Магнетрон - Георгий Бабат

— ВИП! — воскликнул Веснин и хотел добавить, что учился у него в институте, но не успел этого сказать, потому что сосед повторил с жаром:

— Вот именно ВИП — высокочастотные индукционные печи, как Васильев их фарисейски называет. Они и привели меня на эту койку. Я разобрался в этих ВИПах и выяснил, что никаких преимуществ у них нет. Хлам, наукообразный хлам. Но сколько грязи на меня вылили! И обскурант, и закоснелый ретроград… Как меня только не величал этот ВИП! Я с ним ни разу лично не встречался, но считаю его безудержным прожектером, низким интриганом. Когда-нибудь выскажу ему все это… В конце концов я построил две печи своей системы для треста «Цветметзолото», получил блестящие акты приемочной комиссии. Пишу тогда предложение в главк электрослаботочной промышленности и получаю ответ, что у них уже принят проект ВИП… Друзья советуют: «Береги здоровье», — закончил свой рассказ собеседник Веснина. — Мне предложили работу на Урале. Там предстоит полная реконструкция завода. Есть возможность провести ряд своих технических идей. Надеюсь в недалеком будущем окончательно доказать, что печи Васильева не подходят для цветных металлов.

Облегчив свою душу, инженер Садоков заснул.

Покашливание, заглушенный вздох — все это звучало удивительно громко в тишине палаты. Веснин лежал с открытыми глазами, глядя на синий колпак ночника.

В это же время в клубе завода закончилась дискуссия о радиоле, и юный слесарь Костя Мухартов, удовлетворив свое любопытство, приналег на пироги, фрукты и отчасти на сладкие вина.

Юра Бельговский советовал Косте есть побольше жирных блюд, так как это будто бы затрудняет всасывание алкоголя в организм и препятствует опьянению. Сам Юра находился теперь в очень приятном расположении духа, в том самом, когда человеку море по колено. И, не делая из этого тайны, он признался Косте, что готов сейчас идти на подвиг, как никогда.

Услыхав такое откровенное признание, Муравейский встал со своего места и кавалергардским шагом подошел к двум друзьям:

— Юра, если б довелось мне командовать гусарским полком, вы были бы моим любимым адъютантом.

— Эх, а Владимира-то Сергеевича сегодня нет! — вздохнул Костя.

— Ребята, — сказал Муравейский, обнимая Костю и Юру, — молодцы, а что, если мы сейчас пойдем проведать Владимира Сергеевича?

Оба молодца ответили в том смысле, что завтра же, в часы приема посетителей, они обязательно пойдут в клинику.

— При аналогичных обстоятельствах Суворов не стал бы ждать рассвета, — заявил Муравейский. — «Спешите, ваше сиятельство, — писал он в подобных случаях принцу Кобургу, — деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже, а время — дороже всего».

Костя и Юра попытались возразить Муравейскому, что в больницу посетители не допускаются ночью.

— «С распущенными знаменами и громогласной музыкой я взял Измаил» — вот что ответил бы вам сам Суворов! — произнес с достоинством Михаил Григорьевичи выпрямился. — Музыка в бою нужна и полезна, — продолжал он, — и надобно, чтобы она была самая громкая.

После такого заявления старшего инженера бригады промышленной электроники техник бригады и бывший слесарь той же бригады тотчас направились к выходу и все трое покинули зал.

Цветовский мрачным взглядом проводил эту троицу.

Уже далеко за полночь, находясь в странном состоянии полудремы-полубодрствования, Веснин услыхал раскаты хорошо знакомого баритона, доносившиеся откуда-то снизу:

— Понимаете, авария, авария, говорят вам! Авария на заводе союзного значения. Мне необходимо видеть инженера завода товарища Веснина. В его ведении находится ответственный агрегат. Промедление грозит всему заводу. Приказ директора немедленно вернуть его… (кого его: агрегат или Веснина, голос не уточнял) вернуть, так сказать, в строй. Пропустите, или я сам ворвусь!

Через мгновение Муравейский, слегка запыхавшийся, в белом халате, который был ему много выше колен, появился в палате.

За ним, едва поспевая, семенила дежурная сестра и бежали две санитарки:

— Но это не полагается, это против всяких правил… Врываться ночью в лечебное учреждение!

— Барышня… — чарующе ласково сказал Муравейский, сверкнув на нее своими огненными очами, — сестрица, умоляю, не делайте шума из пустяков! Через пять минут я улетучусь. Самое лучшее, что вы можете предпринять, — это снизойти к моим мольбам и уступить. Для чего на бесплодные пререкания терять золотое время?

— Я пойду за дежурным врачом.

