Рыжеволосая девушка - Тейн Фрис

— Я уже вполне готова, Хюго, не старайся меня убедить, мои мысли и так целиком сосредоточены на этом деле.

Хюго только усмехнулся. Весь этот день мы бродили по дорожкам на окраине города, по скучным и пустынным новым улицам с гаражами и палисадниками, где лишь жалкий одинокий крокус то тут, то там с трудом пробивался сквозь темно-серую корку земли… Мелкий и нудный дождь все шел и шел. Мы решили хоть немножко просушиться в одном из кафе для шоферов, где было тепло и уютно, хотя там подавали отвратительный напиток, словно в насмешку называемый кофе. На стене висела табличка «Говорить о политике воспрещается», но за всеми столиками вокруг нас шли разговоры о политике. Очевидно, мы не были похожи на изменников родины, и шоферы, кинув на нас мимолетный взгляд, продолжали играть в карты и шашки и отпускать язвительнее замечания по поводу царящего в стране режима.

К концу дня мы снова пришли туда, где жил новоиспеченный инспектор Баббело. Осторожности ради мы держались возле почтовой конторы, откуда было хорошо видно узенькую галерейку, украшавшую дом номер 303. Долгое время из дома никто не выходил, и мы чувствовали себя неуютно, стоя на виду, как вдруг в доме открылась дверь. Хюго быстро прикрыл лицо руками и стал раскуривать сигарету, поглядывая сквозь пальцы. На улицу вышел, ведя велосипед, костлявый мужчина в полицейской форме; из-под черного плаща у него выглядывало белое кашне. Вид у него был недовольный. Он перекинул ногу через седло и со злостью оттолкнулся от земли; настроение было явно ниже нуля. Хюго тихонько подтолкнул меня в спину.

— Надо позвонить у дверей и спросить Баббело, — сказал он. — Тогда мы наверняка узнаем он ли это был.

Хюго пошел переулком к почтовой конторе, а я, пробираясь вдоль стен домов, вошла в арку дома номер 303 и позвонила. Дверь открыла девочка-подросток; судя по ее виду, это была прислуга или приезжая родственница.

— Могу я поговорить с инспектором? — спросила я самым изысканным светским тоном, на какой только была способна.

Девушка смерила меня взглядом с головы до ног, как будто заметила, что тон, каким я произнесла эти слова, плохо вяжется с моей внешностью, и, кивнув в сторону ехавшего на велосипеде полицейского, сказала:

— Он только что отправился на службу!

— О, значит, я застану его там, — сказала я и, попрощавшись с ней, отправилась дальше, ко второму переулку, который кружным путем привел меня в то же место, где Хюго стоял у глухой стены почтовой конторы, уткнувшись лицом в газету.

— Это он, — сказала я, приблизившись к нему.

— Ты хорошо видела его лицо? — спросил Хюго и сложил газету.

— Еще бы! Могу даже перечислить его приметы: нос прямой, усики, как у Гитлера, низкий лоб, глаза темные, рот необыкновенно широкий (слишком много орал в Схалкхааре); вообще морда такая, что даже Нуркс[27] в Гарлемском парке по сравнению с ним — красное солнышко.

— Вот тебе на! — резко воскликнул озадаченный Хюго. — Что за басенки воскресной школы ты рассказываешь? Какой такой Нуркс?

Я рассмеялась.

— Не ломай себе голову над этим, Хюго. Ты же видишь, что в моем мозгу отпечатался четкий снимок с нашего Баббело… Что будем делать дальше?

Он потер себе щеку, словно хотел определить, не стала ли она мягче после того, как он два дня не брился.

— Уже шесть часов. Зайдем куда-нибудь, поедим хоть овощного рагу и быстренько скроемся.

Мы поели где-то овощного рагу, которое оказалось вовсе не таким ужасным для военного времени и военных цен, и пошли на другой конец города.

Мы шли под руку, и это должно было усыпить чрезмерную подозрительность, но опасность по-прежнему подстерегала нас в лице врагов в коричневой, зеленой и серой военной форме. Я чувствовала, как упирается в мое ребро револьвер Хюго; свое оружие я держала наготове в боковом кармане, на случай если кто-нибудь наткнется на нас и спросит у Хюго документы: он, конечно, выглядел слишком молодым и здоровым, чтобы иметь освобождение от «трудовой повинности». Часам к восьми, когда мы не спеша добрались до окраины города и очутились на узком канале, вдоль которого тянулись старые низкие домики и бараки, — воды этого канала, казалось, без всякой пользы текли мимо лугов, — из нашего поля зрения исчезли наконец люди в военной форме. Дождь перестал, но дул холодный сырой ветер, и я радовалась тому, что рядом со мной Хюго. Так было хоть немножко теплее; он чувствовал себя великолепно в зимнем пальто.

