретой. Послание содержало кусок личных воспоминаний госпожи Ворм за последние полчаса и короткую, но внятную инструкцию, как бы отпечатанную на старой пишущей машинке с ручным переводом каретки. Голубоватая бумага стандартного формата, черная краска, чуть стертая печать. От «письма» пахло духами Греты и типографской краской. Весьма удачное сочетание маркеров. Яркий образ, предельно лаконичный, но недвусмысленный текст.
В сумочке Греты нашелся нелегальный утилизатор-распылитель, так что еще через минуту в стакане амортизатора не осталось никаких следов женщины, посетившей его несколькими минутами раньше, а мужчине и скрывать было нечего. Залез в бесхозное и не просматриваемое системой безопасности помещение, выкурил трубочку с запрещенной к употреблению на Зайтше смесью, и пошел дальше. Ну, так и было: выкурил и пошел. Прошел через несколько пустых коридоров, чувствуя, как наркотический демпфер успокаивает взбаламученную Гретой нервную систему, миновал две шахты с «подскоками», нырнул, подгадав к рекламной волне, в сияние проекции и пошел себе дальше. Не человек, не личность. Всего лишь часть толпы…
Карл растворился в потоке, как умел он один. Напрочь. Совсем. До полного исчезновения, как, впрочем, и задумывалось. Потеряв индивидуальность, он слился с фоном и не существовал, как личность, целых три часа. Но возник из небытия как раз тогда, когда посадочный модуль третьего класса, а на самом деле убогий челнок с едва живыми компенсаторами инерции, не оторвался от стратосферного крыла и не рухнул — едва ли не в буквальном смысле этого слова, — вниз к приемному комплексу коммуникаций бюджетного курорта Суо в долине одноименной реки. Посадка, несмотря на то, что их пару раз все-таки тряхнуло, прошла штатно, и девяносто семь счастливых отпускников потянулись от все еще попыхивающего жаром челнока к площадкам для флаеров.
«Неуместная экономия, — отметил Карл, окончательно возвращая себе индивидуальность. — Следовало подвести рукав с кондиционированным воздухом и самодвижущимся полом. Деньги небольшие, но люди бы это оценили!»
Он прошел вместе с остальными «счастливцами» к терминалу Агута и загрузился во флаер.
«Хороша!» — отметил он мимоходом.
Молодая женщина с черными, как вороново крыло, волосами, высокая, стройная и смуглая, как квартероны Карибских островов, села в кресло на два ряда впереди. Увы, у нее имелся спутник — скорее всего, муж, — и трое детей, а Карл, как назло, был в деле.
«Еще одна упущенная возможность…»
Как ни странно, даже при том, что он не испытывал никаких эмоций, воображение у Карла было хоть куда. И сейчас он живо представил, как имеет «квартиронку» в зад, но не испытал даже тени разочарования. Половое влечение уступило — «по логике вещей» — основной цели поездки, и Карл смахнул возникший, было, образ в утиль. У него были сейчас дела и поважнее. А женщины… Что ж, женщин, как всегда, было куда больше, чем ему требовалось. Много больше.
Карл покинул флаер на девятой станции, и сразу — едва вступил на платформу, — понял, что успел буквально в последний момент. «Любовников» явно искали и вот теперь, прямо на глазах Карла, обкладывали, создавая внешний периметр. Несколько разномастных флайеров тут и там, пара-другая мужчин и женщин, занятых какими-то как бы совершенно посторонними делами, но Карл сразу узнал «этот неповторимый почерк». Рисунок «оперативного вмешательства» трудно не узнать, кто бы и где бы ни занимался этим проклятым делом.
Карл, не торопясь и, словно бы, в задумчивости, подошел к торговому автомату, всунул в углубление идентификатора свой анонимный платежный инструмент и набрал код. Бутылка воды и порция «зайтшанской горечи». «Горечь» являлась одним из двадцати девяти разрешенных на Зайтше нейростимуляторов, и здоровый мужик, покупающий ее прямо на перроне станции, явно намылился посетить один из ненавязчиво рекламируемых «внешней подсветкой» борделей. Лупанариев же на курорте оказалось, как и следовало ожидать, «до хрена, и больше». Оживленное место — одним словом, но и мужик, приехавший на отдых без бабы, туда первым делом и двинет. Психология, однако.
Карл проглотил «горечь» — она напоминала по вкусу хину, — запил водой, и занялся делом. Откладывать было некуда, да и не за чем. Поэтому Карл уронил бутылку и, рванув с места на максимальной скорости, вырубил трех агентов неизвестной ведомственной принадлежности даже раньше, чем они поняли, что происходит. Впрочем, и после этого невероятно успешного броска, на ногах оставались еще двое — мужчина и женщина, — и они, наверняка, успевали поднять тревогу. Тем не менее, это было лучше, чем ничего, и совсем неплохо для начала.
«Алилуйя!» — подумал Карл, вполне осознанно копируя декадентский стиль Греты.
«В Бога, в душу, мать!» — а вот это была уже Дари, и ее сибирский опыт. С этим кличем ходила в бой пехота Тартарской Народно-Освободительной Армии. Еще они кричали «ура», но Карлу это слово отчего-то не нравилось. Поэтому все-таки «В Бога, в душу, мать!». И понеслось!
Удар стопой ноги в гортань и вообще-то штука неприятная, но если нанести его мыском — на скорости и с соответствующей силой, — можно не только убить, но и голову напрочь снести. Особенно, если обувь правильная. Но обувь у Карла была так себе, поэтому мужчину он не обезглавил, хотя и убил на месте. Не то с женщиной. Агентесса оказалась той еще оторвой. Парировала три удара подряд, и сама дважды едва не добралась до Карла. Причем не абы как, а стильно, уверенно и крайне опасно. Он ее выпады буквально на теле поймал. На своем. Еще полдюйма и все! Сломала бы грудину или плечо. Такая вот крутая баба. Карл с ней мудохался минуты полторы, что для него было уже «за гранью добра и зла», но все-таки уделал. Вбил средний палец в солнечное сплетение, выдернул, уходя от контратаки, стряхнул кровь, и увидел, как теряет цвет лицо женщины. Еще не мертва, но уже в пути. С разорванной диафрагмой и пробитым легким… Если поспешить, можно и вытянуть, но это при условии, что она действительно успела «протрубить в горн». Тогда и «кавалерия» в пути, и «скорая помощь», и плюшки с повидлом…
Карл, не останавливаясь, бросился через площадь к Тридцать третьей линии, где в павильоне Белая Магнолия на пересечении Тридцать третьей с Двадцать шестой как раз и квартировали «любовники». Оба два. И один из них…
«Могу ли я считать его своим братом?» — Вопрос философский, один из тех, что так любил Карл. Одна беда, времени обдумать его, как следует, не оставалось.
