Прошу, убей меня. - Легс Макнил

Так что я убрал свою гитару на полку и пошел в дурь-дом, потому что дурь убивает боль и все становится по барабану. Конечно, когда в тебе живет такая боль, начинаешь стремиться к примитивным удовольствиям.

Когда группа развалилась, я пошел в уголовники. Я воровал, прятал и продавал телевизоры, оружие и наркотики. В 72-м, 73-м и 74-м в Детройте не было музыки, о которой стоило бы говорить. Это был пиздец. Дела в автомобильной промышленности пошли неважно, так что клубов больше не было, и если я выходил и выставлял два-три дома за вечер, я снова был звездой.

Когда распалась группа, во мне осталась большая дыра, и я пытался заполнить ее наркотиками и преступлениями. Но если деньги попадают в дырявые руки, их всегда слишком мало, и приходится придумывать новые способы изъятия денег у людей, вот так.

Примерно в то же время в город вернулся Игги, помню, он должен был мне пару сотен долларов еще с нашего неудавшегося наркобизнеса. Так что я пришел к нему за кулисы на концерте в Анн-Арборе и сказал: «Слушай, ты мне денег должен, ты в курсе?»

Игги сказал: «В смысле?»

Я сказал: «Помнишь наш бизнес?»

Он сказал: «А, да, точно, может, вырубишь для меня?»

Я сказал: «Ага, конечно, завтра, когда ты будешь выступать в Детройте. Я достану дурь и потом встречусь с тобой в отеле».

На следующий вечер я пошел в отель и взял с собой одного черта, потому что меня беспокоил Скотт Эштон — знаешь, я подумал, что пока я буду забирать деньги у Игги, стоит нейтрализовать Скотти.

Игги собрал бабло со всей группы на закупку дури, сотни две долларов, и сказал: «Ну что, прямо тут?»

Я сказал: «Нет, давай выйдем на улицу». И мы пошли на улицу. Он отдал мне деньги, я посчитал их и сказал: «Ну что, отлично, мы в расчете».

Он сказал: «В смысле в расчете?»

Я сказал: «Помнишь, чувак, ты был мне должен?»

Он сказал: «В смысле, дури не будет?»

Я сказал: «Нет, чувак».

Игги развопился, парень, который прикрывал меня, увидел, что Игги орет, подошел и сгреб его в охапку со словами «Все в порядке, чувак. Не бери в голову, это просто наркотики. Не переживай ты так, братан». Конечно, здесь нечем гордиться, но мне действительно нужны были деньги.

Биби Бьюэл: Когда мы в последний раз были вместе с Игги, я поехала с ним на поезде в Вашингтон, где ему надо было играть в Зале Конституции. Это было очень престижное выступление, и я взяла с собой эту подругу, а она взяла с собой этот наркотик, который чуть меня не отправил на тот свет — ПЦП, слоновий транквилизатор. Она насыпала дорожку и сказала, что это кокс, а я чуть не двинула копыта. Это было ужасно: я видела ангелов, летящих ко мне, у них у всех были гитары. Нет, честно, у меня пошли глюки, и там были ангелы с гитарами. Я уже решила, что на том свете.

Так что мне не нравилась эта девчонка. Я не хотела, чтобы она ехала с нами, но она все равно поехала. Потом я узнала, что с ней договорились, чтобы она привезла этот наркотик. Она прятала его от меня, потому что понимала — я смою его в толчок.

Игги и Stooges отвисали в комнате отеля, и эта девчонка распечатала наркоту. Я сразу поняла, что это тот самый препарат, так что я очень, очень напряглась. Я пошла в комнату к Джеймсу Уильямсону и сказала: «Слышь, она принесла это говно, и если Игги его примет, он точно не сможет сегодня выступить».

Даже моя мама пришла посмотреть на него в тот вечер, потому что он был тогда великим, он был лучше, чем когда бы то ни было, — если не был обдолбан. Но я знала, что если в нем будет хоть чуть-чуть этого порошка, без толку ждать от него хоть какого-то представления. Я просто знала. Мне было страшно.

Первое, что Джеймс Уильямсон сказал мне: «Надо было позвонить — нельзя было оставлять его одного, потому что он уже наверняка удолбался».

Я вернулась в комнату. Как мы и думали, Игги уже загрузился слоновьей дорогой — знаешь, дорожка на семьдесят пять человек. Вот так. Мы пошли в Зал Конституции, это классный маленький зальчик, группа была свежая и хрустящая, все были готовы, все выглядели отлично…

А потом Игги выполз на сцену, ухватился за микрофон, начал: «Наоооооо…»

И отрубился на полу. Было очень грустно.

Игги Поп: Со мной никогда не знаешь — тем вечером мы играли в Атланте, а накануне я обожрался успокоительных, так они бросили меня в кусты, просто оставили на клумбе рядом с «Дейз-Инн». Я проснулся и не мог говорить.

