Четвёртая четверть - Инна Тронина

Я вспомнила зал аэропорта, усталую толпу, встречающую пассажиров стамбульского рейса. Озирский ждал меня с букетом белых роз в руках. Липке в гроб он положил шестнадцать штук точно таких же цветов, только россыпью. Я заплакала в голос. Мы с Ниной Шейкиной сидели, обнявшись. Так не сыграешь, какой бы талантливой актрисой ты ни была. Надо самой пережить ту минуту, когда узнаёшь страшную весть от красивого мужчины в чёрном, с белыми розами в руках…

В комнате стало очень душно. Кроме того, в моём организме перемешалась водка с кофе. Захотелось раздеться догола. Не было сил терпеть этот изнуряющий жар. Хозяйка все равно ничего не видит. Но я только всхлипывала. И, наконец, Шейкина заговорила.

— Леночка, родная! Зачем вы так убиваетесь? Вы же совершенно не виноваты… Откуда было знать? Вы де не гадалка, чтобы предсказывать столь неожиданные повороты в судьбе…

Нина Георгиевна достала кружевной маленький платочек, вытерла пожухлые щёки.

— Вы жили так, как хотели. Пусть и в Париже… А что, будучи в Москве, вы могли как-то помешать убийцам?

Шейкина придвинулась ко мне ближе. Мне хотелось крепко обнять её за плечи. Я чувствовала — именно сейчас она скажет что-то очень важное, сокровенное. Ведь именно ради этого я и пришла к ней в гости. Кажется, мне удалось пробиться к душе Нины Георгиевны. Ценой непритворной истерики я доказала ей, что горюю по-настоящему, не напоказ.

— С Божьим промыслом не поспоришь. Можно только потом не спать ночами. Я тоже не смогла отвести беду, хоть и была рядом… Кроме того, я солгала следователю, — неожиданно призналась Шейкина. — Ко мне приезжали и из района, и с самой Петровки. Вернее, я умолчала об одном обстоятельстве. И только потом поняла, что нельзя идти на поводу у чужих людей, которые ещё неизвестно какую роль сыграли в Наташиной судьбе.

Шейкина тяжело, часто дышала, в упор смотрела на меня. Широкие её зрачки уже не пугали. Я только думала о том, что сейчас ни в коем случае не должен зазвонить телефон. Ужасно, если явится кто-то в гости к хозяйке. Конечно, ничего страшного я не совершаю. Тюрьма мне не грозит. Но план Озирского будет сорван, и вот этого я допустить не могу.

— Я долго вспоминала, думала, анализировала, обобщала, — продолжала Нина Георгиевна. Голос её был твёрдый, словно она уже приняла решение. — И пришла к выводу, что неспроста эта женщина так просила меня не упоминать её имени в присутствии следователя. Будь она невиновна, вела бы себя иначе. Ну, поговорили бы, разобрались… Почему её голосе звучал панический страх? Страх именно за себя, а не из-за случившегося с Наташей…

Шейкина молчала всего минуту, а я за это время едва не лопнула от нетерпения. Рыба заглотнула наживку, но в любой момент могла сорваться с крючка. Значит, бабушка погибшей сказала в милиции не всё, что знала. Озирский тысячу раз прав. Несмотря на то, что потеряла любимую внучку, Шейкина пожалела ещё кого-то, скрыла от следствия важные факты.

И пусть она казнится сейчас, всё равно не идёт к следователю, не звонит ему, не просит принять и выслушать. Да неужели меня кто-нибудь смог бы уломать в такой ситуации?! Как можно пожалеть женщину, причастную к смерти внучки? Она действительно причастна, иначе не просила бы не упоминать её имя. Ну и бабушка! Где же твоя любовь? Чего рыдать без толку, ночами не спать? Расскажи всё, без утайки, и станет легче. Наталию не вернёшь, так хоть убийцы своё получат.

— Вы так горюете по внученьке моей, Леночка, так страдаете… Я уж покаюсь. Не могу больше носить в себе этот грех. И ваше право — сообщать кому-то или нет. Я дала той женщине слово, и не могу его нарушить. Что не скажу следователю лично… А передать через вас можно. Это не совсем то, верно ведь?

Нина Георгиевна заискивающе улыбнулась. Она почувствовала, что моё отношение испортилось, и сильно. Развела тут турусы на колёсах! Клятвы какие-то, честные слова… Внучка лежит в земле уже три месяца из-за этой бабы! Я даже примерно догадываюсь, из-за какой.

Руська Величко сумел разговорить единственного свидетеля, который был в тот вечер у пруда. И видел, как парень с женщиной топили тела замученных детей. Вот о той особе, наверное, и идёт речь. И о её родственнике — скорее всего, сыне.

— Я знаю, что вы презираете меня, Леночка. Чувствую.

— Важно, как вы сами относитесь к своему поступку, — резко ответила я.

