Вся ваша ненависть - Энджи Томас

– А Карлос о них знал? – спрашивает он.

– Нет. Он начал бы пробивать их по базам данных или арестовывать. Не круто.

– Тогда почему ты рассказала ему про белого?

– Я ему не рассказывала, – отвечаю я. – Он сам узнал. Они с Крисом живут на одной улице, так что от него скрывать было сложнее. А вообще, давай начистоту, папуль. Я много раз слышала, что ты говоришь о межрасовых парах, и не хотела слышать то же самое в наш с Крисом адрес.

– Крис, – фыркает папа. – А банальнее имени придумать не могли?

Какой же он ребенок…

– Раз уж ты задаешь вопросы, то и я хочу. Скажи, тебя чем-то не устраивают белые?

– Да не особо.

– Не особо?

– Эй, я отвечаю честно. Просто девочки обычно встречаются с пацанами, похожими на их отцов, так что врать не буду, когда я увидел этого белого… Криса, – исправляется он, и я улыбаюсь, – я заволновался. Подумал, что либо как-то настроил тебя против чернокожих, либо не сумел стать хорошим примером чернокожего мужчины. Ни того, ни другого я бы не вынес.

Я кладу голову ему на плечо.

– Не, пап. Ты не стал хорошим примером чернокожего мужчины. Ты стал хорошим примером любого мужчины. Ха!

– Ха, – дразнит он меня и целует в макушку. – Вот это моя дочка.

Тут перед нашим магазином резко останавливается серая «БМВ». Папа подталкивает меня.

– Идем. – И быстро ведет в свой кабинет.

Но, прежде чем дверь успевает закрыться, я замечаю, как из «БМВ» выходит Кинг. Дрожащими руками я приоткрываю дверь. Папа встает у входа в магазин. Его рука тянется к поясу. К пистолету. Из машины выскакивают еще три Короля, но папа кричит:

– Нетушки. Хочешь говорить – давай, но один на один.

Кинг кивает своим парням, и они остаются ждать у машины.

Папа отходит в сторону, и Кинг ковыляет внутрь. Стыдно признаться, но я сомневаюсь, что у папы есть шансы в схватке с Кингом. Папа не худой и не низкий, но в сравнении с этой двухметровой горой мышц выглядит как лилипут. Знаю, это предательство так думать…

– Где он? – спрашивает Кинг.

– Кто?

– Сам знаешь кто. Ванте.

– Мне-то откуда знать?

– Он же здесь работал, так?

– Ага, пару дней. Но сегодня я его не видел.

Кинг делает шаг вперед и тычет в папу своей сигарой. По жировым складкам у него на затылке бежит пот.

– Гонишь.

– А смысл мне гнать, Кинг?

– Я столько всего для тебя сделал, – цедит он, – а ты мне вот так отплачиваешь? Где он, Большой Мэв?

– Без понятия.

– Где он? – орет Кинг.

– Я же сказал: без понятия! Несколько дней назад он попросил у меня пару сотен. Я сказал, что их придется заработать. Он взялся за дело. Я сжалился и как дурак заплатил вперед. Он должен был прийти сегодня, но не пришел – вот и вся история.

– Зачем ему бабки, если он уже украл у меня пять штук?

– Мне почем знать, – отвечает папа.

– Если выясню, что врешь…

– Не волнуйся, у меня и без того проблем хватает.

– А, да. Знаю я про твои проблемы, – хрипло смеется Кинг. – Слышал, это твоя Старр-Старр – та самая свидетельница, о которой говорят в новостях. Надеюсь, она умеет держать рот на замке.

– Это еще что значит, черт тебя дери?

– Такие дела всегда любопытны, – продолжает Кинг. – Когда копы начинают рыться в дерьме, они всегда больше интересуются умершими, а не теми, кто стрелял. Они выворачивают все так, будто погибшие заслужили смерти. По телику уже объявили, что Халиль торговал, и от этого проблемы могут появиться у всех, кто имеет отношение к торговле. Так что с прокурором надо говорить очень осторожно. Не стоит попусту чесать языком, если не хочешь за это огрести.

– Да не, – говорит папа. – Это торгашам надо быть поосторожней. И не только со словами, но и с мыслями.

Несколько мучительных секунд папа с Кингом выжигают друг друга взглядами. Папина рука при этом лежит на поясе, словно приклеенная.

А потом Кинг уходит, толкнув дверь так, что она едва не слетает с петель, и колокольчик оглушительно звякает ему вслед. Вскоре Кинг и его прислужники залезают в «БМВ», и машина срывается с места.

До меня потихоньку доходит смысл подслушенного разговора. Кинг расправится со мной, если я на него настучу.

Папа опускается на лавочку для стариков. Его плечи опадают, и он тяжело вздыхает.

Мы закрываемся пораньше и на ужин берем еду в ресторанчике у Рубена.

Во время короткой поездки домой я обращаю внимание на все едущие за нами машины, в особенности серого цвета.

– Я не позволю ему тебя обидеть, – говорит папа.

Я знаю. И все же.

Когда мы приезжаем домой, мама со всей дури лупит по стейкам. Сначала бедная сковорода, теперь мясо… У нас на кухне безопасно не бывает…

Папа показывает маме пакеты.

– Любимая, я привез ужин.

Но лупить по стейкам она не перестает.

Мы садимся за кухонный стол, и наступает самый тихий ужин в истории семьи Картер. Родители не разговаривают. Сэвен не разговаривает. А я уж тем более. И даже не ем. После катастрофы в прокуратуре и ситуации с Кингом ребрышки с запеченной фасолью кажутся мне отвратительными.

Зато Секани на месте не сидится: он так и хочет в мельчайших деталях пересказать свой день – но, судя по всему, видит, что никто не в настроении. Кир в своем углу причмокивает ребрышками.

После ужина мама собирает со стола приборы и посуду.

– Так, ребята, бегом доделывать домашнюю работу. А ты, Старр, не переживай – твои задания мне передали учителя.

С чего бы мне переживать?

– Спасибо.

Она тянется за папиной тарелкой, но он касается ее руки.

– Я все сделаю.

Потом забирает у мамы тарелки, кладет их в раковину и включает воду.

– Мэверик, это не обязательно.

Он выливает тонну моющего средства на тарелки. Как обычно.

– Да все нормально. Во сколько тебе завтра нужно быть в клинике?

– У меня завтра тоже отгул. Иду на собеседование.

Папа оборачивается.

– Еще одно?

Еще одно?

– Да. Снова в «Маркхэм Мемориал».

– Там же работает тетя Пэм, – говорю я.

– Ага. Ее папа в совете директоров и порекомендовал меня там. На должность старшей медсестры в педиатрии. Вообще-то это будет уже второе собеседование. На этот раз я встречаюсь с кем-то из руководства.

– Любимая, это же замечательно, – говорит папа. –