Как мы готовились к концерту — загоняли мне в вену кучу всякого, так что я смог встать и заговорить, но все равно у меня не получалось держать ритм. В меня загрузили около грамма спида и пару грамм кокса, внутривенно, так что я самостоятельно смог встать на ноги и петь близко к теме.

Я едва стоял. В тот вечер Элтон Джон вышел на сцену в костюме гориллы. Я подумал: «О Господи! Что же мне делать?» Я не мог с ним драться. Я еле стоял. Я был слишком обдолбан чтобы двигаться, чтобы хоть как-то реагировать. Знаешь, такое постоянно со мной случается.

Джим Маршалл: Я поехал автостопом в Атланту, чтобы увидеть Stooges, и перед выступлением увидел, как они горстями хавают «ангельскую пыль». Это был один из последних их концертов. Самое странное, что в Атланту прилетел Элтон Джон, он хотел подписать с Игги контракт, что-то такое. Элтон надел костюм гориллы, выскочил на сцену и схватил Игги — схватил его сзади, через голову.

Игги был так въебан «пылью», что вообще не понял, что с ним происходит. Он съежился от ужаса, как будто не догнал, что это не настоящая горилла.

Игги Поп: В то время я был совсем плохой, и не надо говорить, что я устал от поездок, — все было гораздо хуже. Наш нормальный день выглядел так: мы успевали на четвертый по счету самолет, на который пытались успеть, и вот, мы садились в самолет в Лос-Анджелесе, и я загружался еще до того, как самолет отрывался от земли. Скажем, мы ехали в Мемфис — когда мы подлетали к Мемфису, я уже нюхал что-нибудь у себя на столе и курил что-нибудь в косяке. Мы прилетали в Мемфис, во всех газетах была моя фотография с заголовком: «Полиция нравов будет наблюдать за сегодняшним концертом».

Мы приезжали в отель, я был жутко на взводе, так что закидывался ежедневной дозой и покупал двенадцать стаканов колы и молока, потому что я нервничал, но пить любил только детские напитки.

Так что к моменту, когда мы ехали выступать, от меня уже мало что оставалось.

Уэйн Крамер: Я был так себе преступником. Федералы прицепили ко мне информатора — федерального информатора, который был вором в дурь-доме.

Его поймали за какую-то хуйню, а он не хотел назад в тюрьму, так что он познакомил меня с этими итальянскими гориллами, у которых были роскошные тачки и немереные пачки денег. Конечно, это были наркоагенты, и я в конце концов продал им пару фунтов кокаина.

Моя криминальная карьера закончилась, когда я толкнул им одиннадцать унций 89-процентного кокаина. Это был охуительно классный кокс.

Я работал с ними восемь месяцев, и два моих партнера уверяли меня, что они крутые: «Слушай, посмотри, чувак, они крутые, мы с ними торгуем, они крутые, давай встретимся на твоей квартире…»

И вот пришли два агента, и мой партнер пришел с образцом, они попробовали его и сказали: «Отлично». Тогда партнер ушел и вернулся с одиннадцатью унциями.

Тут один агент сказал: «Ладно, я спущусь в машину за деньгами».

Я сказал: «Хорошо». Он спустился в машину и вернулся с портфелем. Я жил в квартире на втором этаже в доме с длинными пролетами. Я смотрел вниз — он оставил за собой дверь открытой. Я в упор не видел очевидного, и думал: мол, ладно, он хочет быстро свалить, когда все закончится.

Но когда пришла пора открывать портфель, они не могли его открыть. Я смотрел, как эти двое спорят друг с другом: «Дай мне портфель, дай мне портфель!» И «Я возьму, я возьму!»

Я сказал: «Что за хуйня? Они, блядь, дерутся из-за портфеля?»

Потом неожиданно я услышал слоновий топот и крик: «Ни с места, полиция! Будем стрелять!»

Я посмотрел и увидел, как они бегут вверх по лестнице, с выпученными глазами, в бронежилетах и с пушками наголо. Я повернулся, а мои ребята — Тони и Джой — оба с огромными ебаными девятимиллиметровыми пистолетами, и один ствол точняк у моего лба.

Я подумал, это ограбление. Я решил, что тут-то меня и шлепнут. Потом я понял, что это полиция, и подумал: уфф, пронесло. Потом я подумал: блин, не хочется, чтобы меня тут случайно подстрелили, ведь я не с той стороны от девятимиллиметрового. Я подумал: твою мать, штука большая, и дырка тоже будет большая. Так что я положил руки на голову и заорал: «Не стреляйте, никто не стреляет!»

Они все вбежали с криками и воплями — представляешь? — прямо как это показывают по телеку.

Уже в суде судья сказал: «Я бы больше уважал тебя, если бы ты достал пистолет и убил человека, но нет, ты убиваешь граждан долго и медленно, продавая им тяжелые наркотики — кокаин и героин».