Четвёртая четверть - Инна Тронина

— Наташина тётя меня прямо убила на месте! Я даже не сразу поняла, что конкретно случилось. Хотела узнать от неё подробности. Но Марина Юрьевна сказала, что говорить об этом не может, и направила меня к вам. Сказала, что в последнее время вы жили вместе. А сейчас я пойду, с вашего позволения. На четыре часа у меня назначена деловая встреча. Опаздывать туда не полагается. Всё было очень вкусно. Нина Георгиевна. Вы потрясающе верите кофе!

Я молола ещё что-то, а сама думала только о том, как поскорее смыться. Шейкина отвечала, теребя свои кружева. На её морщинистой шее сверкал золотой крестик. Запах ванили теперь казался мне противным, навязчивым. А хозяйка — надоедливой и болтливой.

— Итак, до воскресенья? — с надеждой спросила Нина Георгиевна. — Обещаете?

— Я постараюсь. Не знаю, получится ли.

Спускаясь в лифте, я вспоминала, какое приятное впечатление на меня поначалу произвела Шейкина. И никогда я не подумала бы, как сильно изменится отношение к ней после этого разговора. К тому же, оказалось, что я волновалась не зря. Спустившись к почтовым ящикам, я увидела у подъезда белую «волгу».

Около неё стоял мужчина лет пятидесяти, с благообразной сединой, в тонированных очках. Он как раз запирал дверцу. Компанию ему составляли две дамы. Одна — высокая, худая, как жердь. Другая годилась мужчине в супруги и была с ним примерно одного возраста. Тщательно накрашенная, с укладкой на рано поседевших волосах, в тёмном костюме, с серебряными браслетами на загорелых руках, она выглядела очень недурно. Наверное, из солярия не вылезает. Иначе откуда такой загар в апрельской Москве? Или на средиземноморских курортах с зимы болтается…

Вот это да! Вовремя я выскочила. Сейчас бабушка узнает, что к ней под именем Лены Борцовой явилась самозванка. Описать мою внешность Шейкина не сможет, а голос она на диктофон не записывала.

Интересно, кто это с ними? Эльвира или Регина? Мужчина — это Виктор. А женщина? Марина? Или его жена? Но меня больше интересовала девица-жердь. Она была белобрысая, с бесцветными глазами. Волосы завиты с трубочки. Грудь плоская. Бёдрами покачивает при ходьбе, как манекенщица… Да неужели?… Мы же с ней совершенно не похожи! Как меня пронесло, ума не приложу!

Вот потеха будет, когда они поднимутся в квартиру! Я была почти уверена, что это — настоящая Лена Борцова. Вот, какие у неё превосходные лилии в букете, и так красиво упакованы! С ленточками, с бантиками… Мы разминулись на марше, ведущем к лифту.

Да, ходить, как топ-модель, я не умею. И никогда бы перед зрячим человеком не сошла за Елену Борцову. Костюм у неё красивый — из тёмно-серой шерсти с шёлком. И замшевые туфли хоть куда. Теперь надо рвать когти, пока они там, в квартире, не опомнились…

— Леночка, сюда, пожалуйста, — пригласила полненькая женщина. — Пятнадцатый этаж нажмите.

Я пулей вылетела на улицу. Было жарко, пахло свежими листочками, чирикали воробьи. И мне показалось, что я — снова школьница. Бегу домой после уроков, расстегнув куртку. Весна на пике — середина четвёртой четверти. Ещё немного — и начнутся летние каникулы.

Я даю себе слово, что буду учиться отлично, перестану драться с мальчишками. Телячий восторг прямо-таки переполняет мою душу. Обязательно приму участие в сборе макулатуры и в субботнике, помогу отстающим. Но всё это — с нового учебного года. А пока поживу вольно, чтобы потом не жалеть.

Вообще-то я сбежала с последнего урока. Шатаюсь по Зоопарку, ем мороженое. А потом скатанной в шарик обёрткой пытаюсь попасть в лоб краснозадой противной обезьяне, за что на меня ругается служитель в сером халате и грозится вызвать милицию…

— Ну, что? — Лёшка быстро открыл дверцу, и я юркнула в салон.

— Нормально. — Я показала ему диктофон. — Надо немедленно связаться с шефом. Гони, по дороге всё расскажу.

— Куда гнать-то?

— В Тёплый Стан. Дорога длинная, на всё времени хватит. Только давай скорее.

— Есть! — Чугунов включил зажигание.

Интересно, знал ли Андрей насчёт приезда настоящей Елены Борцовой из Парижа? Или просто действовал по наитию? Наверное, компания как раз входит в квартиру Нины Шейкиной. Ей представляют Лену Борцову. Дорого бы я отдала, чтобы увидеть ему сцену…

Я поймала Озирского по телефону почти сразу. Голос шефа показался мне расстроенным. Он всегда терпеть не мог, когда лезут в душу, и потому я ничего не стала спрашивать. Сообщила, что узнала много нового и важного. Потом запросила инструкцию насчёт дальнейшего. Ехать в офис для доклада или продолжать путь в Тёплый Стан?

