Красная волчица - Николай Кузаков

— Здравствуй, мама.

— С возвращением тебя, Ятока, — Семеновна пересилила себя, обняла невестку, чмокнула в щеку.

— Спасибо. Как здоровье твое? Как жила без нас?

— Да какое тут житье? — безнадежно махнула рукой Семеновна. — Вася-то приедет?

— Отпуск взял. Пожалуй, через неделю приплывет.

— Слава тебе, господи. Хоть погляжу на вас да порадуюсь. Может, последний раз видимся.

— Бабуся, ты что-то не то говоришь, — Димка ласково взял Семеновну под руку.

— Я же, внучек, не вечная. Да что это мы на берегу-то толкуем, в дом пойдемте.

К лодкам уже бежали матери встречать сыновей и дочерей.

— Бабуся, ребята из «Красного охотника» пусть у нас Кайначу дожидаются? — попросил Димка.

— Што спрашиваешь? Места всем хватит.

— Пошли, — махнул рукой Димка, Парни, девчонки двинулись за ним. Это были дети эвенков, охотников и оленеводов, черноволосые, смуглые, темноглазые, надо было привыкнуть, чтобы отличать их друг от друга.

Семеновна, опираясь на руку Димки, медленно поднималась на угор. Ятока шла рядом.

У дома их встретила тетя Глаша.

— С приездом тебя, Ятока, — поклонилась она.

— Спасибо.

— А я своего Ганю никак не дождусь. — По круглому лицу тети Глаши скользнула тень, дрогнули губы.

— Шибко-то, тетя Глаша, не расстраивайся, — успокаивала ее Ятока. — Вася видел Ганю. Отпуск Гане тоже дают, явится скоро.

— Жду. Все на небо поглядываю. На крыльях он. Вдруг на самолете прилетит.

— Все што-то придумываешь, — упрекнула тетю Глашу Семеновна. — Самолет-то — не конь.

— Раз в небе летает, откуда же ему больше явиться? Я побегу, курицы бы в огород не залезли, выгребут все.

Тетя Глаша, сутулясь, заспешила.

— Тоже стареть стала, — сокрушалась вслед подруге Семеновна.

В доме Вороновых шум, суета. Ятока кормила ребят. Они переговаривались, смеялись.

— Мы вчера с Андрейкой на камень наскочили, лодку пробило, вода фонтанчиком бежит, — рассказывал Димка. — Я Андрейке говорю: «Заделай дыру». Он посмотрел: нечем. А вода хлещет в лодку. Тогда он шлепнулся на дыру и прижал ее. Прошло немного времени. Смотрю, Андрейка егозить начинает. Я его спрашиваю: «Ты что?» А он жалобным голоском отвечает: «Дак мокро-о».

Девчонки, прыснув от смеха, побросали вилки.

Вошел Кайнача. Поздоровался, окинул всех цепким взглядом.

— Василий где?

— Плывет следом за нами, — ответила Ятока.

— Как появится, в гости к нам приходите.

— Обязательно придем.

Ребята выбежали из-за стола, обступили Кайначу.

— Чайку на дорогу выпей, — пригласила его к столу Семеновна,

— Какой чай, бабушка. — Кайнача посмотрел на ребят и, улыбаясь, развел руками. — Гляди, как домой торопятся. Сам в городе учился, знаю, как родная земля зовет. А чай пить в другой раз будем.

Ушли вместе с Кайначей школьники, и в доме сразу наступила тишина. Димка проводил друзей и вернулся.

— Бабушка, а где Ушмун?

— Да где ж ему быть? Поди, в лесу бурундуков гоняет или побежал на луга кротов рыть. Делать-то что-то надо.

— А тут чей-то загривистый кобель по ограде бегает.

— Это Чилим. Его тебе Кайнача еще осенью принес.

Из хорошей породы, зверовой. За зиму-то вымахал, с Ушмуна стал. Сема брал его на охоту, говорит, сохатого хорошо Держит. И медведя вместе с Ушмуном лаял.

У Димки радостью блеснули голубые глаза. Выскочил он из дома, сбежал с крыльца. Чилим, черный поджарый кобель с белым загривком, стоял посреди ограды и, склонив голову набок, рассматривал лягушонка. Димка побежал к нему.

— Чилим, давай знакомиться.

Чилим оставил лягушонка, с любопытством посмотрел на Димку и неуверенно вильнул хвостом, мол, кто ты такой? Димка присел на корточки, похлопал Чилима по белому загривку:

— Я думал, ты приблудный. Бабушка тебя расхвалила.

Чилим несмело лизнул руку Димки.

— Вот и познакомились. Время выберем, в тайгу сходим.

В ограду вбежал Ушмун, серый грудастый кобель. Остановился. Навострил уши. Узнав Димку, кинулся к нему со всех ног.

— Ах ты, бродяга. Не сидится тебе дома. — Димка тискал Ушмуна, тот крутил мордой, взвизгивал от радости и старался лизнуть Димку в лицо.

Чилим, видимо, только теперь понял, что Димка — свой, подбежал и ткнулся мордой Димке в бок.