— В тот момент, когда Надежда Вадимовна просила меня о единственном одолжении, я плохо понимала, что происходит вокруг. Как все слабовидящие, я тонко чувствую интонации голоса, потому что не имею возможности читать по глазам, по мимике. Но это — в нормальном состоянии. Но тогда голос Надежды Вадимовны доносился до меня, как сквозь вату. Мне хотелось поскорее закончить этот разговор…

Нина Георгиевна совсем поникла головой. Пришлось погладить её по руке, успокоить.

— Тогда её доводы показались мне убедительными. Но уже три месяца меня не покидает мысль — почему она так просила не бросать тень на свою семью? Мол, разволнуются больные родители. У матери почки никудышние, она в последней стадии. А отец совсем слепой после инсульта…

— Надежда Вадимовна — это кто? Я от Наташи про неё не слышала.

Мне пришлось до крови прокусить губу от ужаса — а вдруг не скажет? Заупрямится? Раздумает каяться? Старушки капризные, от них всего жди.

— Вы и не могли про неё слышать. — Шейкина наощупь переставляла посуду на сервировочный столик. — Наташа познакомилась с ней в брачном агентстве, когда хотела попытать счастья. В который уже раз… Она часто просматривала газеты, звонила свахам. Тем, кто обещал устроить знакомство с иностранцами. Вы же знаете, что Наташа знала английский, испанский, даже венгерский. Она была прекрасным переводчиком. Часто упоминала вас, Леночка. Не знала, что ваша личная жизнь не сложилась. Говорила, что рада за вас. Что вам удалось выбраться из этой ямы, в которой она оказалась после развода с мужем. А Надя Белова никогда не была замужем. В молодости она пережила трагическую любовь, но вспоминать о ней не любила. Сейчас живёт с родителями-инвалидами в Новогиреево. По-моему, на улице Сталеваров…

Я чуть не упала в обморок. Мой шеф — гений! Он ведь сразу предположил, что убийцы Колчановых должны иметь квартиру неподалёку от того водоёма, где потом пытались утопить трупы. Девочка Ксюша была задушена женскими руками. Точно так же, как и Наташа Логиневская. Почерк один. Озирский проверил это, поговорил с экспертами, и убедился окончательно.

Прижизненные следы издевательств — кровоподтёки, сигаретные ожоги, изнасилование, наконец — всё говорило о серии. Теперь я знаю одно имя — Надежда Вадимовна Белова. И то, что она проживает на улице Сталеваров, в Новогиреево. Замужем не была, пережила трагическую любовь. Сын, получается, внебрачный. Так бывает в жизни.

— Нина Георгиевна, а у этой Надежды нет детей? — как можно более безразлично спросила я.

— Нет. Она обожает двоих племянников — Антона и Мишу. Это — дети старшего брата. Получилось так, что он давно оставил семью. Живёт с другой женщиной. Мать мальчиков рано умерла от рака. Дети воспитывались Надей и её родителями. Отец парнями не интересовался. Только однажды подарил им компьютер. И всё, долг выполнил. Надин папа сделал карьеру в оборонке. Был начальником отдела в одном из секретных институтов. Сейчас, конечно, он уже на пенсии. После инсульта потерял зрение…

Шейкина явно чувствовала своему товарищу по несчастью.

— Наташа говорила, что Белов здорово нагрел руки на приватизации своего института. Даже дом за городом начал строить. Но перенервничал сильно, и свалился. Он же не вор, приличный человек. Просто не хотел отстать от других. Теперь передвигается только с посторонней помощью. Мне-то легче. Я давно привыкла так жить…

Нина Георгиевна сидела, повернув лицо к окну. Но не видела ни голубого неба, ни птиц, ни единственного облачка, похожего на клок ваты. Солнце уже не светило в комнату, но я всё равно задыхалась. Надо попросить разрешения открыть форточку. Но такие худенькие старушки, как правило, боятся сквозняков.

— Надин отец тянул всю семью. Когда он вышел из строя, им стало туго. Если такое случается в возрасте за шестьдесят, уже не приспособиться. Впрочем, гипертоники, дошедшие до этой стадии, долго не живут. У Веры Васильевны, Надиной матери, тяжелейший нефрит. Она встаёт только в туалет, а так всё время лежит. И тоже почти ничего не видит. Давление бывает такое, что манометр зашкаливает. Она ужасно выглядит. Исхудала, и кожа повисла складками на лице, на всём теле. А ведь раньше полная женщина была, цветущая. Наташа говорила — кошмарное зрелище. Я-то с ними не знакома. Знаю всё по рассказам внучки. Поэтому и пожалела Надежду. Вы поймите меня, Леночка. Жестоко добавлять им лишние неприятности. Тем более что Надя уж никак не могла быть причастной к убийству. Приличнейший человек, учительница биологии. А что немного нервная — так кто сейчас спокойный? Может не к месту засмеяться, без причины накричать — и только. Наде в этом году будет сорок. Она решила наконец-то обзавестись семьёй. Племянники выросли. Родители, чего греха таить, одной ногой в могиле. Куда же ей деваться? Не знаю, как у неё сейчас дела, но на Новый год Надя была в тяжелейшей депрессии…