Частица твоего сердца - Эмма Скотт

– Я поеду туда, – предупредила я Биби и метнулась на кухню за ключами от машины. Сняв кофту, висевшую на крючке у двери, я накинула ее на плечи и отправила сообщение Миллеру:

«Я только что узнала. Вайолет в больнице при университете. Травма головы. Больше мне ничего не сказали».

Он ответил почти мгновенно.

«Я в пути».

– Шайло, передай Вайолет мою любовь, – крикнула Биби. – И веди машину осторожно.

– Конечно. Обещаю. Я позвоню тебе, когда что-нибудь узнаю.

По дороге в больницу я с трудом сдерживалась, чтобы не гнать «Бьюик» с максимально возможной скоростью. Но то и дело напоминала себе о данном Биби обещании.

На стойке регистрации в медицинском центре Калифорнийского университета мне сообщили, что Вайолет на пятом этаже в отделении неврологии, палата № 504.

Миллер уже находился там. Он сидел, прислонившись к стене рядом с закрытой дверью ее палаты. Как и всегда, на нем были поношенные джинсы, накинутая поверх футболки клетчатая фланелевая рубашка и неизменная шапка. На коленях лежал футляр с гитарой.

«Ведь он побежал к ней».

– Привет, – поспешно приблизившись к нему, проговорила я.

Он поднял на меня взгляд. На лице его застыла маска напряженного беспокойства.

– Шай…

Я опустилась на пол рядом с Миллером и обняла его.

– Что происходит?

– Она в порядке. Полагаю. Я не очень-то нравлюсь ее родителям. И они меня к ней не пустили.

– Да пошли они. Зато ты очень нравишься Вайолет. Это самое главное.

– Наверное. Но черт возьми, Шай. Говорят, она потеряла сознание. Ее оставят тут на ночь.

– Вероятно, просто на всякий случай.

Мимо прошла медсестра, бросив на нас озадаченный взгляд.

– Утром я разговаривала с Эмбер, – проговорила я. – Она сказала, что ты с ней порвал.

Он с несчастным видом кивнул.

– Еще на прошлой неделе. На следующее утро после прихода Вайолет в Хижину. Эмбер хотела, чтобы я дал ей немного времени и пока ничего не говорил Вайолет. Я согласился. Но я чертовски долго ждал. Несколько дней и четыре года.

– Теперь ты здесь.

– А что, если я опоздал, Шай? – хрипло проговорил Миллер. – Вдруг ей станет хуже? Что, если…

– Не нужно так думать, – посоветовала я, хотя мое собственное воображение устремилось в том же направлении. – Эти домыслы сведут тебя с ума.

Он неохотно кивнул, и я, подтянув колени к груди, положила на них подбородок. Какое-то время мы молчали, а потом Миллер покачал головой, словно разговаривая сам с собой.

– Если с ней все в порядке, я больше не позволю, чтобы оказалось слишком поздно. Никогда. Ронан прав.

Я замерла, все тело напряженно застыло.

– В чем он прав?

– Он сказал, что слишком поздно означает лишь смерть. Думаю, он говорил о своей маме.

– Да? Я знаю, что она умерла, когда он был ребенком. Как и отец. Но он всегда говорит только о ней.

Миллер мрачно кивнул.

– Потому что его отец ее и убил.

Я пораженно уставилась на него, от лица отхлынула кровь.

– Что? Убил… Господи. – Я прижала руку ко рту. При мысли о Ронане сердце в груди ускорило бег и мучительно заныло. – Как?

– Не знаю. Но, думаю, все случилось на его глазах.

– Так и есть, – кое-что вспомнив, проговорила я. – Он говорил мне, что был там. И не смог ее спасти. Боже мой…

Миллер вскинул голову и при виде моего испуганного лица широко распахнул глаза.

– Черт, наверное, не следовало тебе говорить. Он хороший парень.

– Конечно хороший. Но почему ты упомянул об этом?

– Потому что он мой друг, и я не хочу, чтобы ты плохо о нем думала. С тех пор как Ронан начал общаться с тобой, он стал намного счастливее.

– Правда?

– Ну, по-своему, конечно. Но да.

Я откинула голову к стене.

– Он мне не говорил.

– Ему неловко от случившегося, – произнес Миллер, проводя пальцами по краю футляра гитары. – Думаю, он считает себя ущербным или что-то в этом духе. Как будто поступок отца наложил отпечаток и на него самого.

Я кивнула.

– Он сказал, что случившееся в Висконсине очень сильно на него повлияло и он не хотел, чтобы я имела дело с последствиями.

При мысли о том, что Ронан прошел через все это в одиночку, сердце снова заныло. И он еще думал, что случившееся может как-то навредить мне.

«Потому что хочет меня защитить. Всегда. Даже от самого себя».

– Боже… – Я провела руками по косичкам, дернула за них, пытаясь удержаться от слез.

– В последнее время ты не приходила в Хижину, – тихо произнес Миллер.

– Знаю. Я… плохо себя чувствовала.

– Но сейчас тебе лучше? – Он смотрел на меня так, словно мог заглядывать в людские сердца, чтобы потом сложить из увиденного песни.

– Не совсем, – призналась я, думая о мамином приезде. – Но я пытаюсь с этим справиться.

Он чуть улыбнулся.

– Лишь это мы и можем сделать, правда?

Я кивнула и положила голову ему на плечо. Время тянулось. От сидения на холодном линолеуме у меня занемела задница. Наконец дверь рядом с нами открылась и в коридор вышли Винс и Линн Макнамара.

Я знала их с детства, в лучшие времена, когда они были счастливы и любили друг друга. Теперь, усталые, в помятой рабочей одежде, они походили на адвокатов, бьющихся на противоположных сторонах дела.

Мы тут же поднялись на ноги, и Винс грустно улыбнулся.

– Привет, Миллер. Шайло. Здорово, что вы пришли.

– Но уже поздно, – вмешалась Линн. – Вайолет нужно отдохнуть.

– С ней все в порядке? – спросила я. – Что случилось?

– На тренировке по футболу она врезалась в другого игрока и получила сотрясение мозга, – проговорил Винс. – Говорят, все будет хорошо. Но ее решили оставить здесь на ночь. Просто в качестве меры предосторожности.

На меня накатило облегчение, и я ощутила, как ослабли ноги. Миллер же стоял неестественно прямо.

– Я не уйду, – твердо заявил он. – Я хочу ее увидеть.

Линн вздохнула.

– Уже поздно…

– Ей это не повредит, – вставил Винс. – Несколько минут. Они же приехали сюда.

Линн бросила на него раздраженный взгляд.

– Сейчас даже не время посещений. Они могут вернуться…

– Я не уйду, – повторил Миллер. – И мне все равно, сколько сейчас времени. Если придется, я останусь здесь на всю ночь, чтобы ее увидеть.

Прозвучавшее в его голосе беспокойство напомнило мне о Ронане. Он так же разговаривал со мной.

«И Миллер любит Вайолет».

На меня нахлынуло странное ощущение, нечто среднее между эйфорией и тошнотой. Чтобы чем-то себя занять, я полезла в сумку за телефоном. Я позвонила Биби и сказала ей, что