— Доложи сейчас, из машины. — Озирский, вроде, разозлился ещё сильнее. — Тоже мне, шпионы… Вы где сейчас? Из Бескудниково выехали?

— Лёша, где мы? — переадресовала я вопрос Чугунову.

— Неподалёку от станции «Окружная», — сразу же ответил он.

— Рассказывай, — велел шеф.

По его тону я поняла — что-то произошло. Но где и с кем? Имеет ли это отношение к нашему делу? Возможно, его неприятности чисто служебные. Но лучше бы не было никаких.

— Поезжайте пока на Профсоюзную. Нечего время терять.

Когда я закончила доклад о посещении Шейкиной, Чугунов вёз меня через площадь Хо Ши Мина. Я тут же решила купить лимонаду и немного отдохнуть в одном из здешних дворов. Чугунов, похоже, думал о том же самом.

— Вы там расслабьтесь пока, — сказал шеф. — Неизвестно, с какого часу опять работать придётся. Но всё время оставайтесь на связи. В кафушки не ходите, обедайте в машине. Мне лишние свидетели ни к чему.

— Андрей, а что случилось? — не утерпела я.

— Потом расскажу. Наших дел это не касается, — оборвал Озирский и выключил связь.

Интересно, а чего это касается? Наверное, семейные проблемы шефу не дают покоя. Я одна, у меня никого нет. Всё, что могло случиться, случилось. Если бы нашёлся Андрейка, Озирский не сердился бы. Или он оказался мёртвый?… Того ещё не хватало! Не может Колька такое сделать, и всё тут! Ладно, пока не будем париться. Насчёт Отки Озирский так быстро ничего узнать не может.

С Падчахом ещё попробуй, свяжись, особенно если он сейчас в Чечне. Может, несчастье именно с ним? Что-то у меня весь день сердце щемит. Но, опять-таки, так весть до шефа не дойдёт.

— Ксан, я сбегаю за припасами, — сказал Чугунов. — А ты посиди пока.

Заботливый коллега запер меня в машине, а сам ушёл наискосок, через двор. Несколько минут я сидела, закрыв глаза, и наслаждалась запахом молодой травы, распускающихся деревьев. Потом вдруг вспомнила о Липкином дневнике в сумке. Надо бы почитать, пока есть время. Но придёт Лёшка, заметит тетрадку. Впрочем, он мог дневник и не видеть. Такие вещи обычно никому не показывают. Нужно просто спрятать обложку, вывернув тетрадку соответствующим образом. Я — самый близкий человек для Липки, и имею право войти в её внутренний мир. Хотя бы даже и после смерти…

Я достала тетрадь, открыла первую страницу. Вот он, неровный, неумелый почерк сестрёнки! Не любила Липка учиться, и к шестнадцати годам не набила руку. Если не знать, сколько ей лет, можно принять за ученицу четвёртого-пятого класса. И отметить про себя, что учится она на троечки…

Вести единственный на все времена дневник Липка стала с середины марта. Наверное, вспомнила мой собственный. Я такими делами занималась в школе. Когда выполняла «погружение» в банду, делала это про себя. Сестра же поначалу стала записывать в тетрадь, как растёт и развивается Андрейка, но потом забросила это дело. Надоело, тяжело каждый раз брать перо в руку.

Я видела альбом «Наш ребёнок», заполненный разнообразным и фотками племянника. Но ни слова о росте, весе и прочих данных младенца Липка так туда и не вписала.

«25 марта 1996 года. Сегодня целый день плакала. Было очень тошно. Как только гляну на Андрейку, не хочется жить. Я бы умерла, если бы не сынок. Что делать, если люблю женатого? Когда рожала Андрейку, думала, ОН уйдёт от Фрэнс. Потому что для неё ОН просто русский дикарь, а для меня — любимый человек. Он гордый, я знаю.

Говорил, что с Фрэнс у них жизнь не клеится. А расходиться не хочет. Я не знаю, что делать. Когда звонит сестра из Турции, не плачу. Говорю, что всё хорошо. Стыдно про такие вещи рассказывать по телефону. Да и дорого это получится. Мне кажется, я очень больна, нужно идти к врачу. Когда была с Андрейкой в поликлинике, сказали: к невропатологу. Пусть таблетки выпишет. Я уже мало кормлю. Может, станет чуть-чуть полегче…»

— Ксан, держи! — Чугунов протянул мне пакет с пирожками, бутылку «Спрайта». — Вкусно, между прочим. С картошкой и солёными грибами. Я уже попробовал.

— Спасибо, Алёшенька!

Сморгнув слезу, я посмотрела на Чугунова. Он очень удивился, но говорить ничего не стал. Взял из «бардачка» сигареты и ушёл на скамейку. Молодец, понял, что мне сейчас нужно побыть одной. Пирожки действительно оказались вкусными. Я жевала их, запивая «Спрайтом». Свидание и беседа с Шейкиной оказались делом нелёгким. Бывает так — сдашь экзамен, и выкидываешь всё из головы, как ненужный хлам.