Полное собрание сочинений. Том 1 - Толстой Л.Н.

— Ну, а какъ теперь насчетъ взятокъ и кляузъ, — спросилъ я, — вывелось ли это?

Помѣщикъ не отвѣчалъ мнѣ прямо, а продолжалъ хвалить новый порядокъ вещей, политичность и образованіе помѣщиковъ, притомъ замѣтилъ, что другой Становой больше тысячи рублей въ годъ проживаетъ и такихъ лошадей, такой столъ и квартиру имѣетъ, что другому степному помѣщику укажетъ, какъ жить.

*№ 8 (II ред.).

Пріѣхавши домой, maman велѣла подать свѣчи, поставила ноты и сѣла за рояль. Володя, Любочка и Катенька побѣжали въ залу играть, я же съ ногами забрался въ вольтеровское кресло, которое стояло въ гостиной, и расположился слушать. Катенька пришла звать меня въ залу, но я былъ золъ на нее и попросилъ оставить меня въ покоѣ.

<Maman сдѣлала гамму и потомъ начала играть 2-й концерта Фильда. Мими играла хорошо, и еще я слыхалъ хорошихъ музыкантовъ, но ничья игра мнѣ такъ не нравилась, какъ матушкина. Впослѣдствіи, вспоминая и обсуживая этотъ предметъ, я нашелъ, что пріятность игры maman состояла въ простотѣ. Она играла такъ, какъ было написано, ничего не перемѣняя, не пропуская и не прибавляя, не употребляла никакихъ аффектацій (Я могъ бы выразиться по-Русски, но, говоря о maman, мнѣ непріятно употребить неблагозвучное слово «натяжка») — ни въ игрѣ, ни въ позѣ. У дѣтей всегда чувство прекраснаго очень вѣрно, поэтому я безсознательно любилъ ея игру и не могъ и не могу слушать безъ отвращенія музыкантовъ и музыкантшъ, которые, садясь за форте-піано, делаютъ прелюдіи, состоящія изъ 3 основныхъ аккордовъ. Когда барышня садится за форте-піано и беретъ эти три фатальные аккорда да еще arpeggio,117 я знаю уже, чего нужно ожидать. Барышня эта, несмотря на перемѣну гармоніи, не будетъ снимать ноги съ педали; всѣ аккорды, которые ей понравются, будетъ брать arpeggio118 тамъ, гдѣ этого не нужно. Andante119 будетъ играть, задерживая тактъ, и прибавлять свои фіоритуры и вообще изковеркаетъ мысль композитора. Притомъ во время игры она будетъ кривляться, что тоже ни къ чему не ведетъ. Уѣздная барышня, т.е. низшаго разряда, будетъ подкатывать зрачки подъ лобъ, губернская будетъ закидывать голову, а столичная будетъ руки подымать слишкомъ высоко и губы складывать неестественно. И это называется «играть съ чувствомъ», тогда какъ на форте-піано собственно съ чувствомъ играть нельзя. Можно играть правильно, щеголевато, но съ чувствомъ можно только играть на такомъ инструментѣ, продолжительность, движеніе и сила звука котораго зависитъ отъ воли исполнителя>.

Въ это время maman встала с кругленькаго табурета, взяла другую тетрадь нотъ, поставила ее на пюпитръ, пододвинула свѣчи и опять усѣлась. По медленности, отчетливости ея движенiй и по серьезному выраженію лица видно было, что она какъ будто приготавливается къ чему-то важному. Я опять задремалъ, прижавъ голову въ уголъ кресла. Запахъ пыли, которую я поднялъ поворачиваясь, щекотилъ мнѣ въ ноздряхъ, а давно знакомые мнѣ звуки пьесы, которую заиграла maman, производили на меня чрезвычайно пріятное впечатлѣніе. Она играла патетическую Сонату Бетховена.

Изъ 10 человѣкъ, у которыхъ вы спросите: «какую музыку вы любите?» 9 непремѣнно вамъ отвѣтятъ, что они любятъ серьезную музыку, особенно Бетховена, <которого они понимаютъ (слово: понимать музыку для меня имѣетъ весьма темное значеніе — откровенно говоря, — никакого значенія. Я понимаю, что одно музыкальное сочиненіе можетъ нравиться больше другого; можно сочувствовать одному больше другого, но понимать можно только мысль).> Из этихъ 9-и человѣкъ 8 говорятъ это не потому, что музыка Бетховена имъ нравится, а потому, что они думаютъ блеснуть своимъ музыкальнымъ вкусомъ, выразивъ такое мнѣніе. — Почти во всѣхъ романахъ или повѣстяхъ, особенно французскихъ, въ которыхъ музыка на сценѣ, непремѣнно на сценѣ и Бетховенъ, опять только по той причинѣ, что, такъ какъ съ недавняго времени большинство обратилось къ старинной музыкѣ, имя это первое попадается подъ перо романиста. Никакой бы разницы не было, ежели бы онъ, вмѣсто Бетховена, написалъ Доницети, <Гунгля>, Бюргмюлера или др. Все это я сказалъ вамъ для того, чтобы вы не подумали, что, вспоминая о матушкѣ за фортепіано, я наудачу сказалъ, что она играла Патетическую сонату. Нѣтъ, она именно играла ее, и я хочу, чтобы вы вспомнили эту сонату, ежели слыхали ее. Для этого я опишу вамъ впечатлѣніе, которое она производила на меня.

