Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

В. С. Мне помнится, что узнал я это от Ани <Анна Евгеньевна Сущева, жена В. С.>. Она тогда ещё работала в Менделеевке и специально ездила в издательство за «Красной звездой», для родных и друзей Жоржа. А автограф на книге о Дельмаре я получил на нашей встрече с Жоржем 23 февраля 2003 года. И на этой встрече я задал ему вопрос, который тогда очень интересовал меня. Я прямо спросил его: «Жорж Абрамович! Как Вы себя чувствовали там, в Америке, зная, что являетесь для окружающих «врагом»? И Вас всякий американец мог просто убить, если бы узнал о Вашей деятельности. И он был бы героем, потому что Вы – враг…». Он так как-то немножечко передернулся и ответил: «Я там просыпался от всякого стука… Ты ведь был у нас на Ордынке? (А я действительно там был один раз вместе с Генкой – зачем-то мы приезжали туда. Огромная, старая коммунальная квартира). Там жило много народу, и всякий, проходящий ночью по коридору, производил какой-то шум и скрип. И я просыпался от этого шума. Вот точно также я просыпался и в Америке…». То есть, скажу я теперь от себя, страх у него там был постоянный!

Ю. Л. Стоп! Я никогда у Жоржа на Ордынке не был. Мне очень интересно, что это была за квартира. Попробуй мысленно воспроизвести свои впечатления о ней.

В. С. Хм… Это был просто кошмар! Какие-то лестницы, которые шатаются влево-вправо, антресоли, каждая ступенька скрипит, куда-то Гена меня ведет, а мне кажется, что там одни лестницы, как на старинном корабле… Кажется, что сейчас здесь забегают матросы, заскрежещут якоря и паруса… Кто-то уже копошится внизу, тусклые лампочки почти не дают света. Короче – кошмар!

Ю. Л. Спасибо! Я очень ярко представил себе эту квартиру… А после 23 февраля 2003 г. ты встречался с Жоржем?

В. С. Да. В августе или в сентябре 2005 г. Федорова отмечала новоселье на своей даче, мы были там с Аней и Ниной <дочь ВС> и там был и Жорж. Он – мы это знали – был уже очень болен, но выглядел вполне прилично, и разговор был спокойный о том, о сем, в общем, о делах житейских. И он говорил, что в следующем году летом очень хотел бы видеть всех нас у себя на даче. Они там с младшим Ковалем что-то такое построили, и он приглашал нас всех в гости… А в следующем году 31 января он умер…[200]

Ю. Л. А теперь последний вопрос моего первого блока вопросов о личных воспоминаниях. Что наиболее яркое о Жорже осталось у тебя в памяти?

В. С. Прежде всего, я хочу сказать, что если бы не моя дружба с Геннадием, Жорж остался бы в моей памяти как один из многих профессоров и доцентов, которых я помню, но которые не выделяются из ряда. Конечно, были и такие, которые блистали индивидуальностью и «выделялись из ряда». Взять, хотя бы, Ольгу Борисовну Хачатурян! У Жоржа, конечно, был его знаменитый акцент, и одно это наверняка осталось бы в памяти, но главной причиной, по которой Жорж стал для меня и всех нас «выделенной фигурой», является то, что между нами было «связующее звено» – Геннадий. Через него мы вошли с Жоржем в человеческий контакт, в чем-то даже породнились. И для меня ярким примером этого является тот эпизод, когда я, сбегая с его лекции на игру в футбол, встретился с ним в коридоре. «Ты куда?», – спросил он. И я начал «пудрить ему мозги» тем, что мне, дескать, нужно по делу на Дорхимзавод… Я это описал в своей заметке… (см. Приложение). Там эпизод описан фактологически. А сейчас я хочу сказать о психологической подоплеке. Он прекрасно понимал, что я его обманываю, но он внимательно слушал, изредка роняя: «Да… Да… Да…», и, наконец, кратко бросил: «Иди!». Я знал, что он знает, что я знаю… Такое человеческое взаимопонимание могло быть только с ним, но ни с каким другим преподавателем. Я чувствовал себя в некотором «микрородстве» с ним, да и он относился ко мне, да и ко всем нам, друзьям Гены, по-отечески. И это было реальностью именно благодаря нашей общей дружбе с Геной, который для него фактически был сыном.

<О «человеческом взаимопонимании» студента Сущёва и доцента Коваля… За много лет до описанного эпизода доцент Коваль тоже был студентом, и тоже, бывало, при «бытовом» ветвлении своего альтерверса выбирал не академические штудии, а бессмысленную, но притягательную стихию азартной игры. И неважно, что студент Сущёв предпочитал футбол, а студент Коваль – домино:

16.48. Студент Коваль (первый слева) на практике в г. Чапаевск в 1938 году.[201]

То, что эта игра – сознательный выбор времяпрепровождения в один из дней летней производственной практики группы студентов-менделеевцев подчёркнуто надписью в правом нижнем углу любительской фотографии – «Вместо H2SO4». Так что «человеческое взаимопонимание» студенческой психологии у Сущёва и Коваля имеет глубокие исторические корни ☺ >

Ю. Л. Хорошо! Теперь перейдем ко второму блоку вопросов. Первый был «фактологический» – о том, что ты видел, в чем сам принимал участие и т. д. А теперь поговорим о некоторых фактах биографии Жоржа, которые мы можем только оценить, используя своё понимание его личности.

И первый вопрос из этой серии: как ты считаешь, почему Ковали в 1932 году тронулись из Америки в Россию?

В. С. Я думаю, что обычно декларируемая «официальная точка зрения», здесь недалека от истины. А именно: у Ковалей была некая «коммунистическая заряженность», которую и использовала пропаганда. Вот, мол, где-то строится новая жизнь, и вы можете принять участие в этом строительстве. И они поехали строить новую жизнь! Что значили эти идеи в то время, подтверждается и таким фактом – у советской разведки было множество агентов, которые работали ради идеи, бесплатно. Сейчас этого, конечно нет. Бесплатно не работает никто. Да и за деньги работать не хотят ☺…

Ю. Л. Второй вопрос. То, что Жорж был евреем, сказалось ли на его жизни? И как он сам относился к своей национальности?

В. С. Начну с ответа на вторую часть вопроса. Думаю, что вообще он, как и всякий нормальный человек, болезненно воспринимал антисемитизм, который существовал и отчасти существует поныне, и не только в России. А вот на первую часть твоего вопроса отвечу так. Что касается его персонально, то мне трудно