Хюго остановился возле маленького моста; за ним открывалась серая площадь, вокруг которой стояли в беспорядке сараи и навесы. На одной полинявшей от дождя доске виднелась надпись: «Цементная фа…ри…Фан…дини». Я старалась отгадать, какие же выходцы из Италии могли фабриковать здесь цемент. Может быть, потомки каких-нибудь трубочистов или печников? Хюго тихо сказал мне:

— Вот наш отель.

Он повел меня через мостик. В ста метрах от нас двое детей быстро бежали в сторону города, а дальше, у самой окраины, кто-то торопливо катил на велосипеде. Приближался комендантский час. Вслед за Хюго я вошла под заброшенный навес. Фабрика Фан…дини была в полном Запустении; вероятно, немцы закрыли фабрику, когда Италия отпала от «оси»; они всегда находят, на ком отыграться, удовлетворить жажду мщения. Беззащитные итальянцы в Голландии оказались как раз подходящей жертвой.

Хюго нашарил дверь одного сарайчика. Она была плотно прикручена обрывком железной проволоки. Своей маленькой мускулистой рукой Хюго крутил наполовину проржавевшую проволоку, пока она не сломалась. Он открыл дверь сарая. Внутри — пыль и полумрак, поломанные ведра, гнилые доски, под ногами — битый кирпич… Ночлег, выбранный Хюго, был отнюдь не из роскошных. Но зато сохранялось наше инкогнито и нам не нужно было предъявлять фальшивых документов. Прямо поразительно, как ловко умеет Хюго найти подходящее местечко. Понемногу мои глаза привыкли к полумраку, и я увидела Хюго, который жестом указал мне на какую-то клетушку. Там звонко капала вода из водосточной трубы.

— Вот ванная комната, мадам, — сказал он. — Желаете сейчас воспользоваться ею или лучше завтра утром?

Несмотря на шутливый тон, я все же поняла, что Хюго чем-то озабочен и его мысли заняты чем-то другим. Обследуя помещение, я наткнулась на какое-то толстое деревянное корыто, очевидно предназначавшееся для цементного раствора; когда мы его опрокинули, получилось нечто вроде скамьи. Проделали мы это почти без шума. Рядом с водосточной трубой находилось высокое и широкое окно; оседавшая на нем в течение долгого времени пыль образовала налет, похожий на штукатурку. Позади корыта Хюго нагромоздил камней и досок и с глубоким вздохом вытянул наконец ноги.

— Жаль, что кровати отданы напрокат, бар закрыт, а центральное отопление выключено. Что же касается остального, то мы имеем полный комфорт…

— Ты несокрушимый оптимист, Хюго, — сказала я. — Есть ли на свете вещь, которая может вывести тебя из равновесия?

Какую-то долю секунды он помедлил, и ответ его прозвучал немного деланно.

— Вот вопрос, над которым я никогда не задумывался, — сказал он. — Каждый человек таков, каков он есть… Да и ты ведь не из тех, кто позволит сбить себя с панталыку, — быстро добавил он.

— Ты так думаешь? — спросила я. — Значит, ты доволен мной?

— Да разве взял бы я тебя на эту работу, если бы тебе не доверял? — на этот раз быстро ответил он.

Я усмехнулась в полумраке и сказала:

— Я расцениваю твои слова как комплимент, Хюго.

В его ответе снова послышалось смущение:

— Ну что ты… Мы здесь не для того, чтобы делать друг другу комплиментики. Мы должны выследить, где находится Фосландер… Теперь спать, Ханна… Ты согрелась? Может, возьмешь мое пальто?

Предложение было слишком соблазнительно, чтобы не принять его. По правде сказать, мне было очень холодно — мой плащ еще не просох, и холод пробирался сквозь одежду. Хюго неловко закутал меня в свое пальто и поднялся с корыта. Некоторое время он что-то искал в сгущавшейся темноте, в которой лишь призрачно белело высокое окно, и вернулся с охапкой старых мешков.

— Забыли поставить кроватку с пружинным матрацем, — сказал он, расстилая мешки на полу возле корыта; улегшись на них, он накрылся остальными мешками.

Через пять минут он уже спал. Закутанная в зимнее пальто Хюго, я все еще сидела на корыте, клюя носом и зевая. Через некоторое время я тоже улеглась, накрылась пальто и заснула, как и мой соратник.

…Было очень рано, когда запели петухи. Я проснулась, словно после тяжелого, одуряющего сна. Голова у меня болела. Петухи… В первый момент я подумала, что нахожусь в доме Ферлимменов. С удивлением взирала я на хаотическое нагромождение досок, освещенное скудным светом утра, на пыль и запустение вокруг меня, пока наконец не вспомнила все… Я взглянула на часы. Было четверть седьмого. Со своего неудобного ложа на корыте я поглядела на пол возле скамьи. Хюго, лежа на мешках, спал спокойно и естественно, как спит ребенок. Волосы свисали ему на лоб. Руки он подложил под голову и приподнял одно колено. На невероятно грязных и серых от пыли мешках я прочла написанное красными буквами «Фантадини. Утрехт».