Другое имя зла - Роман Парфененко

Демоны отошли и встали за спиной Пыльного Ангела. Из строя Других вышел один. Он должен стать палачом. Демоны на моих глазах никого собственноручно не убивали. Сейчас то же не хотели делать исключения. В правой руке Другой держал мой нож. Конечно, разве могло Червивое Дитя избежать маленьких спецэффектов?!! Естественно, Наташа должна умереть от ножа принадлежавшего человеку, который любил и предал ее. Очень мелодраматично. Суки!!! Этот нож, который несколько раз спасал нас, теперь должен был забрать ее жизнь. Рассчитано это только на меня. Наташа не реагировала, ни на какие внешние раздражители. Не видела приближающегося к ней палача. Лица черных Демонов и Других стали трансформироваться. Они выращивали рты. Другой с ножом поднял руки и запрокинул голову. Остальные опустили подбородки на грудь. Малах Га – Мавет поднялся и скрестил руки на груди. Чистыми, звонкими, детскими голосами Другие хором заговорили речетатитивом.

– Разреши мне прикоснуться,

– Ну, я прошу, разреши…

– Я не причиню вреда,

– Для тебя,

– Я трону рукой солнце.

– Я буду дуть на обоженные пальцы…

– И смеяться,

– Как сытый и теплый ребенок.

– И нежный ветерок будет забавляться,

– Легкими,

– Как пух моими волосами.

– Я узнаю, и все встанет на свои места.

– И мне останется смеяться,

– Смеяться от счастья…

Это металось меж каменных стен. Возвращаясь снова и снова. Последним словом, счастья, счастья, счастья…

Все стихло. Пришел в себя от изумления. У этих тварей существует какая-то религия, какая то вера. Это молитва! Я уверен! Сейчас будет принесена жертва их ублюдочному, червивому Богу!

Другой с ножом коснулся самым его кончиком ямки между ключицами Наташи. Без усилия слегка утопил острие в этой ямке. Потом от нее провел медленно набухающую кровью борозду вниз живота. Кровь перелилась через края раны и потекла по телу, к жадному, изнывавшему от жажды камню. Ей не было больно. Она лежала не двигаясь. Взор уходил в потолок. Другой сделал такие же порезы вдоль рук и ног. Кровь теперь покрывало все тело, но ее было недостаточно, чтобы свободно течь по желобкам. Палач надрезал руки вдоль вен очень глубоко. Наташа вздрогнула, но не от боли. Когда кровь сворачивалась, Другой делал рядом с прежним разрезом новый. Кровь скапливалась в желобах и густела. Наташа медленно открывала и закрывала глаза. Она как бы боролась со сном. Но смерть, притворившаяся сном, побеждала. Вскоре все тело было покрыто ранами. Узкими, но глубокими. Старые раны подсыхали. Новые обильно истекали кровью. Наташа моргнула последний раз, и глаз больше не открыла. Палач все резал и резал ее тело. Кровь лилась не прекращая. Ее лицо было бледным, но спокойным. Не было ни напряжения, ни боли, ни страха. Оно было таким, как тогда, когда она спала со мной в огромной квартире. Спокойным и добрым. В дверях возникло движение. Появился еще один Другой. Он подошел к Наташе и поднес к ее губам маленькое зеркальце. Оно не запотело. Он вырастил на своей морде ухо и наклонился к груди. Постоял. Взялся двумя руками за голову Наташи и как кукле большими пальцами приоткрыл веки. Выпрямился, отошел от алтаря и поклонился в пояс Малах Га – Мавету. Тот вытянулся, воздел руки к потолку и глухим, жутким голосом произнес:

– Аскерахазакут стров!!! Она умерла…

Я не плакал. Не мог. Внутри было пусто. А теперь вот и ее не стало. Пыльный Ангел хлопнул в ладони и произнес:

– Церемония закончена! Омойте, умастите благовониями, оденьте все самое лучшее и предайте очистительному огню. Со всеми почестями! Слышите вы – уроды!!! Она первая мученица нового мира. Место ее упокоения по воле Атмана станет святым. Оно будет местом поклонения! Ничего не трогать здесь! Кровь ее священна! Здесь чистое место!!! Аскерахазакут стров!!!

Неимоверное напряжение покинуло меня. Смог закрыть глаза. Под веками было темно.

– Все равно не буду жить!!! Не буду вашей игрушкой! Будьте вы все прокляты, вместе со мной! Я уничтожу этот мир, и сам погибну вместе с ним.

Меня отвязали. Привели к пыльному Ангелу. Он сказал:

– Ты свободен. Надеюсь, пути наши больше не пересекутся. Но на все воля Атмана. Можешь, идти и путь твой продлится вечность! В этом мире ты не обретешь покоя. Живи и наслаждайся. Чем будешь жить мне не интересно. Отдайте ему вещи, и пусть убирается.

Повернулся к своим чернолицым братьям. Те принесли рюкзак, бросили к моим ногам. Я поднял его и на одну лямку закинул за спину. Демон протянул нож в чехле. Что – то мелькнуло в голове тенью. Я принял нож за рукоять, отрывистым движением сбросил с него чехол на пол. Одновременно кинул рюкзак в сторону ближайшего Демона, он попал тому в голову. Демон от неожиданности свалился на спину. Метнулся к Малах Га – Мавету целясь ему в улыбку. Не хватило метра. Откуда – то справа вылетел второй и сшиб на пол. Нож, звеня, полетел к стенке.

Все так же улыбаясь Пыльный Ангел, сказал без интонации:

– Надо же прорвало. Вышвырнете дерьмо…

И меня вышвырнули…

Часть 3. Одинокая вечность.

Вы вечность по черепу двиньте,Клянуся, в ней радости нет:Слепой лаборант в лабиринтеБлуждает три тысячи лет.

Глава 1.

Война.

Комната маленькая. Выкрашенный желтой краской потолок. Весь в трещинах. Выгоревшие обои, покрытые загадочными венерианскими цветами. Окно во всю стену, как капитанская рубка.

Я лежал на бугристом диване. Сигарета дотлела почти до фильтра. Вставать с дивана было лень. Затушил сигарету о коричневый линолеум. Окурок щелчком полетел в приоткрытое окно. Горючего хватило только до подоконника. Дымя, врезался в него и, брызгая искрами, отлетел на пол.

Мысли блуждали по трещинам на потолке. Они то увеличивали их до размеров североамериканских каньонов, то уменьшали до неразличимых глазу марсианских каналов. Я думал о времени. По подсчетам, которые вел в меленькой с кожаным переплетом записной книжечке, после смерти Наташи прожил уже сорок семь суток. Плюс, минус, конечно. Календарь был прост и приблизителен. Механически это осуществлялось так, открывалась книжечка, в ней огрызком карандаша рисовалась палочка. Потом я засыпал. Следующая палочка выписывалась, перед очередным нырком в сон. Период бодрствования между нырками, был условным днем. Ну, а само погружение в темную воду забвения, считалось условной ночью.