— Он признает вас виноватой во всем. Ведь вы допустили меня в палату! Когда я окончу разговор с Весниным, я сам пойду хоть к главврачу. Поверьте моей опытности, доверьтесь мне, и вы ничего не потеряете, а рисковать вам фактически уже нечем.

Неизвестно, что намеревалась предпринять сестра, но во всяком случае в данный момент Муравейский мог считать себя победителем, потому что она вышла из палаты.

От Муравейского пахло жареным мясом, — возможно, знаменитым мухартовским пудингом «Виктория», немного вином, и был он значительно краснее обычного.

Подойдя к столику у постели Веснина, он принялся выгружать свои оттопыренные карманы. По мере того как столик покрывался фруктами и сластями, Муравейский все веселее и веселее напевал с ударением на букву «о»:

— Ночевала тучка, тучка золотая… Утром в путь она пустилась рано-оо… Уверяю вас, Вольдемар, «Тучка» имела успех потрясающий. Сам Студень с ней вальсировал.

— Уходи, брат, — сказал Муравейскому проснувшийся Лошаков. — Придет врач — тебе хуже будет.

— Спокойно, — отозвался Муравейский. — Дежурный врач у телефона, и ему будут звонить до той самой минуты, пока я не дам команды ко всеобщему отступлению. Это дело поручено проверенному товарищу — Константину Мухартову. Старшая сестра вызвана в приемную и также стоит там у телефона. Это дело взял на себя испытанный боец — Юрий Бельговский. Диверсия разработана по всем правилам техники и стратегии… А вам, Володя, вот почетная награда за все перенесенные страдания.

С этими словами Муравейский прицепил Веснину на ночную рубашку значок отличника электровакуумной промышленности — покрытую красной эмалью звездочку.

Этот значок Михаил Григорьевич взял «на минутку» у инженера Цветовского и забыл отдать.

— Теперь, Володя, слушайте внимательно, — сказал Муравейский уже другим тоном. — Константина свет Ивановича выгоняют из треста. Сегодня буквально за пять минут до праздника Жуков вызвал меня для очередной накачки. Пока он отчитывал меня, я сам читал приказ, лежавший у него на столе. Имею с детства большой опыт в чтении бумаг вверх ногами. Так вот: Студенецкого от треста освободить. Ну там… в связи с проектом реконструкции завода, с расширением объема работ на заводе. В общем, гонят довольно вежливо, без особого хамства. Но не в этом дело. Председателем научно-технического совета треста назначить Мочалова… Бросьте болеть, сейчас не время этим заниматься! Надо срочно идти к Мочалову. Это мужик решительный. Он сразу или забракует, или похвалит и даст ход. Идите к Мочалову. Это будет разведка боем.

Муравейский, конечно, был навеселе, но не настолько, чтобы ему нельзя было верить.

— Нет, правду вы говорите, что Мочалова назначили научным консультантом треста?

— Говорю вам, что прочел приказ до того, как стали провозглашать тосты.

Сестра, бледная, решительно подошла к Муравейскому:

— Я вызвала милицию.

Муравейский вскочил и стал стягивать с себя халат. Но его огромные руки застряли в рукавах.

— Девушка, тащите сюда плоскогубцы, иначе я не вылезу из халата. Его надо стаскивать по частям.

После того как сестра ланцетом подпорола рукава, Муравейский исчез так же стремительно, как возник.

Его появление могло бы показаться коллективной галлюцинацией, но реальные пирожные и сдобные булочки, лежащие на столике Веснина, свидетельствовали, что Муравейский не приснился ему, а действительно был здесь.

Веснин в недоумении покрутил в руках звездочку с надписью Отличнику электровакуумной промышленности.

— Утром с вами будет беседовать врач, — сказала сестра, — а сейчас извольте сдать все эти лакомства. Ведь вам назначен стол номер один.

Неожиданный визит Муравейского дал новый толчок мыслям Веснина:

«Как это я не мог сразу ответить Кузовкову относительно длинных выводов от анодов! Какая это была глупость! Я помещал колебательный контур вне лампы, а надо было его сунуть внутрь».

Веснин вспоминал, как бился он над своими чертежами, смотрел на них и ничего не видел, искал и не находил решения. А ведь все было так просто.

«Это как на загадочной картинке, — радовался найденному решению Веснин. — Нарисован лес, видишь деревья, цветы, грибы; требуется найти дровосека и семерых его сыновей. Как ни бейся, а перед тобой только лес. И какой простой, наивной минуту спустя кажется эта же картинка, когда вдруг среди сплетения ветвей обнаружишь бороду, топор и мальчиков, карабкающихся, ползающих, кувыркающихся…»