— И ты на меня…

Димка завалил Чилима, тот вырвался и с радостным лаем забегал по ограде.

— Подурачились, и хватит. Мне еще надо ружья проверить, не заржавели ли.

Ятока поставила на сундук чемодан, достала из него шаль, отрез на платье и подала Семеновне.

— Это тебе, мама, подарок от нас.

— И че зря деньги переводите? У меня всякой одежки полно, — отговаривалась Семеновна, а самой любо, что не забыли о ней сын с невесткой.

Я тока вынула из чемодана связку сушек, кулечки с печеньем и конфетами, несколько бутылок черемуховой и облепиховой наливки.

— Подружек угостишь.

— Балуете вы меня.

— Кого же нам еще баловать? Одна ты у нас.

— Спасибо тебе, Ятока.

В горницу вошла тетя Глаша с противнем, на котором румянился пирог.

Вчера Степан налима принес. Я вот пирог для гостей испекла, отнеси, старуня, в куть.

Семеновна хлопнула себя по, бедрам.

— Сама-то, поди, и не попробовала даже?

— А я че, голодная сижу?

Ятока, улыбаясь, достала из чемодана цветной платок, ситцу на платье и несколько кулечков со сладостями.

— Это, тетя Глаша, тебе от Васи.

— Семеновна, ты только погляди, че они вытворяют-то, — На круглом лице тети Глаши растерянность и радость.

Семеновна подарку тети Глаши была рада больше, чем своему. Она уж волновалась, не забыли ли молодые про одинокую старуху.

— Че глядеть-то? Ты же, поди, им не чужая.

— Как же я отблагодарю вас? — шагнула тетя Глаша к Ятоке.

— Однако, нашла о чем печалиться.

— Спасибо, родная. Я побегу, отнесу подарки-то.

— Да приходи, поможешь мне на стол собрать, — попросила Семеновна.

— Приду.

— По дороге к Анне и Татьяне забеги, Не забудь по-звать Нину Павловну.

— Ладно. Я мигом.

— Хлестко-то не бегай, — наказывала Семеновна, — Ноги-то никудышные стали.

— Ничего, до вечера выдюжат. А ночью они ни к чему.

Собрали на стол. Пришли Анна, Татьяна Даниловна, Нина Павловна, Надя, тетя Глаша. Ятока была в строгом светло-коричневом платье, На шее в три нити янтарные бусы, которые когда-то подарил Василий. В ушах золотые сережки. Глядя на Ятоку, бабы немножко робели. Своя, таежная, и в то же время — городская, а от этого — чужая.

— Проходите за стол, — пригласила Ятока. — Однако, чаевать будем.

Это «однако, чаевать» сразу смахнуло возникший холодок между бабами и Ятокой. Бабы заулыбались, громко разговаривая, стали усаживаться за стол. Семеновна в маленькие граненые стаканчики налила наливки.

— С радостью тебя, Семеновна. — Бабы весело чокались стаканчиками. — С дорогими гостями.

— Спасибо.

Семеновна поднесла к губам стаканчик, поставила, пододвинула Ятоке пирог. — Поешь, Ятока. В городе такого нет.

Все незаметно наблюдали за Ятокой. Она как-то не так держала вилку: ее красивые тонкие пальцы лежали сверху. Семеновне самой захотелось попробовать так же взять вилку, но на людях было неудобно.

— Ах ты, грех какой, совсем из ума выжила, про яичницу забыла, — всплеснула она руками и вышла из горницы.

В кути Семеновна оглянулась, не видит ли кто, и взяла вилку так, как держала её Ятока. Попробовала подцепить рыбу, не получилось: конец вилки задирался. Семеновна усмехнулась, взяла яичницу и пошла к гостям.

У баб после выпитой рюмки исчезла скованность. Надя, раскрасневшись, повернулась к Ятоке:

— Как ты в этом городе живешь? Я бы померла с тоски.

— Всяко живу, — в голосе Ятоки слышалась грусть. — Во сне горы вижу. Убежала бы, да как дом бросишь? Вот и мучаюсь. Димка учится, я с ним учусь. Тоже семь классов кончила.

— Надо же? — удивилась тетя Глаша.

— И работала? — спросила Надя.

— И работала, В областной больнице у профессора Гусева. Помогала сестрам за больными ухаживать. Профессор говорит, учиться тебе, Ятока, надо. Потом гипнозом людей лечить будем.

— Ты уж учись, девонька, — советовала. Надя. — Станешь доктором, лечиться к тебе ездить будем.

Ятока безнадежно махнула рукой:

— Однако, куда уж мне…

— А ты не бойся, — простодушно настаивала Надя. — Вон моя-то Елена что надумала — в артистки собралась. Придет же такая блажь в голову. И кто ее туда пустит? В эти артистки, поди, городские-то в очередь стоят.

— Это в какие артистки? — подняла голову тетя Глаша. — Это которые в кине-то по полотну бегают?

— Вот-вот, — подтвердила Надя.

— Не пущай. Че они там вытворяют, страх божий. Не пущай…