Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

В Мемеле у Александра состоялся еще один важный разговор — с генерал-майором Михаилом Богдановичем Барклаем-де-Толли, лечившимся от тяжелого ранения, полученного под Прейсиш-Эйлау. Царь навестил его один, без сопровождения, и долго беседовал о способах борьбы с Наполеоном. Барклай откровенно сказал, что не видит в русской армии полководца, равного Наполеону, а потому, в случае вторжения французских войск в Россию, следует применить «скифскую» тактику заманивания противника вглубь страны. «Если бы мне пришлось действовать против Наполеона, — говорил Барклай, — я вел бы отступательную борьбу, увлек бы грозную французскую армию в сердце России, даже на Москву, истощил бы и расстроил ее и, наконец, воспользовавшись суровым климатом, заставил бы Наполеона на берегах Волги найти вторую Полтаву».

Слова Барклая потрясли Александра, однако он запомнил и совет, и советчика. Царь расстался с Барклаем, наградив его двумя орденами и присвоив звание генерал-лейтенанта.

Перед началом летней кампании Александр уехал в Тильзит, поближе к театру войны. Правда, на этот раз, памятуя об Аустерлице, Царь предоставил Беннигсену полную свободу действий.

Кампания 1807 года началась наступлением русских войск. Беннигсен хотел окружить корпус маршала Нея, стоявший отдельно от всей французской армии, у Гутштадта. Однако обходной маневр не удался. Наполеон бросился на выручку Нею, и русская армия начала отступление. 29 мая произошло крупное сражение при Гейльсберге. Русские отбили все атаки превосходящих сил французской армии и продолжили отступление.

Между тем среди царского окружения наблюдалось изменение в отношении к войне. Все громче раздавались голоса, утверждавшие, что русским незачем проливать кровь из-за личной дружбы государя к прусскому королю. Великий князь Константин Павлович, «как добрый русский», вообще не стеснялся выказывать откровенное недружелюбие к пруссакам, из-за чего однажды между ним и царственным братом произошла довольно бурная сцена. «Государь, — вскричал Константин, — если вы не хотите мира, тогда дайте лучше каждому русскому солдату заряженный пистолет и прикажите им всем застрелиться. Вы получите тот же результат, какой даст вам новая (и последняя!) битва, которая откроет неминуемо ворота в вашу империю французским войскам». Один только Будберг настаивал на продолжении войны с Наполеоном.

В русском обществе набирали силу антианглийские настроения. Англию обвиняли в том, что она желает господствовать в европейской политике и ради этого сеет смуту на континенте, сталкивая Россию и другие государства с Францией. По признанию Ф.Ф. Вигеля, «приверженцы Англии указывали на нее как на якорь нашего спасения, и влияние ее на дела наши сделалось еще сильнее прежнего. Несмотря на мое неведение, с этого времени начал я ее ненавидеть: мне казалась обидна мысль, что мы в числе народов, коих гордые островитяне, вне континентальных опасностей, нанимают, чтобы сражаться за их выгоды». Известно, что такого же мнения о причинах войны с Наполеоном держались Ф.В. Ростопчин и М.И. Голенищев-Кутузов.

Пока в Тильзите спорили, продолжать или нет войну, судьба войны была решена 2 июня под Фридландом (современный Правдинск). Беннигсен перешел на левый берег реки Алле, делавшей в этом месте излучину, и расположил 60-тысячное русское войско в тесной лощине, уперевшись обоими флангами в берега реки; теперь, в случае неудачи, оно могло спастись только через фридландские мосты. «Не каждый день поймаешь неприятеля на такой ошибке!» — воскликнул Наполеон, осмотрев расположение русской армии. Когда он диктовал план сражения, пишет Сегюр, лицо его светилось радостью, как будто он уже победил.

Французская армия превосходила русскую почти на четверть (около 80 тысяч). Торопясь использовать промах Беннигсена, император двинул свои войска в наступление в три часа утра, заявив солдатам, что русские у них в руках. Это была годовщина битвы при Маренго[60] — доброе предзнаменование, как полагали французы, и они не ошиблись. В то время, как Ланн с 26 тысячами человек сдерживал натиск почти всей русской армии, Ней обошел левое крыло русских и после упорного боя занял у них в тылу Фридланд. Чтобы избежать окружения, Беннигсен должен был зажечь мосты. Развернув артиллерию вдоль берега реки, французы начали губительный обстрел русских колонн картечью. С этой минуты исход сражения был предрешен. Решающий удар по русским позициям нанес генерал Дюпон, захвативший центр и отбросивший назад полки русской гвардии, которая потеряла треть личного состава. К вечеру остатки русской армии сумели проложить себе путь штыками и переправиться на правый берег Алле по найденным бродам.

Даже в столь безвыходной ситуации русская армия дралась с беспримерным мужеством. Беспристрастный очевидец сражения лорд Хатчинсон, состоявший при главной квартире Беннигсена, донес английскому правительству: «Мне не достает слов описать храбрость русских войск; они победили бы, если бы только одно мужество могло доставить победу».

Отступление русской армии прикрывали башкирский и калмыцкий полки, осыпавшие неприятеля стрелами. Французские кавалеристы были изумлены столь необычным оружием.

Разгром под Фридландом напоминал второй Аустерлиц: русская армия потеряла 20 тысяч человек и почти всю артиллерию. Потери французов составили около 12 тысяч солдат и офицеров.

Французские войска вступили в Кенигсберг, где захватили огромные военные и провиантские склады — английские поставки странам коалиции. Фридрих-Вильгельм окончательно сделался королем без королевства: вся Пруссия была занята войсками Наполеона. Французская армия вплотную приблизилась к Неману — западной границе Российской империи.

***

В штаб-квартире русского главнокомандующего царила растерянность, «все были в полной тревоге, как будто через полчаса должно было наступить светопреставление» (Денис Давыдов). В армии пробудился ропот. «Полковники и офицеры, — сообщал князь А.Б. Куракин императрице Марии Федоровне, — жаловались, что им не выдано за две трети их скромное жалованье и что у них нет ни гроша в кармане, чтобы купить кусок хлеба. Не хватает хирургов и медикаментов. Беннигсен, вследствие своих дурных распоряжений, несообразных с основными правилами военного искусства, погубил наши лучшие войска». Да и рапорт самого Беннигсена о сражении под Фридландом разительно отличался от прежних: ввиду безвыходного положения армии главнокомандующий просил царя разрешить вступить с Наполеоном в переговоры о перемирии. Застигнутый врасплох Александр смирился с неизбежным.

Александр — Беннигсену, 4 июня:

«Вверив вам, генерал, армию прекрасную, являвшую столь много доказательств своей храбрости, я совершенно не был подготовлен получить известия, которые вы мне ныне сообщили. Если у вас, кроме открытия переговоров о перемирии, нет других средств выйти из затруднительного положения, в котором вы находитесь, то разрешаю вам сие исполнить, но с тем, однако, чтобы вы договаривались от имени вашего… Вы должны чувствовать, сколь тяжко мне обратиться к сему средству».

Предложение о перемирии нашло у Наполеона живейший отклик. Император искал сильного союзника на континенте. В эти дни он написал