Четвёртая четверть - Инна Тронина

Инна Тронина

ЧЕТВЁРТАЯ ЧЕТВЕРТЬ

Глава 1

Домой я приехал вечером, полседьмого. Возил к врачу своего попугая — он простудился. Вернее, попугай не мой, а Гетки Рониной. Зовут его Сергей. Смешной такой — весь пёстрый, но больше красного. Сергеем назвал попку ещё Антон Александрович — Геткин папа.

Сейчас он тяжело ранен. Лежит в госпитале и никого не узнаёт. Ни Маргариту Петровну, ни Гету, ни Андрея Озирского. А ведь работал с ним в Питере и в Египте — по делу «лунатиков». И тогда же пострадал. Его машина взорвалась по дороге с объекта «Ольгино» в город.

Уйму осколков из него вытащили. А тот, что в черепе застрял, побоялись трогать. Генерал сразу же может скончаться, и семья потому разрешения не даёт. Семья — две женщины — не могут решиться. Хотя Андрей — за, потому что хуже не будет.

Маргарита Петровна, генеральша, плачет всё время, «колёса»* глотает горстями. Гета боится, как бы мать на наркотики не подсела. Она бывает то очень возбуждённой, то совсем вялой. Один день мечтает, что папа скоро поправится, пройдёт медкомиссию, и всё будет нормально.

А потом начинает плакать. Оно и понятно. Полгода пошло, а генерал ещё и шевелиться не может. Даже голоса не подаёт — осколок пробил гортань. Она с Озирским не согласна. Говорит, что может быть и хуже. Если Антон Александрович умрёт во время операции, тогда уж точно не останется никакой надежды.

Ну вот, при таких обстоятельствах им некогда ухаживать за попугаем. Хватит Гете одной собаки. У них водолаз, Марта, уже старая и подслеповатая. Но любят Ронины её безумно. Мать работает Гета — тоже. Она — училка в школе, у мелких*. Приползает домой никакая.

Работает первый год, не привыкла ещё. Хоть у них только по четыре урока, так ведь нужно и тетрадки проверить, и к завтрашним занятиям подготовиться. А потом ещё и к отцу в госпиталь съездить. Когда Озирский в Питере, и помочь не может, приходится отца ворочать при помощи медбратьев.

Сначала те по-благородному деньги не брали. Но потом стали намекать, что доброта кое-чего стоит. Я же понимаю, как Сергей их бесит. И так тошно, а он орёт чепуху всякую. После того, как Ронин взорвался в машине, Сергея отдали соседям. Так те его только материться научили.

А потом их квартиру обчистили — взломали дверь. Попугая, конечно, украли вместе с клеткой. Сам он — из Южной Америки. Дорогущий, с салатной грудкой и огромным клювом. Знает пятьдесят слов. Из них — пять матерных.

Сергея вернули Рониным недавно, из Тулы. Он сам московский адрес сказал, когда воров взяли с поличным. Его хотели продать задёшево, чтобы только на водку хватило. Сначала Гета с матерью очень обрадовались, а потом опять заныли. Мол, некогда клетку чистить, а Сергея жалко. Ведь папа его так любил!

Вдобавок, он вон какой умница — сам вернулся домой. Скучал, значит. Короче, я предложил забрать его к себе, в Тёплый Стан. Птичка занятная, симпатичная. Да и времени у меня больше. Мой миттельшнауцер Вилли попугая не сожрёт — ведь не кошка. У Рониных ведь тоже Марта есть, и Сергей привык к лаю. В комнате моей матери стоит аквариум с рыбками, так что только попугая нам и не хватало.

И Озирский меня поддержал:

— Да справится он, справится, Маргарита Петровна! Что ему ваш Сергей, когда на счету Руслана Величко хурал бандитов, и это в десять дет! Если вы не доверите птицу кавалеру ордена Мужества, то кому тогда доверите?

— Ладно, Русланчик, забирай! — сдалась Генриеттина мать.

И проворненько так упаковала мне попугая, завернула клетку в тёплый платок.

Март в этом году был очень холодный — настоящая зима. И Генриетта боялась, что Сергей простудится. Мне тогда-то весело стало, а теперь чуть не плачу. Гляжу на то место, где клетка висела, и дрожу. А вдруг помрёт птичка? Тогда в глаза Рониным смотреть не смогу. Если очнётся всё-таки их папа, ему горе такое, что не сберегли! А если, жуть такая, не выживет, будет ещё хуже. И памяти по нему не останется.