(Въ одномъ Французскомъ романѣ, авторъ (имя котораго очень извѣстно), описывая впечатлѣніе, которое производитъ на него одна соната Бетховена, говоритъ, что онъ видитъ ангеловъ съ лазурными крыльями, дворцы съ золотыми колоннами, мраморные фонтаны, блескъ и свѣтъ, однимъ словомъ, напрягаетъ всѣ силы своего французскаго воображенія, чтобы нарисовать фантастическую картину чего-то прекраснаго. Не знаю, какъ другіе, но, читая это очень длинное описаніе этого Француза, я представлялъ себѣ только усилія, которыя онъ употреблялъ, чтобы вообразить и описать всѣ эти прелести. Мнѣ не только это описаніе не напомнило той сонаты, про которую онъ говорилъ, но даже ангеловъ и дворцовъ я никакъ не могъ себе представить. Это очень естественно, потому что никогда я не видалъ ни ангеловъ съ лазурными крыльями, ни дворцовъ съ золотыми колоннами. Ежели бы даже, что очень трудно предположить, я бы видѣлъ все это, картина эта не возбудила бы во мнѣ воспоминанія о сонатѣ. Такого рода описаній очень много вообще, и во Французской литературѣ въ особенности.120

У Французовъ есть странная наклонность передавать свои впечатлѣнія картинами. Чтобы описать прекрасное лицо — «оно было похожо на такую-то статую», или природу — «она напоминала такую-то картину», — группу — «она напоминала сцену из балета или оперы». Даже чувства они стараются передать картиной. Прекрасное лицо, природа, живая группа всегда лучше всѣхъ возможныхъ статуй, панорамъ, картинъ и декорацій.

Вмѣсто того, чтобы напомнить читателю, настроить воображеніе такъ, чтобы я понялъ идеалъ прекраснаго, они показываютъ ему попытки подражаній.121

Что еще страннѣе, это то, что для того, чтобы описать что-нибудь прекрасное, средствомъ самымъ употребительнымъ служить сравненіе описываемаго предмета съ драгоцѣнными вещами. Великій Ламартинъ, возвышенная душа котораго стала извѣстна всему свѣту, со времени изданія Confidences122 (этимъ изданіемъ великій геній a fait d’une pierre deux coups123 — всему свѣту открылъ сокровеннѣйшія тайны своей великой души и пріобрѣлъ имѣныіце, которое такъ хотелось ему купить), великій Ламартинъ, описывая свои впечатлѣнія на лодкѣ посреди моря, когда одна доска отделяла его отъ смерти, говоритъ, чтобы описать, какъ хороши были капли, падавшія съ веселъ въ море — comme des perles tombants dans un bassin d’argent.124 Прочтя эту фразу, воображеніе мое сейчасъ же перенеслось въ дѣвичью, и я представилъ себе горничную съ засученными рукавами, которая надъ серебрянымъ умывальникомъ моетъ жемчужное ожерелье своей госпожи и нечаянно уронила несколько жемчуженокъ — des perles tombants dans un bassin d’argent, a о морѣ и о той картинѣ, которую съ помощью поэта воображеніе рисовало мнѣ за минуту, я уже забылъ. Ежели Ламартинъ, геніальный Ламартинъ, сказалъ мнѣ, какого цвѣта были эти капли, какъ онѣ падали и стекали по мокрому дереву весла, какіе маленькіе кружки производили онѣ, падая въ воду, воображеніе мое осталось бы вѣрно ему, но намекъ на серебряный тазъ заставилъ умъ [?] упорхнуть далеко. Сравненiе одно изъ естественнѣйшихъ и дѣйствительнѣйшихъ средств для описанiя, но необходимо, чтобы оно было очень вѣрно и умѣстно, иначе оно дѣйствуетъ совершенно притивуположно. — «La lune sur un clocher comme un point sur un «i»125 — обращикъ неумѣстности сравненія, хотя принадлежитъ тому же великому Ламартину.