Русская весна - Норман Спинрад

– Как у тебя хватает совести лезть в русскую космическую программу после того, что эти гады сделали с твоим отцом! – выпалил Бобби.

– Любому дураку ясно, что в ЕКА с дочкой Джерри Рида целоваться не станут! – закричала в ответ Франя.

– Франя! – крикнула мать.

Это было лишнее: не успев договорить, Франя пожалела о своих словах и страшно разозлилась на Бобби, из-за которого все так вышло.

Но отец сидел спокойный, неверной рукой покачивая стакан с вином и легонько кивая; в его глазах, устремленных на Франю, не было ничего, кроме грусти.

– Да нет, Соня, она права, – сказал отец. – В ЕКА моих детей и в сортир не пустят…

– Джерри!

– Так ты подпишешь мне бумаги? – спросила Франя, вынула из кармана ручку и положила ее поверх документов.

– Постой, пап, – выпалил Бобби, – а как же я?

– Ты, Боб? – недоуменно уставившись на него, спросил отец, и занесенная над документом ручка повисла в воздухе.

– Это нечестно! Почему Фране можно ехать учиться в Россию, а мне в Америку нельзя?

– Ради Бога, не надо об этом! – простонала мать.

– Нет, надо, мама! Это нечестно! Если отец отпустит Франю в Россию, то и ты должна отпустить меня в Америку!

– Опять ты его подначиваешь, Джерри? – сказала мать, глядя не на него, а на отца.

– Как это подначиваю?

– Это Бобби подначивает папу! – заскулила Франя.

– Заткнись, Франя!

– Сам заткнись!

– Заткнитесь все, кто орет "заткнись"! – выкрикнул отец в полный голос. И гораздо тише добавил: – Включая меня… – И первый засмеялся над собой же.

Бобби понял, что отец взял ситуацию в свои руки – не потому, что всех переорал, а потому, что всех рассмешил и сам обрел способность рассуждать здраво.

– Мы ведь об этом, по-моему, уже миллион раз говорили, – сказал отец.

– Но тогда перед тобой не лежали документы Франи, пап, – возразил Бобби и принялся вдохновенно врать, намереваясь завтра же утром обратить эту ложь в правду. – Я уже послал заявления в Беркли и Лос-Анджелес. Если я хочу поступить следующей осенью, надо подавать заявление, пока не поздно…

– Он дело говорит, Соня, – сказал отец. – Нам все равно придется решать, где ему учиться.

– Чтобы вы вдвоем шантажировали меня и не пускали Франю в Гагаринку? – огрызнулась мать.

– Это нечестно, Соня…

– Да, Джерри, нечестно! Тебе же нечего возразить против Гагаринской школы. Это был блеф с самого начала! Ты подпишешь ее документы в любом случае, потому что ты тоже любишь свою дочь и не унизишься до того, чтобы в пику мне разбить ее жизнь.

Отец пожал плечами.

– Ты меня знаешь…

– Пап! – закричал Бобби, чувствуя, что победа начинает от него ускользать.

– А мать-то права, Боб, – сказал ему отец. – Ты же и впрямь не захочешь, чтобы я сломал Фране жизнь в отместку за то, что ты не добился своего, разве не так? Поставь себя на ее место!

– Да мне и на своем хреново, – горько пробормотал Бобби.

– Ладно, я попробую поднять тебе настроение, Боб, – сказал отец, прихлебывая из стакана, но ни на секунду не отводя глаз от сына. – Я предоставляю решать тебе. Ты скажешь, подписывать документы или нет. Я не подпишу, пока ты мне не разрешишь…

– Джерри!

Отец жестом велел матери замолчать, но даже не взглянул на нее. Его налитые кровью глаза смотрели в глаза Бобби, пока Бобби не почувствовал, что отец глядит ему прямо в душу.

– Все просто, Боб. Тебе будет лучше жить, если ты поступишь так, как поступили со мной эти русские ублюдки, или ты хочешь поступить как американец?

Бобби украдкой покосился на Франю – о чем она думает? Дрожит от страха, ожидая его мести? Боится, что он ее обездолит?

Сколько он себя помнил, сестра всегда над ним измывалась и не сделала ему ничего хорошего. Разве можно любить такую сестру?

Но ведь дело-то не в этом, верно? Отец преподал ему хороший урок, и Бобби никогда этого урока не забудет. Честная месть – еще куда ни шло, но намеренно совершить несправедливость – нет, к этому он себя принудить не мог.

– Ладно, подписывай, – наконец пробормотал он.

– Молодчина, Боб, – сказал отец, собирая в стопку бумаги. Молча, долгим взглядом он посмотрел на мать. – Ты настоящий американец.

Никогда еще поражение так не смахивало на победу.

…Джерри одну за другой подписывал бумаги, а Соня сидела молча, восхищаясь мужем. После всего, что стряслось с ним сегодня, он нашел в себе силы выбрать правильное решение и вдобавок убедить Роберта. За последние несколько лет, полных труда, конфликтов и карьерных неудач, ее не раз охватывало отчаяние, и Джерри казался ей свинцовым якорем, а замужество – вынужденным шагом, который она совершила ради перевода в Париж. Но такие дни, как этот, напоминали ей, что она вышла за Джерри Рида по любви, напоминали, за что она его любит. Это был тот самый Джерри, который покинул родину, следуя своему призванию, и оставался верен ему, несмотря на долгие годы разочарований.

И, заново осознав это, она поняла, что Эмиль Лурад действительно друг Джерри, что он в последнее время лучше понимал Джерри, чем она сама. Пускай он действовал как изворотливый чиновник, не склонный совершать благородные жесты и тем ставить под угрозу свое положение, но он дал Джерри единственный шанс осуществить заветную мечту – пусть даже поступаясь собственной гордостью.

И еще она поняла, что ничего не передаст Илье Пашикову, хотя еще толком не знала почему. Действительно ли она не хотела предавать Лурада? Или же, предав его, она предала бы и Джерри, пусть и не причинив ему прямого вреда? А может быть, причина была та же, по которой Джерри отдал судьбу Франи в руки Роберта? Та же, что заставила Роберта сказать отцу – подписывай? Она была уверена, что так оно и есть.

Как бы то ни было, она твердо знала, что не изменит своего решения, пусть даже из-за этого возникнут проблемы с Пашиковым, пусть ее еще больше невзлюбят "московские мандарины".

Пока отец подписывал бумаги, Франя краешком глаза поглядывала на Бобби. Нет, он ни капельки не изменился. Сидел в той же своей идиотской куртке, и нимба вокруг его головы не появилось. Хоть убей, она не могла понять, чего он хотел добиться своим поступком. Ох, не верилось ей, что он воспылал к ней братской любовью. Оставалось только одно объяснение, каким бы невероятным оно ни выглядело. Бобби понимал справедливость такого решения.

Но разве это возможно? Неужто ради справедливости Бобби, подобно людям с социалистическими идеалами, способен пренебречь мелкими эгоистическими интересами? Неужто под дурацкой американской курткой у Бобби кроется настоящая русская душа?