В общем, мне хреново очень. Пришлось даже закурить. Хотя я с такими делами пробую бороться — особенно если мать дома. Но сегодня её нет, она ушла на занятия. Учится делать интерьеры в лоскутной технике — одеяла, подушки, покрывала разные. Говорит, что эта работа очень её успокаивает. Всё плохое забывается, наплывает детство. Самое главное, что сердце не болит. Уже три месяца приступов не было. И я рад. Пусть любые «бабки» платит, лишь бы здорова была. А я заработаю. У Андрея попрошу задание. Надоело отдыхать…

Я открыл дверь на лоджию, чтобы мать, когда вернётся, ничего не учувствовала. Я курю «Мальборо», и сейчас в пачке всего две штуки осталось. Других ребят угостил во дворе, когда возвращался от попугайского врача. И тётка к нам привязалась — из нашего дома. Заорала, чего курим. Ведь пацанам-то и моего меньше. Вальке с десятого этажа восемь лет, а он папиросы смолит. Даже я такие не переношу — потом тошнит. А он — запросто. И друзья его из класса — тоже.

У Вальки мать в тюрьме сидела, и сейчас пропадает где-то. А пацаны из её коробки таскают. Потом у меня денег просят, чтобы подложить новые, а то сильно попадёт. Я даю — ребят жалко. А ругать их не имею права — сам такой.

Тётка разоралась, хотела у Вальки папиросу отнять. Он выплюнул «чинарик»* ей на рукав, прожёг дырку. А потом убежал. Тётка заревела, что у неё всего одно пальто, и то теперь испорчено. И купить не на что. Я посоветовал рукав заштопать синими нитками. Так она меня обозвала чернозадым и сказала, что таких, как я, надо гнать из Москвы. Я сказал ей, что родился в Москве. А вот она — нет, точно знаю. Из Ярославской области приехала.

И ещё врёт, что я научил детей курить. Да они и без меня хороши были. И «травку» мы в табак не подмешивали. Этим занимаются девчонки из компании Ленки Мартыновой. Они тоже на лестнице тусуются. Ленка мне по секрету сказала, что у них лесбийская любовь. Это когда баба с бабой то самое делают.

Вальку недавно чуть десятиклассник не изнасиловал. Говорит, целовал-целовал, крепко так. А Валька и рассоплился. Он маленький ещё, ласки не хватает, матери на него плевать. Так хоть бы кто-нибудь пожалел! А потом парень с Вальки стал брюки снимать. Валька и не понял, зачем.

Но тут соседка прибежала, парня того огрела поварёшкой по башке. И тоже в милицию стала звонить. Но десятиклассник смылся, и больше пока не возникал. Но, может, явится ещё. Это всего неделю назад было.

Девочки дуры, что хвастаются. Валькина мать говорила, что таких на зоне зовут «ковырялками». А Ленка, между прочим, в спецшколе учится — с английским и французским языками. Да и предки у неё с высшим образованием. Так весь двор говорит, хотя я считаю — образование не поможет, если душа просит. Так что же делать? Лечить, наверное…

Сижу вот, думаю о разном. Не стерпел и закурил последнюю сигарету. Теперь в ларёк бежать нужно, к метро «Тёплый Стан». Я ведь не знал, когда оттуда шёл, что сигарет до завтра не хватит. Ребята мне уже после встретились. А остаться без курева тоже не могу — на стенку полезу.

Если бы Андрей Озирский приехал, подарил бы пачку. У него всегда много, и разных. Но он не приедет, потому что хоронит жену. Самое главное, что мать пока ничего не знает. Андрей позвонил, когда она на работе была. Я подошёл, обещал передать.

И не могу, потому что опять придётся «скорую» вызывать. Все лоскутки полетят псу под хвост. Мать с Франсуазой была очень хорошо знакома, с октября девяносто третьего. Франсуаза с Олегом, мои отчимом, из-под обстрела у «Белого Дома» выбирались. А потом уже сошлись компанией — и мои предки, и Андрей с Франсуазой.

Третий год тому пошёл — я сейчас сосчитал. А мне кажется — больше. Столько всего случилось и со мной, и со всеми остальными. Тогда я, вроде, был маленьким ещё. А сейчас чувствую себя лет на пятнадцать, по крайней мере. Хотя мне десять только в декабре исполнилось.

Почему-то кажется, что Озирский шутит. Он вообще стрёмный мужик. Иногда такое расскажет, что поверишь и испугаешься, а на самом деле это просто трёп. Он столько раз стоял на краю могилы, ранен был, даже в сердце — и ничего, отходил. Но никогда не случалось такого, чтобы Андрей ныл.

Я его понимаю. Это не страшно, когда ты раненый, потому что ни фига не соображаешь. Только потом больно — уже в палате. Но тогда вокруг тебя все сюсюкают, не знают, чем накормить. Хоть из окна выпрыгнут, если пожелаешь. Очень я быстро, блин, выздоровел. И с тех пор меня никто на руках не таскает, не трясётся надо мной. А иногда хочется. Вот так сейчас, например, когда я не знаю, что делать.

Я про Франсуазу пока матери говорить не стану, потому что Озирский ничего толком не объяснил. Сказал, что несчастный случай. А какой именно, растолкует, когда приедет. В прошлый раз он рассказывал, как сидел в тюрьме на Литейном. Его тогда заподозрили очень сильно. Будто Андрей организовал покушение на генерала Ронина и специально заложил взрывчатку под бензобак «мерседеса».